Семен Цвигун - Возмездие
Капитан шагал по пустынной платформе мимо поезда с разбитыми вагонами, к которому уже подцепили паровоз.
…А в это время в пакгаузе бригаденфюрер Вольф наблюдал за тем, как потрошили один за другим чемоданы.
Вываливались на бетонный пол мундиры, рубашки, мелкие личные вещи. Чьи-то фотографии топтали солдатские сапоги…
Толстый чемодан из свиной кожи еще лежал в груде других, не тронутый.
…До пакгауза оставалось метров сто пятьдесят. Капитан немного замедлил шаг, закурил сигарету, огляделся…
Солдат выволок желтый чемодан, расстегнул ремни…
Последний вагон разбитого поезда обогнал капитана, уверенно шагавшего к пакгаузу, до которого было рукой подать…
Сорвав с чемодана замки, солдат вытряхнул обычные вещи командированного офицера… Упал и раскрылся несессер крокодиловой кожи. Солдат швырнул чемодан.
Офицер, стоявший неподалеку от Вольфа, нагнулся, проверил едва приметный карман на внутренней стороне крышки чемодана. Осторожно вынул черную нанку с тисненым орлом.
Вольф, следивший за ним, тотчас же оказался рядом.
…… Дайте это сюда! — Он почти что вырвал у офицера папку, провел рукой по сургучным печатям: целы!
Вольф направился к выходу, за ним поспешили два офицера-эсэсовца.
Капитан столкнулся с ними у самых дверей пакгауза. Оглядев его подозрительно с головы до ног, Вольф спросил:
— Кто вы такой, и что вам здесь нужно?
— Разрешите доложить, бригаденфюрер? — Капитан вытянулся по струнке, приложив руку к козырьку фуражки. — Офицер продотдела интендантского управления капитан Георг Райснер! Ищу военного коменданта. В адрес нашего отдела должны прибыть два вагона капусты…
Вольф молча повернулся и зашагал к машине.
Черная папка, расстегнутая, с сорванными печатями, покоилась на столе перед фон Хорном. Генерал, положив на нее тонкую, словно из воска руку, говорил негромко, обращаясь к офицерам своего штаба и командующим армиями. Генералы и офицеры — их было здесь около двадцати— сидели за длинным столом в конференц-зале штаба. Перед каждым — листы бумаги, сводки боевых действий, остро отточенные карандаши.
— Я буду предавать суду военного трибунала каждого офицера или генерала, — говорил фон Хорн, — который оставит позиции без моего приказа. В сорок первом у нас украли победу. Теперь перед нами стоит задача исправить ошибки прошлого. Самая лучшая оборона — это нанесение мощного контрудара по русским. Опираясь на созданные нами укрепрайоны, оснащенные новым оружием, мы разгромим противника. Мой фюрер сказал мне сегодня: судьба кампании сорок четвертого года в ваших руках, фон Хорн… — Последнюю фразу генерал произнес задумчиво склонив голову, словно под бременем возложенной на него ответственности. Но спустя секунду продолжал другим, деловым тоном: — Честь разработки контрнаступательной операции «Бисмарк» поручена нашему штабу. Времени у нас немного, однако следует помнить: чем тщательней подготовка, тем вероятней успех. О соблюдении строжайшей секретности во всем, что касается операции «Бисмарк», напоминать вам больше не буду. Это прерогатива бригаденфюрера Вольфа. Его и начальника инженерных войск генерала Шварценберга прошу остаться.
Офицеры и генералы встали и вышли из конференц-зала. Когда остались только те, кто был назван фон Хорном, адъютант генерала майор Крюгер расстелил на столе оперативную карту.
— Докладывайте, генерал, — сказал фон Хорн, обращаясь к Шварценбергу.
— Господин командующий! Мы ведем строительные работы широким фронтом, с привлечением военнопленных и местного населения. Об этом, безусловно, узнает противник и будет искать слабые места в нашей обороне.
— Есть у нас такие места?
— Так точно! Обратите внимание на квадрат 27 в самом центре. — Шварценберг обвел его карандашом на карте. — Зона А почти не укреплена на глубину двадцати пяти километров… Дальше начинается зона Б.
— Генерал, я доволен вами. — Фон Хорн протянул Шварценбергу черную папку. — Здесь — план ваших дальнейших работ в зоне Б, утвержденный в Берлине. Желаю успеха. Хайль Гитлер!
— Хайль! — Шварценберг вскинул руку и, четко повернувшись на каблуках, вышел из зала.
Фон Хорн взял под руку Вольфа и сказал доверительно:
— Черная папка — на месте, а в том, что убит подполковник фон Бютцов, — рок войны и виновных нет. Но к началу развертывания операции «Бисмарк» тылы моих армий должны быть очищены от агентуры русских, партизаны— уничтожены полностью или блокированы. В зону Б даже мышь не должна проникнуть, бригаденфюрер!
— Эйнзатцгруппа Занге приступила к работе, господин командующий. О сложности и необычности операции вам известно…
— Поторопите их, Вольф. С Млынским давно пора покончить!
Разговаривая, они вышли из зала в небольшой вестибюль, прошли мимо помощника коменданта штаба обер-лейтенанта Цвюнше, ожидавшего, когда начальство наконец освободит помещение, и спустились по лестнице.
Цвюнше вошел в конференц-зал и спросил у майора Крюгера:
— Помещение свободно, господин майор?
— Да. Будьте любезны, Цвюнше, сдайте карты в оперативную часть. — Крюгер сворачивал карты. — И проветрите здесь, пожалуйста.
Антикварный магазин «Стессель и сын» занимал помещение бывшего краеведческого музея. Это было, пожалуй, самое процветающее коммерческое заведение города.
В просторных торговых залах двухэтажного здания еще стояли чудом сохранившиеся экспонаты музея. Чучела волка, медведя, муляжи и картины, изображавшие быт доисторического человека, придавали магазину своеобразный колорит. Торговля шла бойко. Здесь было все, что только можно было купить, украсть, отнять, обменять на кусочек мыла или горсточку соли или просто взять, оставив взамен ее владельцу всего лишь жизнь… Подсвечники, люстры, ковры, хрусталь, картины, старинная мебель, церковная утварь…
Основную массу покупателей составляли немцы.
Мужчин было мало: офицеры в сопровождении денщиков, готовых отнести покупку, несколько штатских и дежурный агент гестапо, которого все сторонились на всякий случай. Женщины щеголяли в дорогих манто… Хозяин цепко оглядывал всех входящих в магазин и выходящих и, казалось, насквозь прощупывал взглядом свертки с покупками…
Цвюнше он встретил широкой улыбкой.
— Добрый день, господин обер-лейтенант! Что вам будет угодно?
— Меня интересует старинная русская живопись, яичная темпера.
— Ах, иконы… Первый этаж направо, пожалуйста…
Потемневшие от времени иконы штабелями были навалены позади прилавка, за которым стоял Захар, бывший моряк торгового флота, севший на мель в этом городе по случаю войны и фашистской оккупации.
— Гутен таг, герр официр, — сказал Захар подошедшему Цвюнше. — Иконки интересуют? Бнтте. — И показал на выставленные для привлечения покупателей ярко намалеванные иконы в дорогих окладах.
— Надо старинную… Маленькую… Божьей мамы… Богоматери, — с трудом произнес по-русски Цвюнше. — Буду вас отблагодарить. — Он положил на прилавок пачку сигарет.
— Хорошо. Поищем. — Сигареты мигом исчезли с прилавка. — Найдем, — приговаривал Захар.
В предвечерний час, когда развалины города исчезали в сумерках, по заснеженным улочкам, обгоняя солдатские патрули, торопливо семенили старушки, почти все в одном направлении — к церкви. И малиновый звон, созывавший к вечерней молитве, далеко разносился в морозном воздухе.
На церковной паперти было много нищих: калек, стариков и детей — тяжелое время.
Церковь была нетоплена, внутри стоял густой туман от дыхания сотен людей. Свечи в нем едва горели. Захар с трудом протиснулся вперед. Заунывно пел старушечий хор, и густой бас отца Павла, читавшего проповедь, плыл над головами людей к высокому своду.
Увидев Захара, пробившегося в первый ряд, отец Павел торопливо закончил проповедь и сказал устало, обыденно:
— Служба окончена. До свиданья. — Он ушел за золотые ворота.
В боковом приделе за золотыми воротами — маленькая, скромно обставленная, но чистая комнатка отца Павла. Раскрытый сундук для риз, стол да пара стульев, на одном из которых уже сидел Захар. Он поднялся навстречу священнику, пожал протянутую руку.
— Здравствуй, Павел Иванович.
— Здравствуй, — коротко ответил отец Павел и устало опустился на стул. — Тяжко, Захар. Истощилось людское терпение, и мое на пределе…
— Ничего, недолго… И немцы чуют. Как оглашенные гребут под себя…
— Ты опять за иконами?
— Что же делать? Надо, Павел Иванович. Коммерция… А вот тут для тебя. Презент… — Захар вынул пачку сигарет, которую ему дал в магазине Цвюнше. — Если можно — одну сигаретку. Дрянь, немецкий эрзац, а дымить-то нечем…
