Валентин Ежов - Первая Конная
Книга отступил на шаг.
— Во имя совести, — закричал он, — во имя совести, не торопите меня, товарищ Ворошилов…
— Не торопить?.. — прошептал Ворошилов. — Не торопить? Вот он стоит на холмике, враг, стоит, как на картинке, и смеется над тобой. Сабли к бою!.. — пропел он, повернувшись к бригаде.
Из-за леса донеслось стонущее «Ура!».
— Согласно долгу революционной присяги, — сказал комбриг Книга, хрипя и озираясь, — докладаю реввоенсовету Первой Конной: вторая непобедимая кавбригада на рысях подходит к месту происшествия. — И клинком сабли отдал Ворошилову честь.
— Делан… — Ворошилов махнул рукой.
Дивизия двинулась вперед.
— Четвертая на прорыв пошла, — говорили раненые, прислушиваясь к шуму боя.
Стрельба смолкла, сюда доносился лишь отдаленный гул.
С места сражения прискакал, размахивая руками, Матвей:
— Братва! Братва! Товарищи! Ура! Противник бежит! По коням, братва!
— Куда, чумовой? Раненых подавишь! — сердито кричала Дуська. — Ты слышала, Варь? — спросила она.
— Да, — улыбнулась устало Варя и вдруг начала тяжело валиться на Дуську.
— Ой! Ой! — отчаянно закричала та. — Ой, убили! Ой, Варю убили!
Громкие крики заставили ее оглянуться.
Сквозь кусты продирался офицерский полк белых.
— Раненые пропадут! — крикнула Дуська и, схватив брошенную винтовку, кинулась навстречу цепи, на ходу закладывая обойму.
— Стой! Куда! — кричал ей Сурков. — А ну, марш отсюда!
— Нашел время жалеть! Герой! — зло крикнула Дуська и почти в упор выстрелила в офицера.
— Квиты! — крикнула она, увидев, как тот упал.
Сурков сеял вокруг страшные удары прикладом, раненые бились, как могли.
Справа ударил пехотный резерв. Офицеры стали отходить.
Навстречу летели тачанки. Ездовые стоя секли лошадей.
— Стой! — крикнул Ворошилов, и его лошадь встала у них на пути.
— Кадеты рубают! — выкатывая глаза, кричал ездовой.
— Тьма! Тучей прут! А бронемашин!.. — причал командир и смушковой шапке.
— Говори военным языком. Сколько?
— Не меньше бригады, товарищ член реввоенсовета, — покраснев, ответил тот.
— За мной! Вперед! — Ворошилов пустил во весь мах свою лошадь.
Бойцы рванулись за ним в контратаку. Навстречу Ворошилову летел урядник, прижав пику и согнувшись. Ворошилов рвал маузер из кобуры. Ему уже видно было рябое лицо казака. И тут грянуло три выстрела, и казак свалился с коня.
Ворошилов оглянулся. Буденный скакал, держа в руке дымящийся маузер. Рядом боец опускал карабин.
— Вот так денек… — смущенно крикнул Ворошилов.
— У тебя что в руках, револьвер или?!.. — зло крикнул Буденный. — Кто разрешил лезть в драку? Я Ленину доложу! — И вдруг улыбнулся: — Наша берет, Клим! Наша!
Ворошилов принял правее, обнял на скаку Буденного и прижался к его щеке.
Бойцы с несмолкаемым «Ура!» неслись следом за ними.
Белых теснили к Дону.
Впереди строя белого эскадрона скакал всадник па статном сером коне.
— Полковник Калинин! — крикнул Буденный и выслал коня вслед.
— Командарм! — пронеслось над рядами буденновцев.
Рослый полковничий конь тяжелым скоком шел на Буденного. Сверкал на солнце длинный и прямой палаш.
Буденный поднялся на стременах, взвилась вверх шашка.
Ахнуло поле от победного удара.
Бригада повернула на белых, потерявших своего командира.
Сшибаясь и крутясь, все понеслось в сторону Дона.
Покрывая сплошь всё пространство — от холмов до реки, — беспорядочными группами неслись белые. Достигнув реки, всадники с ходу кидались с обрыва.
Следом за казаками вскачь неслась батарея. У самого берега орудия смяли конных и, цепляясь осями, с полного маха влетали в реку. Высоко взметнулись каскады брызг. Слышались крики и вопли тонущих.
«Гусар» штыком сбил офицера и, прыгнув на его лошадь, обрушил клинок на голову поручика. Тот ткнулся вперед, повис на поводьях и боком сполз на землю.
Офицер поднял пику и неумело размахивал ею.
— Отдай пику, вшеблародие! — страшным голосом крикнул Тихомолов. Он наотмашь ударил офицера, перехватил клинок в зубы и, на лету поймав пику, рванул ее на себя. С треском лопнул френч. Пашка перебросил клинок в левую руку и вздыбил коня. — Владеть сперва научись! — Он проткнул офицера пикой, вышиб его из седла, крикнул хрипло: — А тогда и воюй!
— Ах, Дундич! Добрый вояка! — приговаривал Буденный, врубаясь в самую гуту. Он видел, как Дундич и-скусно управлял конем, сеял страшные удары вокруг.
Видел он, как под Книгой убили лошадь и как два белых казака кинулись, чтобы добить его, как Логинов, молодой кубанский казак, поднял Книгу в седло и умчал из-под носа казаков.
Прорвав ряды буденновцев, вынеслась группа офицеров. Среди них выделялись двое. Они, отлично владея конем и оружием, свирепо рубили.
Пашка Тихомолов кинулся им вслед.
Он преследовал одного, тот стрелял, а Пашка считал выстрелы.
— Семь, — пробормотал Пашка и выпустил коня в угон. — Сдавайся, гад! — закричал Пашка.
— Петя, милый, помоги — зарубят, — кричал всадник другому.
Грянул выстрел. Пашкин аргамак согнул ноги и лег на землю.
Пашка стал подниматься с земли.
— Лежать, — прозвучала команда офицера.
Пашка грудью вжался в землю и вдруг, дико крикнув, кинулся на офицера. Лошадь, испугавшись, резко метнулась в сторону.
Пашка выстрелил, офицер повалился на круп.
Пашка вцепился в повод офицерского коня, вскочил в седло и кинулся вслед уходившему.
— Сдавайся, всё равно не уйдешь! — хрипел он.
Офицер гнулся к гриве, а Пашка, поддерживая его то справа, то слева, направлялся на КП армии и кричал:
— Разойдись, дорогу дайте! Не трожь, ребята, это для комфронта подарок!
Степь перед Доном была заполнена столпившимися до горизонта разрозненными войсками белых и окруживших их буденновцев.
Сталин с бледным лицом, молча смотрел на улыбающегося командующего фронтом Егорова. Тот лежал на носилках, и два санитара пытались остановить у него сильное кровотечение.
— Понимаете, — с трудом говорил Егоров, — пуля — дура, задела. Повел я шестую, да, видать, рано. Ударили из пулеметов…
— Вас сейчас доставят на поезд РВС и сразу в госпиталь… — сказал Сталин.
Егорова положили на тачанку. Он повернул голову к Буденному.
— Товарищ Буденный, снимите седло с убитой лошади и положите со мной. Седло свое я всегда берегу…
Пашка направил пленного офицера прямо к тачанке, на которой лежал Егоров.
— Вот, — сказал он. — Вам. За патроны.
Офицер сбросил с себя бурку. Под ней блеснули полковничьи погоны.
Пашка слез с коня и протянул повод Егорову:
— И это ваше!
— А твой? — спросил Егоров.
— Убили, — хмуро ответил Пашка.
— Тогда возьми себе. Хорошая лошадь!
Пашка молча прыгнул в инкрустированное серебром офицерское седло и, развернув коня;‘умчался в бон.
У разбитой санитарной линейки Буденный нашел Надю. Она сидела и плакала.
— Ты что, Надюша? — встревожился Буденный.
— Машинку разбило взрывом…
— Машинку достанем, — успокоил ее командарм. — Ладно, что сама жива осталась.
Он с трудом слез с коня, опустился на линейку и стянул окровавленный сапог.
— Ты вот что… Перевяжи меня. И вот еще, — он показал опухшую руку. — Это картечью… Только быстро и чтоб никто не знал!
Надй ахнула, побледнела.
— Знаю, ты у меня заговоренный, — сказала она. — Тебя пуля не берет. — И пошла за бинтами.
В стороне сидел Дундич около убитого коня. Семь порубленных офицеров валялись вокруг места его последней схватки. Он сидел, раненый, измученный, но голубые глаза его светились торжеством победы. Он был без шапки, и ветер шевелил его волосы.
— Что это у вас? — спросил его Филька.
Дундич держал в руке эфес обломившейся шашки.
— Об кого-то сломал, — ответил тот равнодушно. — Тут такое творилось, как жив остался…
— Пропустили мы их за Дон, — огорченно сказал Филька.
— Где ж такую силу сдержать, — устало ответил Дундич. — Их раз в десять больше…
— Ну, ничего. Наши все одно достигнут. Шестая в погоню пошла, а четвертая и четырнадцатая ждут их под Перекопом. Они себя еще покажут.
— Сбор играют… — проговорил Дундич.
— Ага, — сказал Филька и оглянулся. — Я братишку своего ищу, Матвея. Не видел?
— Пет.
В чистом воздухе слышались далекие звуки трубы.
Пашка Тихомолов сидел над лежащим с откинутой головой аргамаком. Пуля пробила шею лошади, и струи крови, как две рубиновые шлеи, стекали по его груди, выложенной мускулами.
— Прощай, Степан, — сказал Пашка деревянным голосом. — Как ворочусь без тебя в тихую станицу? Куда подеваю с-под тебя расшитое седелко? Прощай, Степан.
