Валентин Ежов - Первая Конная
Ряды сошлись.
Офицеры рубились насмерть.
Под Морозовым упал конь, он вскочил на другого и с револьвером и шашкой в руке стал пробиваться к генералу Арбузову, окруженному офицерами. Кровь стекала с головы и разрубленного плеча, но это не останавливало Морозова.
Очкарик упорно лез в драку. Он бешено махал саблей, устрашающе кричал, но не мог никому причинить вреда.
Тимошка крутился рядом с ним. Умело орудовал шашкой да еще успевал отразить удары, направленные против очкарика.
— Куда лезешь? — кричал он зло. — Грамотей хренов! Пупок развяжется, не соберешь опосля…
В самой гуще рубки Пашка выследил офицера и пристроился в хвост его лошади. Заметив погоню, офицер не стал уходить.
Он круто развернул коня и пошел прямо на Пашку. Лязгнули клинки. Офицерская сабля лопнула.
— Сдавайся! — крикнул Пашка. — Зарублю!
Всадники развернулись, офицер вскинул наган. Два выстрела прогремели одновременно, и офицер рухнул на землю.
— Молодец! — крикнули Пашке.
— Не, — хмуро ответил он, — мне он живой нужен был.
— Даешь! — хрипло кричал Зорин. Пехота ворвалась в ряды белых.
— Ребята, не отставай!
— Дуй до горы!
— Бей тиранов!
— Глуши их, братва!.,
Навстречу ударил пулемет и смолк. Поздно, атака перешла в рукопашную.
Дундич рубил шашкой направо и налево.
— Дундич! Это Дундич! Хватайте его, сатану! — кричал офицер, стреляя в лошадь Олеко.
Лошадь рухнула. Но Дундич тут же вскочил па круп офицерского коня, и офицер вывалился из седла.
Под Дундичем рухнула вторая лошадь. Он снова извернулся, срубил офицера и прыгнул на третью…
Послышались какие-то звенящие звуки. В небе появились черные точки.
— Филька, — сказал Матвеи, — эвон гудять!
Аэропланы шли низко, едва не цепляя за вершины деревьев. С оглушительным треском понеслись над участком красных.
Эскадроны па рысях стали отходить к лесу.
Баулин, Андрюшка и два босых пулеметчика в малиновых рейтузах стояли у пулеметов.
— Нарезайте винты, ребята, — сказал им Баулин, сел на землю и, повернувшись, стянул с себя сапоги. — Пользовайся. — Он протянул сапоги босым пулеметчикам. — Пользовайся, сапоги новые… Пугачеву скажете, что, имея погибнуть сего числа, нахожу долгом приставить двух номеров к возможному сбитию неприятеля и в то же время отдаю командование Семену Голову, взводному…
— Счастливо вам, командир, — пробормотали в ответ пулеметчики.
— И вам счастливо, — сказал Баулин. — Как-нибудь, ребята… — И пошел к пулеметам на холмике.
Там ждал его Андрюшка.
— Как-нибудь, — сказал ему Баулин и взялся наводить пулемет. — Ты со мной, што ль, побудешь, Андрей?
— Господи Исуси, — испуганно пробормотал Андрюшка, увидев, как по всему полю взлетели вихри огня. — Господи Исуси, хоругву мать… — Он всхлипнул, побелел, засмеялся и стал наводить на аэропланы второй пулемет.
Вокруг черными столбами взлетела земля.
Все ленты, выпущенные Андрюшкой и Баулиным, не причинили аэропланам никакого вреда. Они снизились и расстреляли из пулеметов сначала Андрюшку, потом Баулина.
Грищук со своей бричкой безнадежно отстал от батареи. Ни плеть, ни удила, до крови раздиравшие губы, не могли принудить кобылу идти вперед.
Высоко задирая голову, она хрипло ржала и топталась па месте, оглядываясь туда, где стонало и содрогалось от взрывов широкое поле. Там, среди черных столбов взвихренной земли, распушив хвост, словно играясь, носился жеребенок.
Возле яра из стороны в сторону, как под ветром, колыхалась куча людей. Рубились молча. Под копытами коней глухо гудела земля.
Эскадронный, вывернувшись из кучи, махнул по полю и тут же схватил на мушку точеную голову жеребенка. Не попал. Жеребенок легким скоком описал круг и остановился поодаль.
Эскадронный вновь вскинул карабин. Дурашливо взбрыкивая под градом пуль, жеребенок тоненько заржал и, распушив хвост, кинулся к матери.
Эскадронный выругался и, развернув коня, бросился туда, где бородатые староверы теснили командира полка, прижимая его к яру.
Матвей оглянулся. Незнакомый красноармеец, с черным от пота и пыли лицом, открывая рот, что-то кричал.
— Громче! Не слышу! — крикнул Митька.
— Комиссар приказал стоять здесь и ни шагу назад! — Красноармец вскочил и побежал, пригнувшись.
— Что ж вы, сестры, под самым огнем?! — кричал с коня Бахтуров.
— А нам так ловчее, — ответила Полинка. — У нас в балке линейки стоят.
— Ну, смотри…
— Как там мой мужик? — крикнула Дуська.
— Живой, — ответил Бахтуров.
Дуська стояла во весь рост и, словно не замечая пуль, по-хозяйски оглядывалась.
— Варь, — крикнула она. — Вон ишо один ползет.
— Иду, — ответила Варя, накладывая повязку раненому.
— Дуськ, ложись, — крикнули ей.
— Некогда, родненький, — ответила Дуська и, услышав гул, обернулась.
На расположение лазарета шли аэропланы.
— Надя, берегись! — крикнула Дуська.
Но Надя в растерянности стояла на бричке и, не отрываясь, смотрела на идущие, казалось, на нее аэропланы.
И тогда Бахтуров бросил коня вперед, на галопе снял Надю с тачанки, и лошадь понесла их между взрывами.
В бричку ударил взрыв. Все нехитрое хозяйство лазарета разнесло в клочья.
Пушки били не переставая.
— Хорошо, орлы! — весело кричал Добров. — Одно слово… — Вдруг он увидел прямо перед собой густые цепи солдат. — Огонь на меня! Огонь на меня! — закричал он в трубку телефона.
Солдаты были уже рядом. Послышался свист, и перед Добровым вдруг взметнулась стена огня.
— Ясная картина, — сказал Буденный и опустил бинокль. — Противник вводит резерв.
Перед ним вырос Пархоменко.
— Ты что? — крикнул командарм. — Где тебя носит?
— Я хотел… — начал Пархоменко.
— Постой, — оборвал Буденный, — вон твоя бригада пошла на прорыв, видишь? Веди ее!
Пархоменко молча развернул лошадь и пустил ее в полный карьер.
Бригада пошла па прорыв и ударилась о каре неприятеля.
Застрекотали пулеметы.
Упали раненые.
Каре не дрогнуло, и бригада побежала.
Пулеметчики смотрели в степь.
— Гляди, — Матвей тронул за локоть Фильку. — Наши бегут!
— Это ж третий эскадрон, и Карпенко впереди! Эх, пулемет не достанет, я б по нему вдарил.
В лощине разворачивались цепи кавалерии белых.
— Что же ты, Матюша, не стреляешь?
— Ш-ш-ш. — Матвей докуривал цигарку. — Подпустим поближе.
По степи, крутя шашки над головой, неслись смуглые всадники в белых папахах.
— Калмыки князя Тундутова, — сказал Ворошилов.
С устрашающим воем и визгом всадники врезались во фланг буденовцев.
Полк, не выдержав удара, стал отходить.
Бахтуров увидел, как по побелевшему полю, встав во весь рост, шли офицерские полки. Перед ними катилась, отступая, наша пехота.
— Я остановлю их, — сказал Бахтуров. Он выскочил на бугристое поле, закричал: — Стой! Ни шагу назад!
— Кавалерия сбоку! — не своим голосом крикнул' красноармеец в лаптях.
Над гребнем лощины поднялись клинки. Потом лохматые шапки. Послышался бешеный конский топот, задрожала от него земля.
— Ингуши! Резерв Топоркова! Ох, посекут!
Из лощины хлынули усатые всадники в черных бурках с вьющимися за спинами белыми башлыками. Дикий визг пронесся над полем.
Прямо на Бахтурова скакал офицер на буром белоногом жеребце. Бахтуров рванул револьвер и выстрелил в упор. Жеребец взвился.
Выскочивший красноармеец всадил штык в упавшего офицера.
Ингуши прошли через строй пехоты, и Бахтуров увидел, как следом за ними на рысях выходила колонна конницы.
— Вот это да! — сказал боец рядом. Морозов поднял бинокль к глазам.
— Что там? — спросил комиссар Бахтуров.
— Белые. Валом.
Откатывались красноармейцы. Выскочившие на фланг тачанки не открывали огня, опасаясь поразить своих. На сухощавом лице начдива проступили пятна. Он оглянулся и спокойно подал команду:
— Штабной эскадрон, по коням!
На лихом карьере, обойдя вторую бригаду с правого фланга, Морозов погнал лошадь.
— Стой, орлы! Буденовцы! — зазвенел его голос. — Дети мои! От кого бежите? За мной! Бей белого гада!
Бахтуров метался на взбесившемся скакуне и возвращал в бой бегущих казаков. Заметил очкарика.
— Заворачивай бойцов, — крикнул он ему. — Заворачивай бойцов, душа из тебя вон!
Очкарик сдержал коня и встал на пути у киргиза.
— Назад, Гулимов! — крикнул ой. — Завороти коня…
— Кобылячий хвост завороти, — ответил Гулимов. — Твоя завороти. Твоя вперед, моя за тобой!.. — Он кричал и концом сабли тыкал очкарику в грудь.
