Юрий Нагибин - Виват, гардемарины!
Заговорщики подняли бокалы.
На безлюдном постоялом дворе стояли распряженные кареты Иоганны и Никиты. Под луной блестела детская ледяная горка.
Тускло светилось единственное окошко.
В большой комнате для приезжих Фике, держа в руке подсвечник с зажженной свечой, с любопытством разглядывала странные красные шевелящиеся точки на стене.
Из-за двери дети станционного смотрителя таращились на приезжих с не меньшим любопытством, чем Фике на клопов.
Постоялый двор был очень беден, и графине Рейнбек с дочерью выделили одну-единственную кое-как протопленную комнату.
— Брысь! — крикнула Иоганна на детей, и те сразу исчезли.
— Ужасная ночь… Какая грязь… — причитала девица Шенк.
— Перестаньте скулить! Не в карете же нам ночевать! — одернула ее Иоганна и стала командовать Гаврилой и Никитой:
— Лавки на середину! Не то нас заедят клопы. Пуховики сюда! Ширму в угол!
Шенк со вздохами принялась стелить на лавках постель.
По комнате бродили куры, у печки старая сука ловила блох, щелкая зубами.
В соседней комнате запищал ребенок, за ним захныкал другой.
— Сколько здесь детей! — засмеялась Фике. — Они разбросаны всюду, словно капуста или репа в амбаре.
— Забудьте этот ужасный жаргон, мадемуазель! — прикрикнула на нее мать. — Не забывайте, вы принцесса!
— Но и принцесса называет таракана тараканом, — съязвила Фике, прибивая башмаком ползущее по стене насекомое.
Никита принес кувшин с водой, поставил его у изголовья импровизированной постели.
— Князь, уберите это! — Герцогиня указала на кур.
Гоня кур и собаку, Никита направился к выходу.
— Сударыня, я буду за дверью охранять ваш покой. — Он с поклоном удалился.
Холодный сквозняк поколебал пламя свечи. Девица Шенк помогла дамам раздеться.
Наконец женщины улеглись. Фике раскрыла книгу, но мать захлопнула ее, готовясь к серьезному разговору.
— Слава Богу! Наш путь идет к концу. — Она истово перекрестилась. — Завтра мы пересечем границу. Нас ждут великие дела!
Внимательно глядя на мать, Фике тоже перекрестилась.
— Принцесса, — продолжала Иоганна торжественно, — я буду с вами откровенна. Мы едем в Россию не только для того, чтобы валяться в постели с пьяным дураком! Я имею в виду наследника.
Фике дернулась, ее явно шокировала вульгарность матери, и та сразу почувствовала это.
— Ти-хо… — продолжала она тоном увещевания. — Пора взрослеть! Надо учиться мыслить широко и по-государственному. Я просто хотела сказать… Покровитель ждет от нас больших услуг.
— Вы говорите о короле Фридрихе?
— О благодетеле Фридрихе! Ваша истинная Родина — Пруссия! Вам говорил об этом отец и повторяю я, ваша мать. И мы должны сделать все, чтобы тетка Эльза стала преданным другом нашего короля.
— Я поняла. — Фике глубоко вздохнула, закрыла глаза и медленно произнесла: — Я должна очаровать не только наследника, но и тетку Эльзу. — На лице ее появилась болезненная гримаса.
— Вот и хорошо… Я всегда знала, что ты умная девочка. Повтори мне, что ты скажешь тетке Эльзе при встрече.
— Ангел мой, — произнесла Фике, словно повторяла урок, — с тех пор, как я увидела вас… Я помню! — сказала она вдруг таким тоном, что Иоганна с недоумением взглянула на дочь.
Никита дремал в сенях, кутаясь в плащ. За дверью графини стало тихо, а в соседней комнате еще были слышны плач детей и приглушенные голоса.
— Князь! — негромко раздалось вдруг из-за двери графини.
Никита сразу вошел в комнату.
Иоганна сидела на кровати, вслушиваясь в голос за стеной.
— Я хочу, чтобы вы легли здесь. Во-он на той лавке. — Она указала на конник за ширмой. — Я боюсь этих туземцев.
Никита зашел за ширму и с удовольствием вытянулся на лавке. Лунный свет пробивался через мутное оконце и падал на его лицо.
Ночь.
…В комнате смотрителя спали дети на печке.
…Положив голову на грудь Саше, спала Анастасия. Саша осторожно перевернулся на бок, боясь разбудить девушку, и закрыл глаза.
…Алеша широко раскрытыми глазами смотрел в потолок, потом потянул плащ, закрывая лицо.
…Храпела Иоганна, приоткрыв во сне рот. Фике тихонько поцокала языком, и мать замолчала.
Никита с открытыми глазами лежал, отвернувшись к стене. Скрип ширмы заставил его быстро сесть.
Перед ним со свечой в руке, простоволосая, в накинутом на плечи пледе, стояла Фике. Глаза ее смеялись.
— Мне не спится, князь. Давайте поболтаем.
Фике села, спрятавшись за ширму. Сквозь синее оконце лился лунный свет.
— Сверчок поет — маленький скрипач, а лунные лучи его струны. — Она засмеялась, поиграла прозрачными пальчиками на воображаемой арфе.
— Знаете, почему сверчок поет? Слушайте. — Шепотом, глотая концы слов, она запела простенькую детскую песенку:
«У нас на печке жил сверчок,
И был он тихий старичок.
К нему явилась фея.
Что было там — о том молчок.
Но встрепенулся старичок,
Запел, от счастья млея».
— Вы… вы… и в такой жуткой дыре! Как несправедливо! — приглушенным голосом воскликнул Никита.
— О! Будь мы даже богаты, все равно не нашли бы здесь лучшего жилья. Ах, — она беспечно махнула рукой, — в конце концов, это на одну ночь. Но скажу вам по секрету, — она приблизила к нему свое лицо, — как мне надоела бедность! Это так унижает!
Призрачный полумрак, мерцание свечи настроили Никиту на романтический лад.
— О моя лунная фея, — прошептал он, — я сделаю все, чтобы в России вы ни в чем не испытывали нужды. Клянусь! Слово дворянина.
— Русские все так добры? И так великодушны? — спросила она, внимательно вглядываясь в Никиту.
— Не знаю, — смешался тот. — Я никогда не думал об этом.
— Вашу шпагу! — Фике горделиво вскинула личико. — Встаньте на колени.
Никита радостно повиновался игре.
— Я посвящаю вас в рыцари…
— …Воображаемого королевства, — подсказал Никита.
— Не надо шутить. Повторяйте за мной слова присяги. Обязуюсь…
— Обязуюсь… — повторил Никита.
— …Хранить любовь и верность принцессе Фике и никогда не забывать обещания, данного на постоялом дворе близ Риги.
В лице Никиты было столько нежности, любви и доброты, что Фике вдруг смутилась и опустила глаза.
— А знаете, что там дальше, в песне? У нее очень печальный конец: сверчок пел, пел свои песни, но фея больше не появлялась. Она забыла бедного сверчка.
— А он не бедный, — улыбнулся Никита и тихо пропел:
«Забыла фея о сверчке,
Его оставив на шестке,
Ушла беспечно.
Но песня верного певца
Живет и радует сердца.
И это вечно».
— Князь, поцелуйте меня. — Фике зажмурилась и придвинула лицо к Никите.
Он прижался к ее губам, она обхватила его за шею, открыла глаза.
Пламя свечи дрожало от сквозняка, лунные лучи заливали комнату.
В это время раздался резкий, переливчатый храп.
— Маменька! — огорченно воскликнула Фике. — Сейчас она разбудит Шенк и весь дом! — И исчезла. Только смех ее серебряно зазвенел в темноте.
Никита поднялся и осторожно покинул комнату.
Он вышел на залитый лунным светом двор. Сердце его гулко стучало.
Схватив горсть снега, Никита растер им разгоряченное лицо.
Большое звездное небо сияло над его головой. Чистый снег покрывал землю.
Внимание юноши привлек тихий стук. Он увидел, как Саша прижался к оконному стеклу, словно спрашивал: что случилось?
Никита показал ему жестом — все в порядке! Прошел несколько шагов. Снег хрустел под каблуками. Он глубоко вдохнул морозный воздух и вдруг остановился.
В окошке кареты Иоганны теплился слабый огонек, похожий на свет свечи.
Никита осторожно приблизился к карете, заглянул внутрь.
Какой-то человек в шерстяной маске-колпаке с прорезями для глаз рылся в дорожном сундучке графини.
Никита рывком открыл дверцу кареты, но не успел и слова произнести, как неизвестный стремительно выскочил с другой стороны и бросился бежать.
Очевидно, он хотел скрыться в доме, однако ему помешал Саша, неожиданно вышедший на крыльцо.
Неизвестный резко свернул вбок и скрылся на конюшне. Друзья последовали за ним.
В конюшне храпели потревоженные кони. Никого не было видно. Друзья медленно пробирались вдоль загородки, ища вора. Никита взял в руки уздечку, Саша сорвал с гвоздя старую попону.
Человек в маске пролез под брюхом лошади. Чьи-то сапоги прошли мимо его лица. Он нырнул в проход, бросился к двери, но Саша и Никита настигли его, повалили, набросили на голову попону и связали руки уздечкой.
— Сволочь! — задыхаясь от ярости, произнес Саша.
Никита рывком сорвал с головы незнакомца вязаный колпак. В лунном свете они с изумлением узнали в поверженном Алешу. Глаза его были закрыты, мышцы лица набрякли. Саша разжал пальцы на его горле.
