Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2
Искренне желающий вам успеха
Л. Гомолицкий.
University of California Libraries. Bancroft Library. Berkeley. Архив П.П. Балакшина.
Петр Петрович Балакшин (1898-1990) – писатель и журналист, издатель Калифорнииского альманаха (1934) и Земли Колумба (1936), исследователь русской эмиграции в Китае, автор двухтомного труда Финал в Китае. Возникновение, развитие и исчезновение Белой эмиграции на Дальнем Востоке (Сан-Франциско: Сириус, 1958-1959).
99. Гомолицкий – Бему
Христос Воскресе! 9 мая 37
Дорогой Альфред Людвигович,
Бога ради не подумайте, что я придаю значение истории со сборником. Ведь это право «Скита» выдержать сборник в духе семейном[454]. Писал же я больше для точности. Вы знаете, что никакими ложными самолюбиями я не страдаю. При случае скажите это Чегринцевой – боюсь, что она неправильно меня поняла. Последние годы Скит выработал свою форму – общую –, но никакого внутреннего оправдания у нее не было. Куда значительнее было его начало (увы, забытое) со стихами Лебедева и Эйснера (впрочем, не уверен, были ли они тогда в Ските)[455]. «Течение всеэмигрантское» создать необходимо (чувствую и сам, как было бы оно мне, в частности, полезно) и думаю, что и орган при желании всё же удалось бы иметь. Надо только прямо начать с дела – собирания материала. У нас же обычно говорится и говорится, а когда я предложил Иваску и Гершельману издать сообща сборник и возможность на то определилась, – ничего от них не сумел добиться – просто замолчали на некоторое время, а потом с полным правом забыли. Чувствую бессилие свое сбить такое дело. Уповаю на Вас, – вы могли бы списаться, собрать сотрудников, а я приму черную работу на себя.* Ведь не альманахи же объема Чисел издавать, может быть и бедное – я даже предпочитаю бедное, так больше правды, больше соответствия теме. Даже невозможно – «на бумаге альфа»[456]. Вы ничего не пишете, понравились ли Вам стихи Клингера. На прошлой неделе я гостил с женой у них в Познани и приглядывался к нему ближе. Он очень умный и начитанный не по летам мальчик. «О Фаусте»[457] прочел в тот же день, когда получил – в Лазенках (первый и единственный раз в этом году удосужился посидеть в Лазенках). Хочу написать, но теперь я на гонорарах и меня особенно сокращают – не знаю, когда удастся протиснуться[458]. О Замятине пойдет теперь, после перерыва[459]. Ремизов писал, интересовался, будет ли у нас о З<амятине>, и просил прислать номер, если будет. Если найдете время, напишите. Буду с нетерпением ждать. Жена передает Вам привет и благодарность за постоянную о нас заботу и память. Ваш Л. Гомолицкий.
За Чегринцеву теперь уплочено по 1 июня.
_______
*А то ведь можно и так – начать с переписки «из двух углов» – и «письмами» этими проникать в доступные нам газеты и журналы. Т.е. развить идею моей «Свящ<енной> Лиры», которая ждет поддержки.
100. Гомолицкий – Бему
Варшава, 9 июня 1937.
Дорогой Альфред Людвигович,
получил Ваше письмо и передал статью и заметки Бранду. Пойдет, наверно, в следующем номере[460]. О Ладинском и я хочу написать, но о всех трех его книжках – О Ладинском – «в целом»[461]. Интересно, – ведь он ровесник Есенина. Только подумать, какая пропасть легла меж нашим и тем временем. Есенин сошел со сцены давно, вошел в историю, а Ладинский всё еще начинает. Писать начал в ином веке. Много у него декоративно-гумилевского; искупает – история: много ее в стихах Ладинского... Впрочем, раньше я хочу написать статью о Пастернаке[462]. Сам по себе Ладинский – как человек – мил, душевен, но проходит мимо, ничего от себя не оставляя. Андреева буду ждать[463], но только бы он появился в день, когда я свободен – понедельник или среду, а то мы с ним не свидимся. Еще можно в пятницу, но для этого я должен заранее знать, где и в котором часу. В остальные дни меня можно застать только дома (Leszno 48/18) после 8 ч. вечера. Я теперь подрабатываю случайной поденной работой и в редакции бываю лишь два дня в неделю. Клингер недавно у меня гостил. Житейски он совсем еще ребенок. Но начитан и одарен. Если собираетесь о нас написать, то подождите лучше выхода третьего выпуска «Свящ<енной> Лиры»: А. Кондратьев «Вертоград небесный», кот<орый> выйдет еще в этом году. Есть у меня великий соблазн издать так же брошюркой «С<вященной> Л<иры>» выдержки из Ваших писем о литературе – касающееся лит<ерату>ры эмигрантской. Не знаю только, как Вы посмотрите на это?
Жена просит передать Вам поклон.
Искренне Ваш Л. Гомолицкий.
Помните, в Варшаве в Таверне Поэтов был Сергей Жарин. Кто он? откуда? и что Вы думаете о его стихах?[464]
И еще – у Вас есть тетрадь стихов Иваска. Вы писали когда-то, что он Вам прислал стихи. Если она еще у Вас, не составило бы для Вас трудности прислать мне ее на время. Просмотрев, я отошлю в сохранности обратно Вам.
Поклон Эмилии Кирилловне и всем скитникам, которые знают меня.
Л.Г.
На бланке Меча.
101. Гомолицкий – Бему
2 авг<уста> 37
Дорогой Альфред Людвигович,
я отсутствовал десять дней – был на Волыни у родителей и Кондратьева[465] и лишь теперь, вернувшись, нашел Ваше письмо. Статьи из него без меня были вынуты Вл. Вл.-м (он всегда это делает в мое отсутствие, зная, что в Вашем письме может быть материал), но поместить статью о Х<одасевиче> ему пока что-то помешало (пойдет в номере от 7-го)[466]; а о Еленеве пошла лишь во вчерашнем Мече[467]. Теперь получена и Ваша открытка. Ладинскому сейчас отправил номер[468] (хотя его теперь в Париже, наверно, нет), а Х<одасеви>чу прослежу, чтобы послали. Все полученные Вами гонорары внес в Ваш личный счет.
Спасибо Вам, что ободряете меня – всегда это делаете, когда появляются мои писания о скитниках. Не знаю, так ли хорошо сделал, что напечатал эту похоронную статью[469]. Всегдашнее мое оправдание, – что пишу всегда искренне, иногда и сгоряча. Очень понравилась мне Ваша пародия на «Может быть». О Ладинском –: да, он вообще какой-то равнодушный, точно жизнь его прибила навсегда. Но он очень мил и обходителен. Работать же с ним невозможно. Стихи свои в последнем сборнике он испортил – посокращал и изменил (слишком залежались) –: одним словом, перемудрил; и цельности всё равно не получилось. Когда он был в Варшаве в 35 г., у него был с собою в рукописи готовый сборничек – гораздо цельнее и интереснее. Теперь он замышляет полуэкзотические свои стихи о пароходах, поездах со «счастливыми машинистами», о кругосветных путешествиях – собрать в сборник «Пять чувств». Боюсь, что он всё больше отклоняется от настоящего пути. А ведь первые два сборника были весьма знаменательны.
С Иваском я уже списался и имею некоторые его стихи. Он почему-то увял и умолк. По-видимому, личные дела его неважны.
Охотно передам Вам всё свое маленькое собрание сборников неизвестных авторов. Только сейчас я один в Варшаве (жена у родителей) и бездомен. Вещи мои упакованные стоят на прежней квартире. Когда же снова устроюсь на зиму, пришлю вам список того, что имею и могу Вам передать.
Да, Ирина О. в редакции проездом была[470] и познакомилась с Таней Р.[471] Они даже, кажется, провели вместе день и остались друг другом очень довольны.
Очень беспокоит меня состояние Вашего здоровья. Если будете иметь возможность, сообщите хоть открыткой, как себя чувствуете.
У Кондратьева я был с Клингером. Получилось нечто вроде съезда Свящ<енной> Лиры. Нашли у К<ондратьева> много интересных стихов. У него особенность – одним словом сделать какой-ниб<удь> «мифологический» сюжет – жутким, почти патологическим. Клингер много пишет и быстро мужает. У него большая склонность к акмеизму (впрочем, К<ондратье>в уверен, что никакого акмеизма не существует и всё это Городецким выдумано), но он весь в мире символистической метафизики. Достаточно его философии потерпеть крушение, и он начнет писать по-парижски (не обязательно в дурном смысле, конечно). К сентябрю, наверно, выпустим общий сборничек.
Жена Вам кланяется с Волыни (а там хорошо, как в раю; в этом году и урожай хороший, и это чувствуется – земля довольна и отдыхает). Не могу удержаться от того, чтобы не послать Вам стихи на эту тему моей жены, которые (наверно, потому, что я – муж) мне очень нравятся. Судите сами:
Белые травы изгнанья
Космы смешали с золой.
Древа седые познанья
Смотрят мучительно в зной.
В пыли дорожной согретой
Белые стынут следы.
Шествуя в тучное лето,
Шли здесь стадами сады –
Вились хоругвями тучи,
Пели цветенье и гром.
Нынче же яблок падучих
Слышится шаг под окном.
–––
Жатвы и зноя набеги...
Луны в ночной пустоте...
Мимо провозят телеги
Осень, на плоском хребте.
Окна открыты, как встаре,
В лиственных дебрей страну.
Мухи берут на гитаре
В танце тревожном струну.
–––
