Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

Сердце бедное не знает,
Для чего и для кого
Гимн торжественный слагает!
Ум не видит ничего.
Отуманенный любовью,
Он не может рассуждать,
Он не может разгадать,
Что играет жаркой кровью!
Для него один закон —
Мерзнуть в жизни и науке;
Он не верит страстной муке,
Ничему не верит он,
Что согрето вдохновеньем,
Что в восторг облечено,
Что облито наслажденьем,
У небес похищено…
Свет небесный для ума —
Неразгаданная тма!
Для рассудка всё возможно,
Всё естественно и ложно!

На востоке солнце блещет,
На закате месяц спит,
В синеве звезда трепещет,
Море золотом горит.

Но пред яркими очами
Чернокудрой красоты,
Солнце с ясными лучами,
Ты темнее темноты.

Пред жемчужной белизною
Нежно-пламенных ланит
За серебряной фатою
Месяц, как мертвец, глядит.

Подними покров небрежный
В пору утреннего сна,—
Что пред грудью белоснежной
Сребропенная волна?!

Поцелуем сон ленивый
Отжени от красоты —
И заблещет взор стыдливый
Ярче утренней звезды…

Вчера кипело бурно море;
Был смертный пир в его валах
И ветр на бешеных крылах
Гулял на голубом просторе…

Зачем сегодня тишина?
Без волн зеркальная равнина;
Как будто ангелом, пучина
Усмирена, усыплена.
Зачем так празднично одета
Окрестность дальних берегов
И небеса без облаков
Полны невинного привета,
Струится воздух чуть дыша,
Гуляют чайки на свободе?..
Есть и в вещественной природе
Предчувствий полная душа.
Смотри, морская колесница
Летит жемчужною стезей:
Там и она — мой рай земной,
Моя любовь, моя царица…
Как звезды, вспыхнули глаза,
Душа надеждой разыгралась…

Всё пронеслось! Одна слеза
В очах обманутых осталась!

Чужое счастье втайне видеть,
Чужою радостью страдать,
Любить и вместе ненавидеть,
То прославлять, то проклинать,
Завистливым и злобным взглядом
Искать ее, искать его,
Исполниться мертвящим ядом
В пустыне сердца своего
И, заразив кругом вниманье
Ядоточивой клеветой,
Хранить коварное молчанье
Перед смущенной красотой
И только изредка сурово
В бесстрастный, хладный разговор
Бросать двусмысленное слово
Иль подозрений полный взор;
Смеяться тайными слезами
И плакать смехом; то, дрожа
Недужно, — жаркими руками
Искать отравы иль ножа…
Вот это ревность.
                          Но, по счастью,
Мне эта страсть давно чужда,
Душа поэта предана
На жертву жадному бесстрастью.
Смотрю на прочную любовь,
Взаимную холодность вижу…
Спокойна опытная кровь:
Я — ни люблю, ни ненавижу.

         И я люблю душистые цветы,
         И вольных птиц воздушные напевы,
И речь разумных жен, и лепет юной девы,
         И вымысла изящные мечты!
Да! занимательны природа и искусство
Во всей обширности и полноте своей…

Но разлагать, учить — гораздо веселей
Одно, отдельное, особенное чувство.
         Приятно, любопытно наблюдать,
Каким путем идет всемирный предрассудок,
Как сердце рвется мир несбыточный создать,
Как этот мир разбить старается рассудок,
Как человек страстям, и мелким и пустым,
Вид добродетели дает, себялюбивый!
         Как, обаян их прелестию лживой,
Несмысленно идет за призраком немым.

Молчит видение — ни слова не ответит!
Порфирой радужной скрывая тайный вид,
Бежит видение, к могиле добежит…
И гробовым огнем свой страшный лик осветит.

Блажен, кому соблазн страстей был незнаком,
Кого не потрясли земные предрассудки,
         Кто хитрым и расчетливым умом
         Их чествовал, им веровал — для шутки!

О боже мой, как я ее люблю!..

Ни крик врагов, ни шум разгульный пира
Не отвлекут от моего кумира Крылатых дум!
Я всё ее пою!

Но стих моих страданий глух, невнятен,
Он к темноте загадочной привык;
Но вече чувств — особенный язык,
И редкому он может быть понятен.

В моей любви нет людям откровенья!
Пусть я паду под тайною моей,
Пусть в жизни не увижу вдохновенья,
Но не отдам любви на суд людей!
Я не скажу печального признанья
Ни ей, ни вам, враги страстей святых!
От вашего до моего страданья
Нет переходов, ступеней земных.
Прочь, искренность! Скорее — легкой птице,
Когда уж должно откровенным быть!
Еще скорей — разрушенной гробнице
Решусь любовь несчастную открыть;
Но никогда Элеоноре милой
Ни страстных слов, ни взоров не пошлю,
А прошепчу сам про себя уныло:
«О боже мой, как я ее люблю!..»

Заутра я приду к заветному порогу
И имя тайное таинственно спрошу.
Мне скажут: «Здесь!» — я весь воскликну: «Слава богу!»
             Мне скажут: «Нет!» —
                                           ни слова не скажу,
             Но медленно по лестнице высокой
             Я потащусь в торжественный покой;
Приветом заглушу порыв тоски глубокой,
Улыбкой оживлю печальный образ мой.
Клянусь! Никто моих страданий не заметит.

             Но если «здесь!» … Не поручусь! В очах
             Любовь волшебным пламенем засветит,
             И вспыхнет жизнь во всех моих чертах.
Как вихрь, я пролечу дрожащие ступени,
             Войду… — и долу упадет мой взор,
Без мыслей потечет несвязный разговор,
             И задрожат смущенные колени.

Так грешный жрец, входя в заветную святыню,
Заранее ведет беседу с божеством…
             Вошел, узрел блестящую богиню —
И пал немой во прах пылающим челом.

Я изнемог!.. Откройте путь другой!
В душе моей зажгите пламень новый!
Молю вас: сострадательной рукой
Сорвите с жизни тяжкие оковы!

Я упаду… Мертвящая тоска
По каплям яд в больное сердце давит.
То оживит его умышленно, слегка,
То снова едкой горечью растравит…

Мне скучен стал, противен божий свет;
Несносен музы ласковой привет;
В родных досадна искренняя нежность
И дружбы оскорбителен привет…

Я болен, а недуг мой — безнадежность.

           Скажи, за что тебя я полюбил?
Люблю и не люблю встречать твой образ милый,
           Как свежий крест знакомой мне могилы
           Между чужих, неведомых могил.
Да! взор мой на тебе, но не тобой пылает:
           Он отдаленным сходством поражен,
Несбывшихся надежд великолепный сон
           В твоих очах задумчиво читает.

Как бледный свет луны порой животворит
Немую живопись, немое изваянье,
Так воскрешает твой полупрекрасный вид
           Изящное об Ней воспоминанье.

Гордись! Судьба тебе немало подарила!
           Приятно божье солнце отражать,
Быть отблеском вполне прекрасного светила,
Сиянием небес блистать и согревать.