Виктор Гюго - Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения

Сегодня наконец! Сегодня, в час ночной,
Не дядя я, а муж, о герцогиня, твой.
Ведь я прощен? Я был неправ перед тобою;
Я заставлял тебя бледнеть, краснеть порою;
Я слишком был ревнив и на сужденья скор, —
Ведь опровергнуть ты могла мой приговор.
О, как обманчив глаз! Как мы несправедливы!
Пускай я видел сам тех юношей счастливых, —
Что в том? Не должен был я верить и глазам.
Но что поделаешь? Уж слишком стар я сам.

Оставьте! Вам никто не делает упрека.

Нет, все же я неправ. С такой душой высокой
Измены не таят. Я знаю, донья Соль,
Что в жилах у тебя испанской крови соль.

О да, та кровь всегда чиста и благородна:
Все убедятся в том.

Послушай. Не свободна
Душа моя, когда в тебя я так влюблен
На склоне дней. Я зол, ревнив — таков закон, —
И красота в других и юности цветенье
Мне причиняют страх, внушают подозренье.
Завидуя другим, я сам стыжусь порой.
Судьба — насмешница: в любви, уже седой,
Но жгущей сердце нам столь пламенно и смело,
Наш дух и юн и свеж, хотя бессильно тело.
Пред юным пастухом, — покуда мы идем,
Он с песней звонкою, я с сумрачным челом,
Он в зелени лугов, я в темном старом парке, —
Я говорю себе: о, что все башни, арки
Владений герцогских? Я б тотчас отдал их,
Как и свои поля с дубами рощ густых,
Свои стада овец, бредущие в долины,
Свой титул, древний род и все свои руины,
Всех предков доблестных из рода моего —
За домик пастуха, за молодость его.
Он в смоляных кудрях, и взор его так ясен,
Похож на твой; и ты сказала б: «Он прекрасен».
Что думать обо мне? Я стар уж — что скрывать!
Хотя и Сильва я, чем стал бы я пленять?
Все это ясно мне. Вот видишь, как люблю я!
Весь мир я отдал бы за молодость такую.
Напрасные мечты! Мне — свежесть юных сил?
Нет, раньше я, чем ты, приду в страну могил.

Кто знает?..

И поверь — все эти кавалеры
Являют не любовь, не сердце, а манеры.
Полюбит девушка такого всей душой, —
Ей — смерть, ему же смех. Их пестрокрылый рой
Напоминает птиц окраской, воркованьем,
Любовью, как перо, подверженной линяньям.
Пускай у стариков сил меньше, взор темней, —
Надежней их крыло и лучше, хоть тусклей.
Мы любим преданно. Что тяжкий шаг, седины?
Чело изрыто, но на сердце нет морщины.
Но коль старик влюблен, щади его любовь!
У сердца нет седин, и в нем живая кровь.
О нет, любовь моя не искрится, играя,
Как бусы из стекла, — в ней сила есть иная:
Отцовство, дружба, честь; и сам я тверд душой,
Как кресел дедовских тяжелый дуб резной.
Я так тебя люблю! Душой, к тебе летящей,
Люблю, как любят день, на небо восходящий,
Как любят нежность роз, как любят звезд чертог.
С тобою быть все дни, ловить след милых ног,
Узреть чело твое и взгляда совершенство —
Вот счастье для меня, вот вечное блаженство!

Увы!

К тому же мир обычай чтит такой:
Оканчивая жизнь, старик полуживой,
Уже склонившийся над мрамором могилы,
С невинным ангелом, с голубкой сизокрылой,
Остаток делит дней, и бодрствует она
Над жалкой старостью, что в ночь идти должна.
Вот благородный долг, вот дело высшей чести,
Прямой порыв, когда, живя со старцем вместе,
Шлешь утешение ему на склоне дней,
Быть может, без любви, но всей душой своей.
О, будь мне ангелом с душою девы нежной,
Чтоб я, старик, свой пыл, отныне безнадежный,
Остаток жалких дней мог разделить с тобой —
Как с нежной дочерью, как с любящей сестрой.

Не знаю, кто из нас скорей придет к могиле,
Сеньор; и не всегда, покорны юной силе,
Мы жить хотим. Увы! Так часто говорят:
Здесь медлят старики, а юные спешат.
И угасает взор, глубокой тьмой покрытый,
Как темный ров могил, что придавили плиты.

О мысли мрачные! К чему на сердце тень,
Дитя, в такой святой, такой веселый день?
Но время все течет. Мы говорим час целый,
А вам уже пора одеться для капеллы.
Скорей! Где ваш убор? Теряю счет часам.
Где свадебный наряд?

Что торопиться нам?

Пора!

Что скажешь, паж?

Сеньор, стучит в ворота
Какой-то пилигрим, иль нищий, или кто-то
Другой, прося впустить.

О, кто бы ни был он,
Приносит счастье гость, от бури огражден.
Впустить его! Скажи, что нового на свете?
Где вождь разбойников, занявший чащи эти,
Наполнивший страну столь дерзким мятежом?

Эрнани? С тем, кого зовем мы горным львом,
Покончено!

Мой бог!

Как?

Одержал победу
Король. За ним сейчас он сам спешит по следу.
Оценен в тысячу эскудо он; и я
Уверен — он убит.

Он умер без меня,
Эрнани!..

Умер он? О дева пресвятая!
Отныне счастье к нам приходит, дорогая.
Где светлый ваш убор? Как счастлив я, как рад!
Двойное празднество.

О траурный наряд!

Снеси ей мой ларец, мой дар души влюбленной.

Пускай нарядною предстанет, как мадонна,
Чтоб спорил взор ее с убором дорогим
И чтоб в восторге пал пред нею пилигрим…
Там, кстати, ждет один, войти сюда не смея, —
Вели его впустить, проси сюда скорее!

Заставить гостя ждать — нехорошо.

Сеньор…

Мир дому вашему!

Ты гость мой с этих пор.
Привет!

Ты пилигрим?

Да.

Шел ты, без сомненья,
Через Армильяс?

Нет, не в этом направленье.
Там бой кипит сейчас.

С мятежниками бой,
Не правда ль?

Может быть.

Эрнани, их герой…
Что сталось с ним, тебе известно?

Нет. Он кто же?

Его не знаешь ты? Тем хуже. Не похоже,
Чтоб ты награду взял. Эрнани — это тот
Мятежник, чья вина давно возмездья ждет.
В Мадриде будет он, увидишь сам, качаться.

Я не туда.

А он мог каждому достаться.

Посмотрим.

Но куда ты держишь путь?

Сеньор,
Я в Сарагосу путь держу.

В святой собор?
Иль по обету в храм к мадонне?

Да, к мадонне.

Пиларской?

Да.

Кого такой обет не тронет?..
Обещанное мы должны отдать святым.
А после занят ты намереньем каким?
Увидеть трон ее — вот все твои желанья?

Да, видеть я хочу священных свеч пыланье,
Мадонну, в глубине, под сводами колонн,
Ее златой венец, ее слепящий трон,
А после я вернусь.

Скажи мне имя, званье.
Я — Руй де Сильва.

Но…

Ну что ж, храни молчанье,
Коль хочешь. Здесь никто не спросит, как зовут.
Ночлега ищешь ты?

Да, герцог.

Будь же тут
Как дома. Мир с тобой. Не должен ты смущаться.
А что до имени, то «гостем» будешь зваться.
О, кто бы ни был ты, переступи порог:
И дьявол — гость, когда его нам шлет сам бог.