Владимир Набоков - Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме
Полковник. Перед тем как произвести харакири, я еще раз поднимаю голос и твердо повторяю: отправьте этого человека в сумасшедший дом.
Вальс. Я думаю, не стоит ждать президента. Приступим. Потеснитесь, пожалуйста, а то мне тут неудобно. Теперь извольте меня выслушать.
Министр (опускается на пол). Господин изобретатель, я очень старый, очень почтенный человек, — и видите, я перед вами стою на коленях. Продайте нам ваш аппаратик!
Голоса. Что вы, что вы… Вставайте, ваше высокопревосходительство… Перед кем… Где это видано…
Полковник. Не могу смотреть на это унижение.
Министр. Умоляю вас… Нет, оставьте меня, — я его умолю… Сжальтесь… Любую цену… Умоляю…
Вальс. Уберите его, пожалуйста. Он мне замусолил панталоны.
Министр (встал). Дайте мне что-нибудь острое! Полковник, мы с вами вместе умрем. Дорогой мой Полковник… Какие страшные переживания… Скорей кинжал! (К Грабу.) Что это?
Граб. Разрезательный нож. Я не знаю — это Бург мне передал.
Голоса. Ах, покажите, как это делается… Попробуйте этим… Чудно выйдет… Просим…
Полковник. Предатели!
Сон. Тише, господа, тише. Сейчас, по-видимому, будет произнесена речь. Дорогой министр, вам придется сесть на мой стул, я вам могу дать краешек, ваше место теперь занято. Мне очень интересно, что он скажет.
Вальс. Вниманье, господа! Я объявляю начало новой жизни. Здравствуй, жизнь!
Герб. Встать?
Гроб. Нужно встать?
Вальс. Вы можете и сидя, и лежа слушать. (Общий смех.) Ах, как вы смешливы.
Министр. Это они так, — от волнения. Нервы сдали… Я сам… Говорите, говорите.
Вальс. Покончено со старым, затхлым миром!{301} В окно времен врывается весна{302}. И я, стоящий ныне перед вами, — вчера мечтатель нищий, а сегодня всех стран земных хозяин полновластный, — я призван дать порядок новизне и к выходам сор прошлого направить. Отрадный труд! Можно вас спросить, — я вашего имени не знаю…
Граб. Это Гриб.
Вальс. Можно спросить вас, Гриб, почему вы держите на столе этот игрушечный автомобиль? Странно…
Гриб.Я ничем не играю, вот могут подтвердить…
Вальс. Так вы его сейчас спрятали под стол. Я отлично его видел. Мне даже показалось, что это именно тот, красный, с обитым кузовком, который у меня был в детстве. Где он? Вы только что катали его по столу.{303}
Гриб. Да нет, клянусь…
Голоса. Никакой игрушки нет… Гриб не врет. Честное слово…
Вальс. Значит, мне почудилось.
Министр. Продолжайте, продолжайте. Ожидание вашего решения невыносимо.
Вальс. Отрадный труд! Давно над миром вашим, — как над задачей, столько содержащей неясных данных, чисел-привидений, препятствий и соблазнов для ума, что ни решить, ни бросить невозможно, — давно я так над вашим миром бился, покуда вдруг живая искра икса не вспыхнула, задачу разрешив. Теперь мне ясно все. Снаряд мой тайный вернее и наследственных венцов, и выбора народного, и злобы временщика, который наяву за сны свои, за ужас ночи мстит. Мое правленье будет мирно. Знаю, — какой-нибудь лукавый умник скажет, что, как основа царствия, угроза — не то, что мрамор мудрости… Но детям полезнее угроза, чем язык увещеваний, и уроки страха — уроки незабвенные… Не проще ль раз навсегда запомнить, что за тень непослушанья, за оттенок тени немедленное будет наказанье, чем всякий раз в тяжелых книгах рыться, чтобы найти двусмысленную справку добра и мудрости? Привыкнув к мысли, простой, как азбука, что я могу строптивый мир в шесть суток изничтожить, всяк волен жить, как хочет, — ибо круг описан, вы — внутри, и там просторно, там можете свободно предаваться труду, игре, поэзии, науке…{304}
Дверь распахивается.
Голос. Господин Президент Республики!
Генералы встают, как бы идут навстречу и возвращаются, словно сопровождая кого-то, но сопровождаемый — невидим. Невидимого Президента подводят к пустому креслу, и по движениям Герба и министра видно, что невидимого усаживают.
Министр (к пустому креслу). Господин Президент, позволяю себе сказать, что вы пожаловали к нам весьма своевременно! За сегодняшний день, — полковник, придвиньте к Президенту пепельницу, — за сегодняшний день случилось нечто столь важное, что ваше присутствие необходимо. Господин Президент, по некоторым признакам приходится заключить, что мы находимся накануне государственного переворота, — или, вернее, этот переворот происходит вот сейчас, в этой зале. Невероятно, но так. Я, по крайней мере, и вот — комиссия, и… и, словом, все тут считаем, что нужно покориться, нужно принять неизбежное… И вот мы сейчас слушаем речь, — я затрудняюсь охарактеризовать ее, но она… но она, господин Президент, она — почти тронная!..
Сон. Ну, Вальс, валяйте дальше. Я любуюсь вами, вы гениальны.
Министр. Вот вы послушайте, господин Президент, вы только послушайте…
Вальс. О, вижу я — вы жаждете вкусить сей жизни новой, жизни настоящей: вполне свободен только призрак, муть, а жизнь должна всегда ограду чуять, вещественный предел, — чтоб бытием себя сознать. Я вам даю ограду. Вьюном забот и розами забав вы скрасите и скроете ее, — но у меня хранится ключ от сада… Господин Президент, вы тоже не замечаете заводного автомобильчика, который эти господа пускают между собой по столу? Нет, не видите? А я думал, что, благодаря некоторой вашей особенности, вы как раз в состоянии заметить невидимое.
Сон. Вальс, не отвлекайтесь. Все сидят абсолютно смирно, игрушки никакой нет. Мы слушаем вас{305}. Кстати: как прикажете вас именовать?
Вальс. Я не решил. Быть может, я останусь правителем без имени. Посмотрим. Я не решил и общего вопроса: какую дать хребту и ребрам мира гражданскую гармонию, как лучше распределить способности, богатства и силы государства моего. Посмотрим… Но одно я знаю твердо: приняв мою ограду и о ней — не позабыв, — но память передав в распоряженье тайное привычки, — внутри пределов, незаметных детям, мир будет счастлив.{306} Розовое небо распустится в улыбку. Все народы навек сольются в дружную семью. Заботливо я буду надзирать, сверять мечту с действительностью плавкой, и расцветет добро, и зло растает в лучах законов, выбранных из лучших, когда-либо предложенных… Поверьте, — мне благо человечества дороже всего на свете!{307} Если б было верно, что ради блага этого мне нужно вам уступить открытие мое, или разбить машину, или город родной взорвать{308}, — я б это совершил. Но так пылать такой любовью к людям и не спасти слепого мира, — нет, как можно мне от власти отказаться? Я начал с вас, а завтра я пошлю всем прочим странам тоже приказанье, — и станет тихо на земле. Поймите, не выношу я шума, — у меня вот тут в виске, как черный треугольник, боль прыгает от шума… не могу… Когда ребенок в комнате соседней терзает нас игрою на трубе, как надо поступить? Отнять игрушку. Я отниму. Приказ мой для начала: весь порох, все оружье на земле навеки уничтожить, — до последней пылинки, до последней гайки, — все! Чтоб память о войне преданьем стала, пустою басней деревенских баб, опровергаемой наукой{309}. Шума не будет впредь, а кто горяч не в меру и без суда желает проучить обидчика, пускай берет дубинку. Таким образом — вот декрет, которым я начинаю свое правление. Он послужит естественным основанием для всеобщего благоденствия, о формах коего я сообщу вам своевременно. Мне не хотелось бы снова упоминать о способностях телемора, а потому, почтенный Президент, было бы желательно, чтобы вы мне без лишних слов теперь же ответили, согласны ли вы немедленно приступить к исполнению моей воли?
Пауза. Все смотрят на пустое кресло.
Вальс. Мне кажется, что ныне, в провозглашенную мной эру тишины, я должен рассматривать ваше молчание как посильное выражение согласия.{310}
Министр. Да, он согласен. Он согласен… Господа, он согласен, — и я первый приношу присягу верности… я буду стараться… новая жизнь… слово старого солдата… (Рыдает.)
Голоса. Ах, мы вам верим… Тут все свои… Что за счеты…{311}
Вальс. Старик слезлив. Снег старый грязно тает…{312} Довольно, встать. Прием окончен. Будьте любезны приступить к работе. Я останусь здесь, — где, кажется, немало великолепных комнат… Больше всех мне нравится ваш кабинет. Полковник, распорядитесь.
Сон.
Он победил, — и счастье малых сих
Уже теперь зависит не от них.
Занавес
