Василий Пушкин - Поэты 1790–1810-х годов

О ком, зрю, хариты и музы в печали,
О ком умоляют власть грозных судеб?
Но тщетно на урну, взывая, припали:
Ты скрылся, Державин! — ты скрылся, наш Феб!

И глас их не слышит уж сердце поэта!
Цевницы во прахе — нет жизни в струнах…
О бард! и на лиру, пленявшу полсвета,
На лиру ль бессмертья сей падает прах?

Где ж вечность и слава, о коих поведал
И двигал к ним сердце героев, царей?
Кому, песнопевец, кому ты пере́дал
Небесный твой пламень, другой Прометей?

Увы, всё в подлунной на миг лишь созданно!
Кичливости смертных повсюду урок;
Нетленный твой вижу, злой смертью сорва́нный,
На гробны ступени катится венок…

Венок, кем бессмертна России царица?
Что слава сплетала, тобою гордясь?
Нет, бард наш единый! прах скрыла гробница —
Но вечность над нею с тобой обнялась!

И, в недра приемля гроб славного праха,
Обитель истленья, святится земля.
Вняв глас твой, о гений! со смертью без страха
Сойдусь — и за гробом увижу тебя:

В сияньи небесном, где днесь, песнопевец,
Ты вновь пред Фелицей — царей образцом,
И севера витязь, ее громовержец,
Склоняет при встрече пернатый шелом.

Сияй между ними, от муз похищенный,
На след твой взираю я с завистью днесь —
И скорбью к могиле несу отягченный
Всё, что лишь имею: и слезы, и песнь!

Там, мнится, твой гений гласит, отлетая:
«Что петь мне: царицы единственной нет!»
Отчизна вещает, твой гроб обнимая:
«С величьем народа родится поэт».

Как дни исчезают, и смертных так племя, —
Гробницей великих их след познаю;
Твой памятник видя, зрю, самое время
Склонилось недвижно на косу свою.

Твой путь был ко славе усыпан цветами;
Особая участь счастливцу дана:
Ты пел, окруженный бессмертья сынами, —
По отзывам лиры ценят времена.

Желанный дар из рук любимого поэта,
Стань в ряд с Державиным в почетный уголок;
Пусть ищет кто другой забав ничтожных света:
В вас сердца моего утеха и урок!
При вашем имени о свете забываю
И, силою благой фантазии влеком,
В мир лучший; в мир другой мечтой перелетаю,
Который лишь душам возвышенным знаком,
Где всё, что на земли возможет быть прелестно
И радости небес для сердца прорицать,
Рукою собрано поэзии чудесной —
Олимп, где жрец ее дерзает обитать!
Туда меня, поэт, твой гений увлекает…
О, если бы его имел я силу крил!
Венец его в лучах бессмертия сияет:
Он лиру лишь добру и славе посвятил.
Пускай достоинства свет видит равнодушно, —
Поэту ль от него отличия искать?
Пусть будет он сокрыт от знатности бездушной,
Пусть будет злость его и зависть помрачать —
Не знает низких средств души высокой сила,
Он будет лишь одно прекрасное любить,
Судьба его сама от смертных отличила,
И чувств его ничто не может изменить!
Завиден для меня путь, избранный тобою,
Стезя, ведущая так близко до сердец.
Скажи, исполненный когда самим собою,
Страсть к славе и добру, поэзии мудрец,
С волшебной силою ты передать желаешь
И чувства упоить сей страстию благой —
Скажи мне, не в себе ль награду обретаешь?
И высший смертных долг исполнен уж тобой!
Ты любишь — и поешь в восторге добродетель.
Круг мирных дел певца пускай судьба стеснит,
Но дух его парит, величия свидетель,
И с гордостью венок достоинству дарит.
Как живы для меня, поэт, твои картины,
Наставник в коих твой, натура, вся видна:
Сей вечер сумрачный, сходящий на долины,
И обаяния владычица, луна,
Что, медленно взойдя в среду небес обширных,
Сребристою струей рассе́кла мрачный ток,
Близ коего один, в мечтах, при звуках лирных,
Ты внемлешь быстрых лет катящийся поток,
И время отдает тебе минувши годы,
Надеяся тобой украсить в мире след —
О, нежных сердца чувств, поэт любви, природы!
Минуты сей восторг дороже многих лет!
С какою прелестью своей неизъяснимой
Ты благ утраченных нам кажешь скорбный вид!
Он скрылся, призрак сей, вовек невозвратимый,
Но живо моему он сердцу говорит!
И к праху самому, дух нежный, пламенея,
Мечтание пред ним слиялось с бытием —
Я зрю: горит лучом столб бледный мавзолея,
И гений внемлет глас при камне гробовом!
Верь: лучший наш удел — сия страна мечтаний,
Где мысль, свободна уз, полет свой соверша,
Бросает свет на путь тернистый испытаний —
И чувствует свое величие душа.

Жуковский, не забудь Милонова ты вечно,
Который говорит тебе чистосердечно,
Что начал чепуху ты врать уж не путем.
Итак, останемся мы каждый при своем —
С галиматьею ты, а я с парнасским жалом,
Зовись ты Шиллером, зовусь я Ювеналом;
Потомство судит нас, а не твои друзья,
А Блудов, кажется, меж нами не судья.

Давно живущие средь Вены
И мне давнишние друзья,
Душа к которым без измены
Давно привержена моя!
Я к вам от Северной Пальмиры
Теперь, настроя звуки лиры,
Хочу послание писать
И о себе кой-что сказать.
Обнявши брата Владислава,
Через него я шлю к вам весть,
Как здесь Российская держава
Не престает поныне цвесть,
Как здесь министры все спокойны,
Устроясь во взаимный лад,
И их чиновники достойны
Берут чины наперехват.
Как здесь, в обширном Петрограде,
На дождь и слякоть несмотря,
Во всем величьи на параде
Мы видим нашего царя.
Как он, Европу созерцая,
Иметь мечтая перевес,
Обширно царство оставляя,
Спокойно едет на конгресс.
Что ждет вдали — того не знаем,
Но, други, согласитесь в том,
Что трон, который покидаем,
Несчастным кажется рулем.
Не осердитесь хоть из дружбы,
Что речь покажется темна.
Ведь я чиновник статской службы,
А в оной ясность не нужна.
Оставя свой предмет высокий,
Я о другом вам расскажу:
И красоту здесь, и пороки
Литературы покажу.
Здесь пишут менее, чем было,
И повестей хороших нет:
Не всходит более светило
Поэзии средь наших лет.
Державин спит давно в могиле,
Жуковский пишет чепуху,
Крылов молчит и уж не в силе
Сварить Демьянову уху,
Измайлов, общий наш приятель,
Хоть издает здесь свой журнал,
Но он лишь только что издатель,
И ничего не написал.

Рассыпан осени рукою,
Лежал поблекший лист кустов;
Зимы предтеча, страх с тоскою
Умолкших прогонял певцов;
Места сии опустошенны
Страдалец юный проходил;
Их вид во дни его блаженны
Очам его приятен был.
«Твое, о роща, опустенье
Мне предвещает жребий мой,
И каждого листа в паденье
Я вижу смерть перед собой!
О Эпидавра прорицатель!
Ужасный твой мне внятен глас:
„Долин отцветших созерцатель,
Ты здесь уже в последний раз!
Твоя весна скорей промчится,
Чем пожелтеет лист в полях
И с стебля сельный цвет свалится“.
И гроб отверст в моих очах!
Осенни ветры восшумели
И дышат хладом средь полей,
Как призрак легкий, улетели
Златые дни весны моей!
Вались, валися, лист мгновенный,
И скорбной матери моей
Мой завтра гроб уединенный
Сокрой от слезных ты очей!
Когда ж к нему, с тоской, с слезами
И с распущенными придет
Вокруг лилейных плеч власами
Моих подруга юных лет,
В безмолвьи осени угрюмом,
Как станет помрачаться день,
Тогда буди ты легким шумом
Мою утешенную тень!»
Сказал — и в путь свой устремился,
Назад уже не приходил;
Последний с древа лист сронился,
Последний час его пробил.
Близ дуба юноши могила;
Но, с скорбию в душе своей,
Подруга к ней не приходила,
Лишь пастырь, гость нагих полей,
Порой вечерния зарницы,
Гоня стада свои с лугов,
Глубокий мир его гробницы
Тревожит шорохом шагов.