Антология - Европейские поэты Возрождения

Салинас, все смолкает,
И яркие лучи рекою льются,
И ветер утихает,
Чуть звуки раздаются,
Когда струны твои персты коснутся.

Под неземное пенье
Мой дух, дремотой тяжкою сраженный,
Очнувшись от забвенья
И, словно оживленный,
Вновь обретает память, просветленный.

И, радуясь прозренью,
Он к истине высокой воспаряет,
Исполненный презренья
К металлу, что сияет
И чернь неверным блеском ослепляет.

Вдаль от юдоли тесной
Та музыка мой легкий дух умчала
Туда, под свод небесный,
Где искони звучало
Божественной гармонии начало.

Звенящие аккорды,
Как музыке небес ответ певучий,
Ты посылаешь гордо,
И сонмы тех созвучий
Сливаются в мелодии могучей.

В ней, как в морской лазури,
Душа плывет, полна такой истомы,
Что все земные бури,
Несчастья, беды, громы
Как будто ей чужды и незнакомы…

О сон, восторга полный!
Ты забытье, какого нет блаженней!
И пусть меня, как волны,
Уносит дивный гений
От грубых чувств и низких побуждений!

Любимцы Аполлона!
Друзья! Ваш хор зовет нас вдохновенно
Внимать ему влюбленно,
Отбросив все, что бренно,
Освободившись от земного плена.

О друг мой юный,
Салинас! Пусть звенят, не умолкая,
Божественные струны,
Мой чуткий слух лаская
И от всего земного отвлекая!

Блажен, кто цену знает
Всему, чье проницательное око
Повсюду проникает
И видит мир широко
От запада до самого востока!

Один, гонимый жаждой
Оставить сыну пышное именье,
Грош экономит каждый
И в безрассудном рвенье
Сам терпит холод, голод и лишенья;

Другой пред знатью чванной,
В восторге млея, стелется травою,
Тщеславьем обуянный,
Подачек ждет с мольбою,
Смирившись с жалкой, шутовской судьбою;

Бедняга третий, тая
Пред локонами и лукавым взглядом,
Мгновения считая
Блаженные, когда он с милой рядом,
Потом за них годами платит адом…

И только тот, кто в силах
Себя смирить и отнестись к порывам
Желаний легкокрылых
С презреньем молчаливым,
По праву назовет себя счастливым.

Ведь если день сияет,
То злобный ветер, нагоняя тучи,
Его не вытесняет,
И, пролетая над скалой могучей,
Он пик ее не может сбросить с кручи.

Так дуб тенистый, старый,
Жестоким топором лишенный кроны,
Вновь с силой жизни ярой
Листвой темно-зеленой
Весной укроет ствол свой оголенный, —

Его уничтожают,
Ломают, рубят и калечат грубо, —
А он все расцветает,
И снова корни дуба
Смеются над бессильем лесоруба…

Я восхищаюсь теми,
Кто, перед силой не сгибая стана,
Судьбы нелегкой бремя
Несет, хоть гнев тирана
Над ним висит угрозой постоянно!

Он гордо скажет: пламя
Расплавит и твердейшие металлы;
Что ж, расправляйся с нами,
Коль жертв тебе все мало,
И крови вновь твоя душа взалкала!

Руби, коль надо мною
Твоя слепая ярость разразилась!
Я грудь тебе открою, —
Но знай: в ней сердце билось,
В котором мирозданье уместилось!

Легко пронзишь ты тело
Ножом, — и все же злость твоя напрасно
Меня сломить хотела:
Здесь ты достиг предела —
Моя душа кинжалу неподвластна.

Из пут освободиться
Ты ей помог, мной завладеть желая,
И вот она, как птица,
Летит к воротам рая…
Мне жаль тебя: ничтожна власть земная!

Сраженный завистью и клеветою,
Попал я в эту мрачную темницу.
Как счастлив мудрый: он не соблазнится
Большого света мишурой пустою!
Навек с мирской расставшись суетою,
Живет он в сладостном уединенье;
Неприхотлива жизнь его простая,
Лишь с богом он находится в общенье,
Сам зависти не ведая мученья
И зависти в других не вызывая!

В Хаэне у нас проживает
Некто дон Лопе де Coca.
Мы коснулись такого вопроса,
Что смешней, Инес, не бывает.
У него португалец лакеем
Служил, да и вдруг исчез…
Но поужинаем, Инес,
Поболтать и после успеем.
Хочется есть до зарезу,
И хорошая ты хозяйка.
Уж в чашах вино, давай-ка,
Пора начинать трапезу.
Молодого вина — избыток,
Его я благословлю;
Я набожен и люблю
Крестить благородный напиток.
Приступим-ка чин по чину:
Подай мне бурдюк, сестрица,
Мне красное это сгодится —
За каплю дашь по флорину.
Откуда его приносят?
Ах да… из таверны «Башня»:
По десятке за четверть. Не страшно,
Дешевле у нас не просят.
Богом клянусь, что редко
Приятней таверну найдешь;
А в общем, сладко живешь,
Когда таверна — соседка.
Старо оно или ново,
Не знаю даже примерно,
Но дивное, право слово,
Изобретенье — таверна.
Туда прихожу, алкая:
На выбор — разные вина;
Отмерят, нальют, опрокину,
Плачу́ — и пошел, напевая.
Можно хвалить бы вечно
Блаженство, Инес, такое,
В одном лишь вижу плохое —
Что слишком оно быстротечно.
Что нам теперь подадут?
Салат и закуски съели.
Госпожа колбаса? Неужели?
Приветствую ваш дебют!
В каком же соку и силе!
Как стянута! Как дородна!
Сдается, Инес, ей угодно,
Чтоб тотчас мы к ней приступили.
Входи, кровяная, ну-тка,
Дорожка узка, осторожно…
Воду в вино? Невозможно!
Инес, не обидь желудка!
Налей вина постарее,
Чтоб кушаньям вкусу придать;
Храни тебя бог, не сыскать
Мне ученицы мудрее.
Еще колбасы подай-ка,
Такую бросать не дело.
Во рту прямо все сгорело —
С лучком, с чесночком, негодяйка!
В ней есть и орешки — славно!
Чем только она не набита!
Проперчена тоже сердито.
Готовишь, сестрица, исправно.
Чувства во мне закипают
От такого блаженства. А ты?
Впрочем, твои черты
Удовольствие выражают.
Я рад, хоть шумит в голове,
Но… не думай, что я шучу:
Ты одну ведь зажгла свечу,
Почему ж их сделалось две?
Впрочем, там, где питье и еда,
Вопросов не задают:
Когда так здо́рово пьют,
Размножаются свечи всегда.
Попробуем тот кувшин:
Небесный в нем, знаю, ликер;
Лучшим он даст отпор
Из самых отборных вин.
Нежен-то как, прозрачен!
Приятно как горьковат!
Пряный какой аромат!
Ну до чего ж удачен!
Но на сцену выходит сыр
(Колбасу мы съели, бедняжку)
И, кажется, требует чашку,
Чтобы закончить пир.
Сыр овечий, как ты хорош!
Пою тебе гимн хвалебный;
А вкус у маслин — волшебный.
Что, сестрица, их не берешь?
Теперь, Инес, как обычно:
Бурдюк — и глоточков пять.
Ну, пора со стола убирать,
Мы поужинали отлично.
И поскольку с тобой на диво
Мы поели, вернуться сразу
Будет, Инес, справедливо
К прерванному рассказу.
Так слушай: тому лакею
Вздумалось вдруг простудиться…
Бьет одиннадцать, время ложиться;
Досказать и завтра успею.