Гомер - Илиада

Всячески бегом измучил, вкруг Трои напрасно блужлая.
В самый же город проникнуть едва ль он осмелится сердцем.
Быстрые псы его раньше пожрут, чем он город разрушит".
Но, исподлобья взглянув, отвечал шлемовеющий Гектор:
"Полидомас, ты не по сердцу речь произнес мне сегодня,

Ты, кто велишь отступить нам и в городе вновь запереться.
Иль не насытились мы пребыванием долгим на башнях?
Было то время, когда среди смертнорожденных считался
Город Приама богатым и медью и золотом ценным.
Только иссякли в чертогах сокровища наши былые.

Много богатств на продажу ушло во Фригийскую землю,
И в Меонию, — с тех пор как великий Зевес рассердился.
Ныне ж, когда пред судами дозволил мне славой покрыться
Кроноса хитрого сын, и ахейцы притиснуты к морю,
Не предлагай всенародно подобных советов, безумец!

Я не дозволю, чтоб кто из троянцев тебе покорился.
Слушайте слово мое. Поступите, как вам повелю я.
Ужин готовьте сперва, разойдясь на отряды по стану,
После о страже ночной позаботьтесь и бдительны будьте.
Тот же из вас, кто чрезмерно дрожит за свое достоянье,

Пусть он богатства свои соберет и отдаст на народные нужды.
Лучше пускай их истратят троянцы, чем дети ахеян.
Завтра же, рано с зарею, надев боевые доспехи,
Подле глубоких судов мы возбудим работу Арея.
Если и вправду воспрянул пред флотом Ахилл богоравный,

Горе ему, коль захочет сражаться. Не я пред Ахиллом
Из многошумной войны убегу, но лицом его встречу,
И неизвестно еще, кто покроется славой великой.
Равен для всех Эниалий. Он губит готовящих гибель".
Так говорил Приамид, и воскликнули громко троянцы,

Глупые! Разум у них помрачила Паллада Афина.
Гектора все одобряли, хотя он советовал дурно,
Полидамаса — никто, хоть совет предлагал он разумный.
После того они сели за трапезу все. А данайцы
Целую ночь над Патроклом стонали и плакали горько.

Первый Ахилл Пелион между ними рыдание поднял,
Другу на грудь положивши к убийству привычные руки.
Громко и тяжко стонал он, подобно как лев пышногривый,
Если охотник на ланей похитил детей его малых
В чаще дремучей, а он убивается, поздно вернувшись,

Все обегает лощины, где ищет следов человечьих,
Страстно желая настигнуть, охваченный яростью дикой:
Так Ахиллес безутешно стонал, говоря мирмидонцам:
"Боги! Я праздное слово тогда обронил и пустое,
В день как Менойтия старца в дворце обнадеживал царском.

Славного сына ему обещал я в Опунт предоставить
Стены разрушившим Трои, удел получившим добычи.
Только не все исполняет Зевес предрешенья людские.
Знать, нам обоим с тобой суждено обагрить своей кровью
Ту же троянскую землю. Ни мать дорогая Фетида,

Ни престарелый возница Пелей возвратившимся с поля
Дома не встретит меня, а сырая земля здесь укроет.
Ныне ж, Патрокл, последним в могилу сойти осужденный,
Не погребу тебя раньше, чем голову сына Приама,
Гордого смертью твоею, сюда привезу и доспехи.

Пред погребальным костром, за убийство твое отомщая.
Я обезглавлю двенадцать сынов знаменитейших Трои.
А до тех пор так лежи у меня пред судами кривыми.
Вкруг же тебя полногрудые жены дардан и троянцев
Будут и ночью и днем проливать безутешные слезы,

Жены, которых мы добыли длинным копьем и отвагой,
Много разрушив селений цветущих, людьми населенных".
Так говоря, повелел Ахиллес богоравный дружине
Медный треножник большой поместить над огнем, чтоб скорее
Тело Патрокла очистить от праха и крови сгущенной.

Те над горящим огнем поместили котел для купанья,
Налили полный водою, достали дрова и зажгли их.
Выпуклость чана огонь охватил, нагревая в нем воду.
Вскоре, едва лишь вода закипела в блистающей меди,
Тело умыли ахейцы, потом умастили елеем,

Девятилетнею мазью наполнив зиявшие раны,
И положили на ложе, и легкою тканью одели
От головы и до ног, и белым плащем приукрыли.
Целую ночь мирмидонцы с Ахиллом Пелидом в средине,
Над умерщвленным Патроклом вопили и плакали горько.

Гере, сестре и супруге, в то время сказал Громовержец:
"Ты, наконец, на своем настояла, почтенная Гера.
Вот он воспрянул, Ахилл быстроногий. Подумать бы можно,
Будто сама породила ты пышноволосых данайцев".
И волоокая Гера почтенная так отвечала:

"О, всемогущий Кронид, какое ты слово промолвил!
И человеку дано отомстить человеку другому,
Хоть народился он смертным, и мудрости нашей не знает.
Как же ты хочешь, чтоб я не вредила во гневе троянцам,
Я, кто, надеюсь, богинь всех важнее и дважды почтенна —

Тем, что рожденьем всех старше, и тем, что твоей называюсь
Милой супругою, — ты же царишь над бессмертными всеми".
Так, обращаясь друг к другу, они меж собой говорили.
К богу Гефесту меж тем среброногая входит Фетида
В светлый, нетленный чертог, из домов небожителей лучший,

Медный, покрытый звездами; воздвиг его сам Хромоногий.
Бога застала она вкруг кузнечных мехов ковылявшим.
Потом покрытый, спешил он, кончая треножников двадцать,
Чтобы потом разместить вдоль стены крепкозданного дома.
Он укрепил золотые колесца под каждою ножкой,

Чтоб они сами собою въезжали в собранье бессмертных
И возвращались обратно в чертог — удивленье для взора,
Были настолько они уж готовы. Еще оставалось
Ручки приладить, и к ним-то, работая, связы ковал он.
И между тем как над ними трудился он с мудрым расчетом,

В дом среброногая входит Фетида. Завидев богиню,
К ней устремилась навстречу харита в блестящей повязке,
Славная дивной красою, жена хромоногого бога.
За руку взявши богиню, она, вопрошая, сказала:
"О, дорогая Фетида, одетая в длинные ризы,

Что привело тебя в дом наш? Не часто ты нас посещала.
Следуй за мной, чтоб могла я тебе предложить угощенье".
Так говоря, повела ее дивную в сонме бессмертных
И усадила Фетиду на трон среброгвоздый, прекрасный,
Пышный. покрытый резьбой и скамейку для ног поместила.

После сказала Гефесту, художеством славному богу:
"Ближе, Гефест, подойди. Тебя видеть желает Фетида".
И, отвечая, сказал Хромоногий, художеством славный:
"Вправду, желанная мне, дорогая пришла к нам богиня,
Та, что в несчастье меня пожалела, упавшего с неба,

В день как бесстыжая мать меня бросила наземь, желая
С глаз удалить за мою хромоту. Я безмерно страдал бы,
Если б на лоне меня не укрыла богиня Фетида
И Евринома, широкотекущего дочь Океана.
Девять годов подле них проживал я в пещере глубокой,

Много в то время сковал украшений из меди искусно,
Пряжек, запястий кривых, кольцевидных серег, ожерелий.
Пенясь, далеко кругом бушевал Океан беспредельный,
Так что никто из богов, ни из смертных не знал, где скрываюсь.
Знали лишь те, кто спасал: Фетида одна с Евриномой.

Ныне она посетила чертог наш, и нам подобает
Пышноволосой Фетиде дары предложить за спасенье.
Так поспеши и поставь перед ней дорогие гостинцы,
Я же пока и мехи уберу, и другие снаряды".
Молвив, Гефест исполинский, хромая, поднялся с помоста,