Михаил Лермонтов - Том 3. Драмы

Что Звездич так взбешен?..
Уж верно зацепил его ты эпиграммой.

Нет, сердится за то, что видел я, как он
Любезничал с одною дамой!

С кем, с Оленькой?

Быть может… не совсем.

Ты для друзей и слеп, и нем,
А помнится, глаза-то были зорки…
Бывало, тотчас различат
Хоть за версту пятерку от шестерки.
Подобный глаз для мужа клад!
Вот я так ничего не вижу и не знаю,
Жене свободу полную даю,
Мечтаю, что любим, о верности мечтаю
Лишь потому, что верен и люблю.

Мечтай, мечтай, судьба твоя завидна,
Беспечность редкая в таких, как ты, мужьях.

Ты прав, я не молод.

И опытен; обидно
С таким умом…

Ну что же?

Ах!
Не спрашивай.

Уже верно подозренье…

Нет, я тебя оставлю в заблужденье,
Тебя, мой старый, первый друг,
Вступил ты в новый, лучший круг,
И знанье сердца, знанье света
Ты презрел для любви – законной и святой,
И лаской женщины душа твоя согрета!
Я не дивлюся, бог с тобой,
Ведь это иногда бывает,
Кто в детстве рассуждал, тот в старости мечтает,
Но я всё тот, каков и был…

Чужого счастия отчаянный зоил![160]
Ну! Что же, продолжай! Ведь целый час хлопочешь,
Обманут я женой моей,
Прищурься, ха-ха-ха, поохай, пожалей.

Так… если сам ты этого уж хочешь.

Уж эти мне разносчики вестей!

Я рад, что ты, как прежде, хладнокровен,
И стану говорить смелей.
Союз ваш несколько неровен,
И начинаю думать я,
Что ты не вовсе без расчета.
Пожалуй, есть мужья!
Им подражать кому охота:
Ревнуют, бесятся, шумят.
Провел меня ты славно, брат.
И надо б отомстить, да штука мастерская,
И я мирюсь, искусство уважая!
Великодушием прямым
Князька ты одурачил славно,
Началом пользуясь таким,
Ты оберешь его исправно.
Пускай жене в отсутствии твоем
Он плотит нежные визиты,
Тебе же плотится за карточным столом,
И дело слажено, вы квиты!

Казарин!

Видел я сейчас,
Как нежничал, шептался здесь он с нею;
Я издали смотрел, и, утверждать не смею
(Трельяж их закрывал от любопытных глаз),[161]
Два вздоха слышал я да звуки поцелуя
И больше ничего, поклясться в том могу я.

Ты видел, слышал? Помни, что сказал.
Я доберусь до истины, – терпенья
Достанет у меня, но если ты солгал,
Казарин, о! Тогда не жди спасенья,
Ты в десять лет успел меня узнать;
Я в жизни раз лишь был обманут, раз – не боле,
И отомстил – и отомщу опять,
И страшно отомстить – в моей, ты знаешь, воле.

Мой бедный друг, всё тот же он,
Всё тот же черт, когда взбешен;
Дни, об которых я тоскую,
Невольно мне напомнил ты теперь,
Жизнь беспокойную, кипучую, лихую.
Тогда ты был не человек, а зверь…

О, кто мне возвратит вас, буйные надежды,
Вас, нестерпимые, но сладостные дни.
За вас отдам я счастие невежды,
Беспечность и покой – не для меня они!
Мне ль быть супругом и отцом семейства,
Мне ль, мне ль! Который испытал
Все ужасы и сладости злодейства
И с ним лицо к лицу ни разу не дрожал?..

В кругу обманщиц милых я напрасно
И глупо юность погубил,
Любим был часто нежно, страстно,
И ни одну из них я не любил;
Романа не начав, я знал уже развязку
И для других сердец твердил
Слова любви, как няня сказку.
И скучно стало мне, и тяжко жить,
И кто-то подал мне тогда совет лукавый
Жениться… чтоб иметь святое право
Уж ровно никого на свете не любить.
И я нашел жену – покорное созданье;
Она была прекрасна и нежна,
Как агнец божий на закланье,
Мной к алтарю она приведена.
И вдруг во мне забытый звук проснулся,
Я в душу мертвую свою
Взглянул – и увидал, что я ее люблю,
И стыдно молвить… ужаснулся –
И снова ревность, бешенство, любовь
В пустой груди бушуют на просторе,
Изломанный челнок, я снова брошен в море,
Вернусь ли к пристани я вновь?

Ночь, проведенная без сна,
Страх видеть истину – и миллион сомнений!..
С утра по улицам бродил подобно тени
И не устал – и в сердце мысль одна…
Один лишь злой намек, обманчивый, быть может,
Разбил в куски спокойствие мое!
И всё воскресло вновь… и всё меня тревожит,
Былое, будущность, обман и правда… всё!..
Но я решился, буду тверд… узнаю прежде,
Уверюсь… доказательства… да! Да…
Мне доказательств надо… и тогда…
Тогда… конец любви, конец надежде!..

А! Здравствуй, Нина… наконец…

Недавно я проснулась…

Поздно,
Я жду тебя уж целый час…

Серьезно?
Ах, как ты мил!

А думаешь, глупец…

Вот ты опять не в духе, смотришь грозно,
И на тебя ничем не угодишь…

Скучаю я с тобою розно.

А встретимся, ворчишь.

Скажи мне просто: Нина,
Кинь свет, я буду жить с тобой
И для тебя… зачем другой мужчина,
Какой-нибудь бездушный и пустой,
Бульварный франт, затянутый в корсете,
С утра до вечера тебя встречает в свете,
А я лишь час какой-нибудь на дню
Могу сказать тебе два слова.
Скажи мне это, я готова,
В деревне молодость свою я схороню;
Но что, меня умчало
Воображенье… и к чему?..
Положим, ты меня и любишь, но так мало,
Что даже не ревнуешь ни к кому.

Как быть, я жить привык беспечно,
А ревновать смешно.

Конечно.
Ты столько видел, испытал,
И ревность и любовь тебе не новы…
Ты отдыхаешь…

О! Не долго отдыхал!

Послушай, нас одной судьбы оковы
Связали навсегда, ошибкой, может быть,
Не мне и не тебе судить!
Ты молода летами и душою,
В огромной книге жизни ты прочла
Один заглавный лист, и пред тобою
Открыто море счастия и зла.
Иди любой дорогой:
Надейся и мечтай – вдали надежды много,
А в прошлом жизнь твоя бела.
Ни сердца своего, ни моего не зная,
Ты отдалася мне – и любишь – верю я,
Но безотчетно, чувствами играя
И резвясь, как дитя.
Но я люблю иначе, я всё видел,
Всё перечувствовал, всё понял, всё узнал,
Любил я часто, чаще ненавидел
И более всего страдал!
Сначала всё хотел, потом всё презирал я;
То сам себя не понимал я,
То мир меня не понимал.
На жизни я своей узнал печать проклятья
И холодно закрыл объятья
Для чувств и счастия земли;
Так годы многие прошли!
О днях, отравленных волненьем
Порочной юности моей,
С каким глубоким отвращеньем
Я мыслю на груди твоей.
Так, прежде я тебе цены не знал, несчастный,
Но ныне черствая кора
С моей души слетела, мир прекрасный
Моим глазам открылся не напрасно,
И я воскрес для жизни и добра.
Но иногда опять какой-то дух враждебный
Меня уносит в бурю прежних дней,
Стирает с памяти моей
Твой светлый взор и голос твой волшебный;
В борьбе с собой, под грузом тяжких дум,
Я молчалив, суров, угрюм:
Боюся осквернить тебя прикосновеньем,
Боюсь, чтобы тебя не испугал ни стон,
Ни звук, исторгнутый мученьем,
Тогда ты говоришь: меня не любит он!