Антология - Европейская поэзия XIX века

Рано в утреннюю пору
легче козочки, босая
подымусь по косогору.
Чуть забрезжит на востоке,
подымусь, чтобы услышать
первый колокол далекий.
Самый первый, самый милый,
ранним ветром донесенный,
чтобы сердце не щемило.
Чтоб не плакала горюче,
долетит он издалека,
беспечальный и плакучий.
И, плакучий и дрожащий,
поплывет зеленым лесом,
пропадет в зеленой чаще.
И пойдет равниной дальней —
с каждым новым отголоском
беспечальней, беспечальней.

Бродит ветер, ищет брода.
Снова тучи, только тучи
завернут в мои ворота.

Мой приют, моя лачуга,
все ушли, а я осталась —
ни знакомого, ни друга.

Только в поле подо мною
светит хутор огоньками —
я смотрю, а сердце ноет.
………………………….
Время к ночи… В час урочный
загудели колокольни,
чтоб молилась Непорочной.

Пусть помолится, кто может,
а меня слезами душит,
а меня все дума гложет,

не по мне ли зазвонили.

Я тянусь тебе вдогон,
будто заживо в могиле,
бастабальский перезвон.

Кто мне послал это жало,
в сердце навел острие?
Золотом, сталью, любовью ль — не знаю
ранили сердце мое.
Рана все глубже, мука — все горше,
боль неотступна и зла.
Как Магдалина, уснуть не могла я,
слезы унять не могла.
«Боже мой всемогущий,
силою награди
черное жало это
выдернуть из груди!»
Внял мне господь — и не стало
муки моей колдовской.
Рана закрылась. Как тихо,
Боже… И странный покой…
Будто не с горем простилась, а с чем-то,
что поминаю тоской…
Будто случайно к груди прикасаюсь
и забываюсь в слезах…
Господи, кто же поймет это тело,
дух заключившее в прах?!

Спят уже страсти могильными снами.
Что же со мною? Не знаю.
Жадный ли червь изнутри меня точит
или душа моя бредит больная?
Знаю лишь радость я, полную горя,
знаю то горе, что радует, раня,
пламя, которое кормится жизнью,
но без которого жизнь — умиранье.

Все, что когда-то было надеждою моею,
Сегодня провожаю в далекий край закатный:
Помедлим на дороге, душа, простимся с нею
И побредем обратно:
Когда рассвет не в радость, нужнее кров убогий
И темнота вернее.
Оставьте вещей птице гнездо ее родное,
Пусть хищник под землею в покое затаится,
В забвении — унынье, умершее — в гробнице,
А я — в моей пустыне.

Землю и небо пытаю с тоскою,
вечно ищу и но знаю покоя.
Как я тебя потеряла — не знаю.
Вечно ищу, но ни шагом не ближе,
даже когда ты мне снишься повсюду:
тополь задену, камень увижу…
Ни на земле тебя, счастье, ни в небе.
И суждено мне сродниться с потерей,
даже и веря: не сон ты напрасный,—
даже и веря!

Дремлющие в истоме оттрепетавшей плоти,
в горе немилосердном павшие на колени,—
живы людской порукой, где на земле найдете
вы красоту такую, чтобы не знала тленья?

Атома бестелесней, высей необозримей,
тайное откровенье, вздох тишины небесной,
— губы мои не смеют молвить твое имя,
и безутешен разум перед твоей бездной!

Всё — выбор слов, и тем не менее
вовеки, как сейчас,
с тобой мы не сойдемся в мнении,
кто виноват из нас.

Любовь со словарем не знается,—
откуда же узнать,
где просто гордость, где вменяется
в достоинство она?

Подделываясь под явь,
как тень пустая,
впереди желанья идет надежда,
и ложь ее,
как феникс, встает
из ее же пепла.

Одна из них мне душу отравила,
другая — тело; на путях своих
они меня при этом не искали,
и я совсем не жалуюсь на них.

Земля кругла, ее круженье вечно;
и разве завтра по моей вине
в круженье том же яд других отравит?
Могу ли дать не то, что дали мне?

Моя жизнь — пустырем идти:
опадает все, что срываю;
на моем роковом пути
кто-то сеет зло впереди,
а я его собираю.

Сегодня мне улыбаются земля и небеса.
Сегодня в душе моей солнце, сегодня ушла тревога.
Сегодня ее я видел… Она мне взглянула в глаза…
Сегодня я верю в бога.

— Что такое поэзия? — ты вопрошаешь,
Голубые глаза твои детски чисты.
— Что такое поэзия? Неужели не знаешь?
Поэзия — это ты!