Лариса Зубакова - Красные виноградники

Розы памяти – чёрные розы.
Всё сгорело.
                Потушен пожар.
Отшумели метели и грозы —
не забыть, не вернуться назад.

Обернулась душа птахой малою
и всё билась и билась в окно —
о, впусти! Только кто-то не выглянул
и не принял в ладони её.

Оттого ли, что грузное, бренное
тело скрыло пространство.
                                    В полёт
слишком хрупкая, неумелая
не смогла взять с собой душа плоть.

А теперь – да покоится в прахе.
а душа – да отыщет приют.
Только где он? На небе ли, в памяти —
где её, бесприютную, ждут?

Всё спокойно.
                  Душа – птица робкая,
то усядется вновь, то взлетит.
Память-горесть стереть не торопится
взгляд, движение, голос.
                                 В миг

всё спрессовано.
                     Станет ли Вечностью
иль в пожаре бессчётных обид
жизни круг – череда бесконечная —
память синим пожаром сгорит?

Мой странный принц, моя юдоль земная, —
любовь и боль. От страждущих небес
прольётся свет. Но туча грозовая
пульсирует на грани тьмы. Каких чудес

ждала душа и жаждала упиться
одной лишь радостью. Но горек чёрствый хлеб
трудов и дней. Знать, легкокрылой птицей
взмывать непросто. За решёткой лет

томится, ожидая воли, птица,
а выпусти – вмиг улетит. Куда?
Туда, где бренность жизни не коснётся
высоких сфер иного бытия.

На пустынном океанском берегу
трубили ветры в раковину морей
и зарубцовывались раны на телах атлантов.
Их прижигали небо, солнце, ветер и песок.

В солёных брызгах клочья пены висли.
За горизонтом проступали дали,
и океан свои объятья раскрывал
для всех бродяг морей.

Чёрные розы печали;
алые розы любви.
Жизнь – это просто качели,
балансировка. Во дни

мрачные и золотые
помни, что счастье – игра,
случай, упущенный нами,
свыше подстроенный фарс.

Как будто бы и не было тех встреч…
В предчувствии непостижимой тайны
заплачет смертный о былом едва ли.
Но остаётся злую боль стеречь

холодное сияние луны.
Так женщина, тоскуя о любимом,
глядит в до непонятного пустые
бессонной ночи жуткие зрачки.

Память строга.
                  И года не щадят
издалека долетающей вести.
В августе ночи летят, как созвездья.
Как в вихре вальса, кружит голова —

что без тебя?
                 Просто следует жить:
утра встречать, в пекле дня растворяться.
Каждой весной безнадёжно влюбляться;
в каждую зиму безверьем грешить —

что оттого?
               Если будет другой:
лучший, красивый, придуманно-нежный, —
месяц январь будет звёздным и снежным,
месяц июль – медово-густой —

что из того?
                Время долго молчит.
Кто же поверит судьбы предсказанью?
…не утомляя себя ожиданьем,
долго и счастливо – следует жить.

И тернии восстали на пути…
Израненные, в каплях алой крови
душа и плоть.
Вот он, удел.
Лишь остаётся влить
судьбу и время в трепетные строки.
Избитый, мудр во все века ответ:
– Таков твой путь, поэт.

Июльские душные стелются ночи.
Далёких зарниц электрический треск…
Представший пред светлые звёздные очи,
узревший провалы мучительных бездн,

глотнувший межзвёздной неласковой пыли,
не выдержав взгляда их, ниц упадёт
в сухие объятия жаркой полыни,
горчайшую тишь полнолунья глотнёт.

На каменной древней скрижали
проступят минувшие дни…
…Прибавится к слову печали
безмерное слово любви…

Какое стеченье событий!
Какое сплетенье веков!
Царь Ирод в бездумном величьи
раздул под эпохой костёр.

Нескоро на том пепелище
пробьётся трава зелена.
…Усталые странников лица,
котомки да капли со лба…

Едва проступает по краю
лазоревый окоём,
откуда грядущею славой
доносится мощный аккорд.

О, этот цвет и светоносная прозрачность,
рождающие сладостный восторг!
И время отступается, невластно
преодолеть забвения порог.

Я погружаю в глубину морскую
в сознании нетленной красоты
мечты живой создание земное.
а качество уже оценишь ты,

как волны, тяжко дышащее время,
глотающее жадно пыль веков.
Неутомимый всадник ногу в стремя
вставляет – и уж был таков!

У времени – полёт стрелы напевный.
А у художника одна лишь страсть,
и ничего во времени его уже не держит
за исключением созданья своего.

Душа смеялась, сердце плакало,
и разрывалась пополам
струна гитарная. Напасти
слетались к нам со всех сторон.

У дома крыша враз обрушилась —
один очаг среди полей.
Душа смеялась – сердце плакало.
а небо – криком журавлей,

как тело кровью, истекающее.
Взывал о чём-то пленный дух,
и медленно туманы таяли.
В небесных сферах крепость мук.

Мы есть.
           Мы здесь.
                        Всё ждём и маемся,
когда нас встретит горний дух?
С судьбой никак не расквитаемся —
всё делим поровну. О двух

концах дубовой палицей
в руках, играючи, одних.
Душа рвалась, а сердце плакало.
Одно навек – и за двоих.

Кто б подумал! – последняя встреча.
Впереди ещё – целая жизнь.
Проступал сквозь удушливый ветер
вечер бархатом синим. Пронзил

глубину бесконечной печали
суетливый испуганный взгляд.
Это было в самом начале.
Кто б подумал! – в последний раз.

Автобаном, а больше по кочкам
жизнь неслась, ничего не щадя, —
слишком горькая плата за строчки
про костёр, что горел – не погас.

Сонной мухой: провинция, будни —
жизнь крутилась на том пятачке —
в сновидениях видела скудных
тот же самый испуг на лице.

Знаю, что впереди обещали
встречу-праймерис, встречу-итог
начинаньям, дерзаньям, мечтаньям.
Только кто б её выдержать смог?

Узелок завязала на счастье
обездоленная судьба —
вот сермяжная правда
отчасти для тебя. Про тебя. Без тебя.

Смотрят звёзды с небес безучастно.
ночи юга больные глаза
освежают – не лечат – причастьем:
– Ключ потерян. А дверь заперта.

Кто б подумал! – последняя встреча.
Впереди ещё – целая жизнь.
Душный ветер, случайно заметил
тот стоп-кадр. Как в пространстве застыл

взгляд смущённый, испугом пронзённый —
горький свет неродившихся звезд.
Тот поклон, как наклон обречённого.
Полумрак. Полутень. Полусвет.

Кто б подумал! Всеведущий Боже,
возврати этот вечер. Повтор —
и – поехали! Но по-иному
раскрути продолженье. Потом

жизнь продолжится. Суетно звёзды
выносили судьбе приговор,
вскользь обмолвившись: – Хватит.
                                             Довольно
в этих дебрях наломано дров.

Тот стоп-кадр. Дальше —
                             долго ли, коротко ль, —
но конец. Вот таков приговор.
Пронеслась с диким воплем и грохотом
и широкой волной на простор,

потрепавши изрядно, всё ж вынесла
эта утлая жизни ладья.
Распрямила. Расправила. Вывела
на просвет. Только жаль, не тебя.

Кто б подумал! – последняя встреча.
Впереди ещё – целая жизнь.
Душный ветер споткнулся о стену:
так от жизни судьбу отстранив, —

Боже Правый! – как это безжалостно:
ничего не отпущено сверх,
и уже ничего не исправить.
Жаль, прозренье приходит в конце.

Жизнью: суетной ли, отмеченной —
кто там вспомнит! – судьбою, – храним.
Кто б подумал! – последняя встреча
протяжённостью в целую жизнь!

Перед Тобою, Господи, школяр, стою,
забывший дома выучить уроки,
которые усваивать придётся на ходу
в отпущенные бренной жизнью сроки.

Ошибки грубые. Ты – двоечник судьбы,
не справившийся с лёгоньким заданием для дома.
а утверждал: мол, смыслы все ясны;
и ты единственно – своей хозяин доли.

Переступить, прорваться, наступить —
вот только бы заветный план исполнить.
но силы где, чтоб жить, любить, грешить
и падать.
           Но оставаться навсегда
                           во власти милости Господней.