Лариса Зубакова - Красные виноградники

Всё идёт по замкнутому кругу…
Время!
Лишь безумцу чувствовать твои шаги
дано.
В этой сьерре злые духи кружат,
молодой сеньор, тебя давно.

Успокойтесь, гордый гранд, прошу Вас, —
на Мадрид Вам дальше путь закрыт.
Ты услышал лёгкое шуршанье
платьев молодой сеньоры?
Это Время.
И его уже не возвратить
в суету сует.

– Сеньор, прошу Вас в замок.
…Чернокнижника вертеп…
Мудрого цыгана речи слушать —
                                           прихотливое
плетенье кружев из судеб.

– Святотатство – смысл искать у жизни.
Святотатца сумрачен удел.
Бедный юноша!
не верю. Неужели
эту книгу ты в руках вертел?

…Всё идёт по замкнутому кругу.
Время!
Лишь безумцу чувствовать твои шаги
дано.
Шпага – вот достойное оружье
молодым и дерзким.
ну, а эта книга…
Для чего тебе она,
молодой сеньор?

Спешите! Спешите! Спешите!
Даёт представленье заезжая труппа
лихих трюкачей и отчаянных плутов
в глуши первозданной для праздной толпы.
Вот чудо так чудо. Такое попробуй сыщи-ка.
а может, не стоит искать?
Спешите!
сполна заплатив страданьем и мукой
за правду грошовую жить и грешить,
за правду слепого везенья и счастья,
за горечь рыданий и благость участья.
Спешите! Спешите! Спешите!

Спешите в театр!

Иллюминация майская —
праздничных красок мазки!
стань же весёленькой маскою
глупых страданий моих.

Я – арлекин невесёлый,
шут городских площадей.
ах, напридумали всё мы
самых красивых людей.

Странный, удушливый, терпкий,
мир не таков, арлекин.
Вынесем. Выдержим. Стерпим.
Выдюжим, мой господин.

Самые гордые люди
на городских площадях
с нами отплясывать будут
в дьявольских этих огнях.

Да! мы придумали шутку
тысячи радостных лиц,
чтобы Вам не было жутко
с нами, мой сказочный принц.

Карабкаюсь по лунному лучу
всё выше, выше…
Горбун напрял их много,
таких тонюсеньких, но крепких.
А мой – их всех прочнее.

Горбун прядёт лучи,
а крыса – вечный враг —
их перегрызает.
…И падают в траву огрызки;
и обвисают, беспомощные, над землёй лучи.

Ну вот, и мой успела перегрызть.
Как быть?
Вдруг сил не хватит до Луны добраться?
назад дороги нет:
луч высоко оборван.
Вдруг упаду – ведь точно разобьюсь.

От страха закружилась голова.
Куда там до Луны —
в руках совсем нет сил.

А лес внизу топорщится щетиной,
и запах трав струится до небес.
Вон озеро глядит огромным оком —
спасенье в нём.

…И волны разомкнутся и сомкнутся
и вытолкнут испуганное тело
на берег, к травам.
А брызг фонтаны до Луны достанут
и возвратятся,
обратившись в звёздный ливень.

Песня о солнечном Рио,
о Гибралтаре-проливе…
В диком бунтарском порыве
песню о солнечном Рио,

спящем в полдневной истоме,
пел человек развесёлый,
и, опалённая зноем,
в сладостно-жаркой истоме

песня, как лодка, качалась…
Где-то слова обрывались.
но, ни о чём не печалясь,
мелодия продолжалась.

Звуки сгущались, как ночи
южные. Новою строчкой
вспыхнули звёзды ли, очи,
чью-то судьбу напророчив

в песне, как лодка, качающейся,
той, что плыла нескончаемо…
Странно слова обрывались,
вновь иногда появляясь.

Мне говорить сегодня с королём
о рыцаре мятежном, неземном…

Король!
Он слышать ложь из уст моих привык:
– Спроси о нём – пытай меня огнём
и вырви мой неправедный язык!
Пронзи мечом
и исхлещи бичом!

Король! король!
ты головой поник?
Теперь казни меня, о мой король!
Но почему в глазах твоих читаю боль?
Где гнев всесильный твой?

…О ужас!

–  Король! К Вам какая-то Дама
вся в чёрном;
вуаль на лице.
–  Просите!
…Из рыцарских времён
трагедию ли, драму,
весёлый фарс —
Король и Дама —
на сцене повторили вновь.

…А ты идёшь, шатаясь, из таверны,
и жизнь твоя в портовых кабаках
рассыпана в последних медяках,
в вине разлита сей рукой неверною.

Свет от луны течёт весёлым джином,
и в русской водке скривлен горький рот.
Скорей назад, в зелёный зыбкий грот
ночной таверны, хмелем одержимой.

Я провожу тебя до поворота
глухой ночи в разнузданный кабак —
теперь прощай. Скорее о косяк
опрись.
          Ведь как бы ненароком

и не упасть.
               Поверь мне, очень больно
прекрасным ликом в эту вонь и грязь.
не надо просьб. Усталых смятых глаз
я видеть не могу.
                      Прощай.
                                Довольно! —

Назад в театр,
в уютность алой ложи.
Эстетов полон, полутёмный зал
притих.
Зачем же дух странный
иных времён
тревожит нас?
И для чего облачены
в высокий сан актёры и актёрки
и сам театр?

Горечь кофе,
горечь сигарет
и у жизни тоже та же горечь.
Позабыть…
Дымком седым согрет.
В гуще кофе,
в дыме сигарет
заживёт нечаянное горе.

Со мной моя смешная обезьянка.
–  Устала, милая? Ну хватит корчить рожи.
–  Эй, посторонись-ка!
                                Отойди в сторонку.
В программе единственный —
                               неповторимый номер!
                                             Человек без кожи!

Едва прикрыт тряпьём кусок кровавой плоти.
– не бойся, милая; не бойся, обезьянка.
на высшем уровне поставлен этот фокус.
ну что?
         Как?
              Здорово мы всех их разыграли?

И взвизгнула испуганно шарманка;
задёргался Петрушки смех на ниточках.
…Ах, боль моя, любовь! ты – обезьянка;
ах, фокусник, насмешник, сжалься, смилуйся!

Коль на трагедьи силы не хватило,
ломай комедию, кривляка площадной!
Здесь всё смердит нечистою игрой,
торгашеством и алчный дух наживы

витает всюду.
                   Здесь
всё в борьбе за существованье.
                                         Существую.

Я – сущее, живущее —
                                 живу:
кривляюсь, падаю, карабкаюсь, кричу.

От полноты мироощущенья задыхаюсь.

Я – раб с тяжёлых греческих галер.
а ты, который с радостью смотрел
погибших гладиаторов бои,
прими его труды. Они – твои.
Убитый раб принёс тебе их в дар,
патриций. Он ведь был нестар,
красив, силён. Ну что ещё сказать
сумею для тебя, патриций? Знай,
кумир толпы и твой презренный раб,
я медякам в жестянку буду рад.
Смешить со сцены – мой удел взамен
тем медякам. Наступит ли момент,
когда смогу упасть и отдохнуть?
Зверь раздерёт мою нагую грудь.
Так умер гладиатор – мой собрат и друг.
Со сцены убран труп толпою жалких слуг.
но я – лишь раб измученный с галер,
прикован цепью.
                      Мне ль его пример?

…Но чу!..
              шаги…
                        Эй, кто идёт сюда?
Театр закрыт.
                  Бьёт полночь, господа!

Нет! Не уйти в размеренную прозу.
Стихи – что воздух.
                           Ты вне их – мертва.
Не променять на все богатства Креза
упругий ритм звенящего стиха.

Звучит ли стих – рождаются планеты
в галактиках, скопивших только пыль.
но вот он стих, и мраком всё одето,
уходит почва из-под ног твоих.

Верлибр ли, ямб – да разве в этом дело? —
входите смело. Здесь ваш кров и дом.
И если жизнь ещё не догорела
в усталом теле, что же, и на том

спасибо.
            Вы пришли. Я вас ждала
и рада, что помните. Присядем у огня.
нет! Никогда блистательная проза
от вас, стихи, не отвратит меня.