Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Едва лишь сел я вином упиться,
вином упиться — друзьям на здравье,
друзьям на здравье, врагам на гибель —
над ровным полем взвилися птицы,
что было грезой — то стало явью,
от страшной яви — волосья дыбом.

Глашатай кличет по Будим-Граду,
по Будим-Граду, Демир-Капии,
по всем-то стогнам, путям и селам
его я слышу, и горше яда
вино, и думы, что тучи злые,
застлали мраком мой пир веселый.

Соленой влагой полны колодцы,
рыдают нивы, рыдают хаты,
всему народу — лихая туча!
— С торгов Афон-гора продается!
Мчат богатеи в Солунь треклятый,
не повторится счастливый случай!

Гора, где каждый-то камень — подвиг!
Здоровье хворых, свобода пленных,
защита сирых, опора слабых!
На райских пастбищах овцы бродят,
в святых обителях белостенных
монахи черные бога славят.

Меня в колыске качало Худо,
качало Худо у мерзлой печки,
за мною Худо ходило тенью.
Как не скучать мне в ночи без свечки,
коль ничего мне и ниоткуда,
ни в будний день мне, ни в воскресенье!

Каб богатеем глядел на солнце,
все откупил бы долины-горы,
златые нивы, златые руды…
Эх, потекли бы мои червонцы
на радость здравым, на здравье хворым,
на сласть и радость простому люду…

Словно Балкан, что суровым гайдуком
нашей земли стережет небосвод,
в страшные годы доблестным другом
в помощь нам — русский великий народ.

Помнят отцы наши Шипку и Плевну.
Русская кровь пламенела, как мак.
«Едут!» — будили девчата деревню,
в розах тонул за казаком казак.

На площадях о Столетове, Гурко
старцы поют до сегодняшних дней.
Прялки молодок, жужжащие гулко,
с песней о русских кружатся дружней.

Рабство и мрак ты, как рыцарь, пронзаешь,
жизнь возвращаешь и счастья оплот,
правды источник из скал высекаешь
людям земель всех, о русский народ!

В мужестве, в доблести — кто тебе равен?
В верности — с кем бы тебя я сравнил?
Я бы упал, задыхаясь, бесправен,
если б тебя не узнал, не любил.

Нет величавее русского слова,
нет русской речи звучней и мудрей.
Все, что высоко, правдиво и ново,
слышимо всюду, рожденное в ней.

Разве из пропасти черной вторично
к свету смогли б мы подняться опять?
Разве нам стало бы снова привычно
песни свободы в рядах распевать, —

если б не братья, что шли неуклонно
в помощь нам, старый и молодой,
молот и серп укрепив на знамена,
в шлемах под пятиконечной звездой?

Шли на подмогу и все нам простили,
братская к нам протянулась рука;
русская ярость — безудержной силы,
русского чувства бездонна река.

Честность, товарищество, сердечность
не потускнеют во все времена,
русская правда есть всечеловечность,
в рост и меня поднимает она.

Словно Балкан, что суровым гайдуком
нашей земли стережет небосвод,
в страшные годы доблестным другом
в помощь нам — русский великий народ.

Этот день, он пришел к нам с безлюдьем полей,
с тишиною лугов, отзвеневших косою,
с позолотою персиков и с синевою
над садами и рощами, с плачем детей.

Этот день, молчаливый, пропахнувший мятой,
и пустующим стойлом, и потом рабов,
вдруг расцвел по дорогам над нивою сжатой:
загорелись знамена над морем голов.

Тишину колокольный трезвон разорвал,
словно из дому вышел веселый гуляка.
Прогремели замки, — из тюремного мрака
люди хлынули, песнями дом зазвучал.

И на площади, прежде безлюдием страшной,
пред телами казненных столпился народ.
Благодарность и вечная слава отважным,
тем, чье мужество к светлой нас жизни ведет!

Пролетает по улицам и площадям
ветер радости, буйно шумящий в знаменах, —
из лесов и оврагов на крыльях зеленых
долгожданная весть прилетела сюда.

Партизанские шапки заломлены браво,
на винтовках — султаны зеленых ветвей,
поминается Ботев, гайдуцкая слава
разливается песней, огня горячей.

Говорит командир, и звучна его речь,
и летит его слово крылатою бурей,
что не будет ни виселиц больше, ни тюрем,
что свободу должны мы, как око, беречь.

А «катюши» идут, и проходят солдаты,
и вокруг ликование, смех и молва.
«Красной Армии слава!» — и ярки плакаты,
и горят, и сияют над аркой слова.

Этот день, он взошел небывалой зарей,
развернувшейся в небе, как алое знамя,
и над миром зажег благодатное пламя,
и рассеялись тучи над нашей землей!

От Дуная до Странджи — кипенье народа.
Над землей небывалые грозы прошли.
Держит власть сам народ над страною свободной,
он сегодня — хозяин счастливой земли!

Здесь я замкнута, крепки засовы,
и в окне решетки черной прутья,
ни запеть не в силах, ни вздохнуть я,
ни в родной простор умчаться снова.

Как томятся в тесной клетке птицы,
зов весенний слышу сердцем ясно,
но огонь мой гаснет здесь напрасно
в душном сумраке глухой темницы.

Так разбей замки — пора настала
прочь уйти по темным коридорам.
Много раз по солнечным просторам
я веселой птицей улетала.

Унесет меня поток певучий,
что из сердца трепетного льется,
если до тебя он донесется…
— Слышишь из темницы зов мой жгучий?

Нет ни прародительских портретов,
ни фамильных книг в моем роду.
Я не знаю песен, ими петых,
и не их дорогами иду.

Но стучит в моих висках лихая,
темная повстанческая кровь.
То она меня толкает к краю
пропасти, которая — любовь.

Юная прабабка жаркой масти,
в шелковом тюрбане ниже глаз,
с чужеземцем, тающим от страсти,
не бежала ли в полночный час?

Молнию-коня, чернее врана,
помнят придунайские сады!
И обоих спас от ятагана
ветер, заметающий следы…

Потому, быть может, и люблю я
над полями лебединый клич,
голубую даль береговую,
конский бег под хлопающий бич…

Пропаду ли, нет — сама не знаю!
Только знаю, что и мертвой я
восхвалю тебя, моя родная,
древняя болгарская земля.

Говори, говори, говори —
опускаю ресницы и внемлю:
гор дымятся внизу алтари,
вижу смутные море и землю…

Там закат багровеет, горя,
здесь пожарища, дым и тревога, —
где нас встретит сегодня заря
и куда эта вьется дорога?

О, туда ль, где мы, полные сил,
можем, словно два пламени, слиться
и в ночи средь небесных светил
как двойная звезда засветиться?

— Я конца не предвижу пути,
позови — я согласна идти.