Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Стихотворения.

В последний час, печальный, ночи
Останется полоска света
Подтачивать тень убывающей луны.
Ее виновность скоро поглотит рассвет. И с этих пор другая
Молодая королева засияет дивно;

Я утверждаю, красота так не была еще мудра:
Луны подобие во всем, хотя различье
Мы найдем и в имени, и в свойстве, и в природе
Невинный взгляд ее выносит приговор измене,
Как будто само Время умерло, исчезло.

Всегда так было. Здесь опять она. И я дышу.

Когда тебе неважно, плохо мне,
Моя неправда, что твоя вдвойне,
Коль наказать меня решишь ты вдруг,
Познаешь тяжесть безысходных мук.
Какой же дать мне вечности обет,
Чтоб защититься от любовных бед?

Мадам, пред вами умный дьявол,
Великий интриган в плаще поэта
И злобный острослов.

А вы не Муза ль? Он сказал,
Что слепо верит вам во всем,
Хоть вас не видно и не слышно.

Поэт страдает однолюбьем,
Без страха рыцарь и упрека,
В аду, глядишь, он гордо сгинет.

Дано лишь Музе предавать,
Чистейшую слезу пуская,
Коль жертве рай ее так мил.

Сам дьявол у нее учился
Творить мужчину из отребья.
Мадам, и вас лишит он чести.

Он вашу соблазнит сестру
На том же ложе, но ни она,
Ни вы не будете внакладе.

Ах, если однолюбка вы
И слепо верите ему,
Не боле Муза вы, чем он — Поэт.

Безумие вам больше не грозит,
Невинное то было безрассудство,
Заставившее нас поволноваться: и с грязных
Жизни войн домой шагают ветераны.

Простите наше самомненье и гордыню: мы смущены —
Как тот ребенок, что, по краю пропасти ступая,
Вдруг повернувшись к побелевшим братьям, их спрашивает:
«Думаете вы, что я еще дитя?»

Невозмутимый мельник,
К кому взывал о помощи ребенок,
Тонущий, течением влекомый мимо мельницы,
Хорошим человеком был, и все же он не встал
Между речным божком и его верной жертвой.

А вскоре и он сам, плывя под солнцем,
Был скован судорогой; ребенка дух
Из камышовых зарослей над ним глумился.
Но молча и без страха он тонул, осознавая,
Что это связано лишь с ним, его удел — и никого другого.

Не будет уподоблен нами мельник
Иуде иль Христу;
Сравним его с животным мы, которое выносит все погоды,
Иль со скрипящим тупо мельничным колесом,
Что безразлично к зерну, лежащему в ларях.

Неправдоподобно повисшие в воздухе на высоко натянутой проволоке
Любви, несмотря ни на что,
Эти канатоходцы еще сохраняют свое головокружительное равновесие
И улыбаются направо и налево,
Как будто не знают, в какую сторону падать.

I Правда — слабое лекарство
                 Дикий зверь, когда он ранен,
                 Лучшее лекарство знает —
                      Корни, ягоды и травы
                 Или соль лизнуть тут надо —
                      И свободен бег усталый.

                 Только знаю, мне поверь,
                 Это лучше я, чем зверь:
                      Если я любви попался,
                 Ветер же к востоку мчался,
                      Правда — слабое лекарство.

II Единственная тропка для нее
                 Когда в тебе ей больше нет ни слова,
                      И ищет взгляд утехи в стороне,
                 Не говори ни тонко, ни толково,
                      Ведь сердце не поверит ерунде.

                 Но с добродетелью лгуна и человека
                      Шепни, как не жалея ничего,
                 Любовь ее и боль твоя, все это —
                      Единственная тропка для нее.

III И на заборах снег
                 Ни гнева, ни уныния, ни сожаленья,
                      Упреков, что рождают полюса,
                 Был в чаше яд — родится ли сомненье,
                      Чья бросила его туда рука?

                 Ни скорби нет любви умершей нашей,
                      Ни визга бурь, что мчатся в темноте,
                 Лишь горькая улыбка, да пейзажик:
                      Зима и на заборах снег.

Настанет миг — меня заставит здравый смысл
Свой котелок держать на тихом огоньке
И опрометчивых не принимать решений, не водить
Знакомств случайных и контролировать безудержный язык,

И разум содержать в суровом чепчике сомненья —
В чем больше трудности, пожалуй, чем сдержать
Волны той ярости, которую приходится скрывать.
Почти весь высох пруд. Я наблюдаю, как его питает
Лишь слабый ручеек. Такие перемены
Между луной ущербной и луною полной — всегда луна
Владела струнами от сердца моего. Терпенья бы набраться, вспомнить руки.

На отмели омыть немеющие пальцы, настанет время —
И она нуждаться будет в их прикосновеньи.

Дай — не прошу ничего, ни на что не надеюсь —
Крохи существованья, пусть разбросаешь ты их
Не для меня, а для птиц (она отвечает улыбкой).
Хоть это пища бродяг, голодную смерть
Отсрочит она, ты же не раздобреешь
На хлебе, крошишь который, пока превозносится
Правда любви неразделенной и верное слово ее.

Вини себя, коли захочешь,
Но почему ж ее? Она здесь ни при чем,
Мечты безумные лишь в твой ворвались дом.
Так отчего сжимаешь кулаки и помышляешь
Убить беднягу Джорджа, почтальона (обязанность которого
Доставить на Рождество подарок — вот и все),
И ждешь его прихода словно избавленья
От всех сомнений, что не оставляют на мгновенье?

А вдруг Парис, подумав на досуге,
Решил бы не давать фрукт Афродите,
И присудил его бы верной Гере,
Защитнице супружеской постели?
И вдруг пришлось бы царственной Елене
Красу свою дарить лишь Менелаю?
Бесславно Гектор умер бы в постели,
Цари не взяли б множества богатств,
Поэты о других победах пели б!
И мы б с тобою, верно, не посмели
Вдвоем отправиться на остров греков,
На милость сдаться роковой любви.

Внимательно под светом лампы я изучал
Ладонь твою и сердца линию на ней,
Тождественную линии рассудка;
И изучала ты мои нахмуренные брови.

Я карты разложил, открыв их разом,
Ты, без сомненья, успокоилась собой.
Мужчина действует, а женщина живет —
И в силах ли игрок со счастьем своим спорить?

Отобрали Солнце у Жены,
Дали ей Луну,
Отобрали Луну у Жены,
Дали ей Море,
Отобрали Море у Жены,
Дали ей Звезды,
Отобрали Звезды у Жены.
Дали ей Деревья,
Отобрали Деревья у Жены,
Дали ей Землю,
Отобрали Землю у Жены,
Дали ей Очаг,
Отобрали Очаг у Жены,
Но воздали ей Хвалу. —
О Богиня, от тебя уйдя,
Клад свой люди не возьмут с собой.
Ты вернешь себе
Солнце и Луну, и Море,
Звезды и Деревья, Землю и Очаг.
Не вернешь лишь, гордая, Хвалу.