Александр Житинский - Снежная почта

Бумаги сжечь, меняя место,—
В деревню! Слухи, как ножи.
И в ожидании ареста
Бродить устало вдоль межи,
В уме предупреждать вопросы
На следствии и наперед
Все знать – и крепость, и допросы,
И что останется народ
Как был – неграмотным, забитым,
А Новикуву быть забытым…
Он слышит топот лошадей.
За ним идут. Зовет столица.
И только лица, лица, лица
Дворовых плачущих людей.
И только версты вдоль дороги,
В пыли казачий эскадрон…
Упасть императрице в ноги?
Нет, не бывать! Он погружен
В раздумья. Если б не интриги,
Успел бы многое за век.
И то сказать – читает книги
Теперь в России человек.
А значит – не пропало дело,
А слава – это пустяки…
И солнце медное горело
Над желтой скатертью реки.

1968

Кудрявый Пушкин, враг порядка,
Душа лентяев и задир,
Пылится в сгибах и на складках
Твой камер-юнкерский мундир.
Подобно сплетням и доносам,
Он сохранил пристойный вид.
Музейный сторож с пылесосом
Его торжественно хранит.
И если где-то существует
Мундира пыльная душа,
Она, должно быть, торжествует,
Таким вниманьем дорожа.
Она, привыкшая к скандалам,
Давно осталась не у дел.
Ах, Пушкин! Стал бы генералом,
Когда бы голову имел!
Играл бы в карты или шашки,
Закладывался б на пари,
Смотрел спокойно бы на шашни
Своей супруги Натали.
Писал бы оды и сонеты
В альбом княгине Шаховской
И в декабристов у Сената
Стрелял бы твердою рукой.
Носил Владимира в петлице
И умер бы не в тридцать семь,
А в семьдесят три года, в Ницце,
Разбитый астмою совсем.
1968

Как памяти легко!
Воспомним наш Лицей!
Бутылочка Клико
И шумный круг друзей.
Но кто там в стороне,
Задумавшись, молчит?
Топи печаль в вине
И радуйся, пиит!
Друзья твои уже
Продвинулись в верхи,
А у тебя в душе
Стихи, одни стихи.
Чиновник, дипломат,
Мундир, еще мундир…
Чего же ты не рад,
И пир тебе не в пир?
Судьба ли подвела?
Попутали ль грехи?
Но все твои дела —
Стихи, одни стихи.
Случаен этот дар,
Как нйчет или чёт,
А твой душевный жар
И труд ночной – не счет!
Ах, легкость! Ах, игра
Пера при свете свеч!
«Пора, мой друг, пора…»
И жизни не сберечь.
1971

Далекая картина
Из дедовских времен:
Княжна Екатерина
И колокольный звон.
Из церкви полутемной
Домой спешит легко
Княжна в одежде скромной,
А рядом с ней Нико.
О юноша невзрачный,
Хромой канцелярист!
Зачем с улыбкой мрачной
Пером ты чертишь лист?
Зачем стихи слагаешь
И даришь ей тетрадь?
Неужто ты не знаешь,
Что счастью не бывать?
Не станет ждать поэта
Спокойная княжна.
Княжне тетрадка эта
Почти что не нужна.
Княжна как бы в тумане
Предчувствует в душе,
Что с князем Дадиани
Обручена уже.
Обречена пылиться
Тетрадка до поры.
Ленивая столица,
Уснувшие дворы…
Воистину далёко
До будущих времен.
И на горе высокой
Белеет Пантеон.
1970

Мчит меня без путей Мерани.
Ворон криком мне сердце ранит.
Выше гор, Мерани, взлетай!
Мои думы ветрам отдай.
Разрезай седую волну,
По ущельям неси меня,
Сократи минуту одну
Моего тревожного дня.
Не страшны нам холод и зной,
И великая сушь в пути.
Мчи, Мерани! Хозяин твой
Все невзгоды готов снести.
Буду я отчизну искать,
Потеряю верных друзей,
Не увижу отца и мать,
Не услышу любви моей.
Приютит меня чуждый край,
Я иную встречу зарю.
Ты, звезда моя, мне сияй!
Тайны сердца тебе дарю.
Я любовь доверяю морю
И порыву Мерани в горе.
Выше гор, Мерани, взлетай!
Мои думы ветрам отдай.
Вдалеке от родных могил
После смерти буду зарыт.
Мне на грудь склоняясь без сил
Не заплачет любовь навзрыд.
Черный ворон лишь прокричит
Среди темных высоких трав,
Буря дикая закружит,
Мне песком могилу убрав.
Не слезами – ночной росой
Будет этот оплакан миг.
Не рыдания над собой
Я услышу, а волчий крик.
Так лети, мой Мерани, вдаль,
Выноси за предел судьбы!
Несгибаем всадник, как сталь,
И достоин вечной борьбы.
Пусть умру я один, без крова,
Буду биться с судьбой сурово.
Выше гор, Мерани, взлетай!
Мои думы ветрам отдай.
Не напрасно быстрее стрел
Мчались помыслы седока.
Где Мерани, как вихрь, летел,
След останется на века.
Мой собрат, отправляясь в путь,
Избежит на тропе невзгод.
Может статься, когда-нибудь
По моим следам он пройдет.
Мчит меня без путей Мерани.
Ворон криком мне сердце ранит.
Выше гор, Мерани, взлетай!
Мои думы ветрам отдай.

1968
Перевод с грузинского

Тему пробуя, легкую с виду,
Собираясь, как в дальний отъезд,
Ясно вижу в снегах Антарктиды
Деревянный обструганный крест.
Перекладина грубой работы,
И на ней – имена пятерых
Англичан экспедиции Скотта,
А внизу теннисоновский стих.
Вам, мужчины особого склада
Из породы железных парней,
Посвящается эта баллада
Ледяных антарктических дней.
Разве в полюсе чертовом дело?
Кто там первым пришел – все равно!
Вы другого коснулись предела
И другое вам право дано.
Я хочу сквозь пространство и время
Обратиться к тебе, Роберт Скотт,
В час, когда говорил ты со всеми,
Кто на свете огромном живет.
О родных и о близких печалясь,
Ты писал на полях дневника
И Земля над тобою качалась,
Как резиновый шарик, легка.
Неужели к бессмертью стремился
Или славы за гробом искал,
Когда рядом твой верный Уилсон,
Твой товарищ, твой брат умирал?
Нет! Сжимая предсмертною хваткой
Непослушный уже карандаш,
Не за этим писал ты в тетрадку,
Чтобы выстроить памятник ваш.
Не за этим, пока не остыла
В жилах кровь, ты царапал листок.
Все, как было. И только – как было.
В этой правде твой главный итог.
Я, живущий в уютной квартире,
Обладающий ясной судьбой,
Вижу звезды такие же в мире,
Что горели тогда над тобой.
Если мужества мне не хватает,
Я смотрю, оглянувшись назад,
Где палатку твою заметает
Снег, сверкающий, как звездопад.
Если голос мой глохнет от ветра
На российских полях снеговых,
Я ищу в своей жизни ответа
И в записках предсмертных твоих.
Но не смертью дается нам право
Быть услышанным через века.
Только правдой. Одной только правдой
До последней строки дневника.
1970

В ночном трамвае умер человек.
Он, словно тень, без крика или стона
Упал в проходе, не сомкнувши век,
Прижав щекой ребристый пол вагона.
И вот, когда он замер, не дыша,
И равнодушно вытянулось тело,
Его душа тихонько, не спеша
В открытое окошко улетела.
Она была невидима тому,
Кто наблюдал за внешностью явленья,
Кто видел только смерть и потому
Расценивал все с этой точки зренья.
На самом деле было все не так:
Тот человек нелепо не валился,
Трамвай не встал, и не звенел пятак,
Который из кармана покатился.
Подробности тут были ни к чему,
Они изрядно портили картину.
И мало кто завидовал ему,
Вступившему в иную половину.
Его душа существенна была.
Она одна в тот миг существовала.
Расправив два невидимых крыла,
Она уже над городом витала
И видела встающие из тьмы
Тьмы будущих и прошлых поколений,
Всех тех, кого пока не видим мы,
Живя по эту сторону явлений.
1971

ЛИ-2, мой старый друг!
Смешны твои повадки.
Тебе последний круг
Остался до посадки.

Дистанцию свою
Кончаешь на пределе,
Но все-таки в строю,
Но все-таки – при деле.

Я слышу, как вдали
Хрипят твои моторы.
С тобой уже с земли
Ведут переговоры.

Мол, хватит, полетал!
Давай другим дорогу!
Истерся твой металл
С годами понемногу.

Мой верный друг ЛИ-2!
В наш век ракетной тяги
Не умерли слова
О чести и отваге.

За ними – бой и труд.
И если приглядеться,
Они еще живут
В твоем железном сердце.

Как говорится, есть
В пороховницах порох,
Пока осталась честь,
Как топливо в моторах!

1969