Александр Гитович - Избранное

Азиатской тропы повороты
И вонючее горе болот...
Разве даром я шел по болотам,
Задыхаясь, — вперед и вперед?

Разве это проходит напрасно,
И напрасно я жил и дышал
У воды океана прекрасной,
Подымающей огненный шар?

Если я бескорыстным просторам
И открытым путям изменю,
Если я разорву договоры
И предам золотому огню,

Если, уличной девки покорней,
Я впущу малодушие в дом, —
То деревьев протянутся корни
И сойдутся на горле моем.

И забвения вечные воды
На меня по горячим следам
Опрокинутся силой Природы,
До сих пор неизвестною нам,

Но врывается солнце густое,
И дорога подводит коня.
...Вероятно, я что-нибудь стою,
Если ты полюбила меня.

Аленушка, Аленушка!
За блеск веселых глаз
Бутылку всю до донышка
Я осушил сейчас.

На миг — милее нет другой
На родине на всей,
Где я устал от недругов,
Устал и от друзей.

Гляжу совсем растроганный
На руки, на кольцо,
На бровь, на детски строгое
Упрямое лицо.

Хочу — со всею силою
(А сила не слаба),
Чтоб гордость Вашу милую
Щадила бы судьба.

Ведь я один-то вечером
Видал, собравшись в путь,
Как та слезинка девичья
Упала мне на грудь.

Все скажут: «Вот влюблен уж как!» —
А я махну рукой.
Останусь я, Аленушка,
Один с моей тоской.

А та — прикажет стариться,
Торопит в те моря,
Куда не скоро явится
Аленушка моя.

Без умысла, наверное,
А так — средь бела дня
Монгола суевернее
Ты сделала меня.

И я со всею силою
Поверил в эту ложь —
Что если любишь, милая,
То и в огне спасешь.

Не мне могила вырыта
В бою, среди атак.
А если разлюбила ты, —
Тогда и смерть — пустяк.

Сколько ездил в мире я —
Не окинуть глазу,
А у вас в Башкирии
Не бывал ни разу.

Не бывал, а вижу я,
Из-за тьмы туманной,
Крытый ветхой крышею
Домик деревянный.

Скучной ночью в комнате
Вы — одна в кровати, —
Может быть, и вспомните
Обо мне, солдате.

И, быть может, долго нам
Не заснуть во мраке,
Мне — в лесах под Волховом.
Вам — в Стерлитамаке.

Я грустил и ранее,
А уж нынче — мука:
Что ни сон — свидание,
Наяву — разлука.

«Вот вина серьезная —
На войне горюет!» —
Скажут люди грозные,
Те, что не воюют.

Ну, а тот, с кем рядом мы,
В оттепель, в мороз ли,
Зиму под снарядами
В обороне мерзли,

Скажет: «Брось, не жалуйся
На судьбу такую,
Не тоскуй, пожалуйста, —
Я и сам тоскую.

Хуже, чем распутица
В злую непогоду,
Видишь — немец крутится,
Не дает проходу.

А как всею силою
Будет бит, собака, —
Так езжай за милою
До Стерлитамака».

Нет, не тихого берега ужас,
А туда, где дорогам конец.
Это крепче женитьб и замужеств,
Покупных обручальных колец.

Может быть, я напрасно ревную —
Все уж было меж нами давно,
Конский топот и полночь степную
Нам обоим забыть не дано.

И от смуглой руки иноверца,
Уносившей тебя от погонь,
В глубине полудетского сердца
Загорается робкий огонь.

Что ж, и мне мое сердце не вынуть;
Значит, надо — была не была, —
Но украсть эту девушку, кинут
Поперек боевого седла

И нести через душное лето,
Не считая ни верст, ни потерь,
К той любви, что в преданьях воспета
И почти непонятна теперь.

В ночи, озаренной немецкой ракетой,
Шагая в лесу по колено в воде,
Зачем ты подумал о девушке этой,
Которую больше не встретишь нигде?

Так было у Тосно, так было в Оломне,
Так было за Колпином в лютом бою:
Три раза ты клялся забыть и не вспомнить
И трижды нарушил ты клятву свою.

Когда, от огня хорошея,
Мне смерть поглядела в лицо,
Я вспомнил в немецкой траншее
Не руки твои, не кольцо;

Не улицы Луги кривые,
При блеске весеннего дня,
Когда я поверил впервые,
Что ты полюбила меня;

Не милые сердцу минуты,
Что где-то остались вдали, —
А церковь, куда почему-то
Нечаянно мы забрели.

Смешно нам, не верящим в бога,
Выдумывать это сейчас —
Но что-то, безмолвно и строго,
Связало и сблизило нас

И так высоко возносило
Над всей равнодушной толпой,
Как будто нездешние силы
Меня обручили с тобой.

Настанет осень, пожелтеют травы,
И год пройдет, и много долгих лет.
Но я поил тебя такой отравой,
Что для нее противоядий нет.

Жить без меня? Глядишь, и жизнь постыла.
Идти со мной? Ан нет, не по плечу.
Но ты придешь. Ведь ты мне то простила,
Что я себе вовеки не прощу.

На дальних дорогах, на снежном просторе —
Не все ли равно, где окончится путь? —
Забудь и не думай, — сказало мне горе, —
Забудь о разлуке, о встрече забудь.

Забудь и о той, недоверчивой, милой,
Которую думал ты за руку взять,
И с ней самолетом лететь до Памира,
И в Грузии с ней на пирах пировать.

Забудь ее, путник, с годами не споря.
С другими не вышло — со мной проживем... —
Вот так убеждало солдатское горе,
С которым живу и скитаюсь вдвоем.

Я девятнадцать дней тебя не видел,
Грустишь ли ты, красавица моя?
Ты далеко. Не я тебя обидел,
И обижать уже не буду я.

Мне легче было два безумных года
Идти сквозь мир, потопленный в крови,
Что весь мятеж и вся моя свобода
Перед тюрьмой разлуки и любви?

А подвиг, долг, служение отчизне?
А смертный бой среди немых пустынь?
Ты — девочка, не знающая жизни.
Живи, не зная. Кончено. Аминь.

Простишь ли мне свою тревогу,
И тот ночной, недобрый час,
И те стихи, что, слава богу,
Никто не знает кроме нас.

Когда и разуму не вторя,
Уже с самим собой не схож,
От грубой ревности и горя
Зарифмовал я эту ложь.

Кого же видела во сне ты,
Каким придумала его —
Любовника или поэта,
Ночного друга своего?

Не я ли был таким когда-то, —
Да, виноватый без вины,
Стал просто-напросто солдатом,
Давно уставшим от войны,

Чей век теперь почти что прожит,
Кто в меру груб и одинок,
И виноват лишь в том, быть может,
Что разлюбить тебя не смог.