Тамара Величковская - Цветок и камень
Солнечный зайчик
Мы одни, или есть свидетель,
Это нам почти все равно,
Мы давно уж с тобой не дети
И серьезны с тобой давно.
Но порою ты словно мальчик,
Столько света в глазах твоих,
Что как будто солнечный зайчик
Упадает на нас от них.
И тогда я в прозреньи сладком
Закрываю глаза и жду
В это время играют в прятки
Наши души в райском саду.
«У сердца печали вдовьи…»
У сердца печали вдовьи,
Три раза оно запело,
Три раза цвело любовью
И трижды оно вдовело.
А после третьего раза
Заплакало сердце глухо,
Ослепни — сказало глазу,
Оглохни — сказало уху.
Замкнуло себя сурово
Не хочет, как прежде, биться…
Но птица щебечет снова,
И сердце боится птицы.
Вздыхает липа медово,
А сердце липы боится.
Колдовство
У небес стоит на страже
Тишина
Ткет серебряную пряжу
Вышина.
Выходи, я призываю
И зову
Сновидений силу знаю
Наяву.
Выходи — вокруг тумана
Пелена,
Расцветая льет дурманы
Белена…
Если выглянешь в окошко
На луну
Я лукавой черной кошкой
Промелькну
И на крыше черепицы
Слыша дрожь
Ты промолвишь «мне не спится»
И вздохнешь.
Пусть туман тебя закружит
На ходу.
Не закружит — будет хуже:
Я приду.
Поцелуй запечатлею
На груди,
Сонным маком заалею
Впереди.
Слово знаю я такое —
Слово — нож,
От него нигде покоя
Не найдешь.
Не найдешь себе приюта
И в скиту.
Обернусь тоскою лютой
И найду…
И куда бы ни пошел ты —
Каждый раз
Впереди увидишь желтый
Светоч глаз.
Полдень
Трепещет ангельский чертог
От звона сладкогласной лиры.
Огромный упоенный бог,
Горя в расплавленном эфире,
Поет, сжигает и разит
Огнями стрелами и звоном. —
В тумане солнечном сквозит
Земли беспомощное лоно.
К нему палящий бог приник —
Пронзают стрелы, струны, струи
Последних тучек пелену
Испепеляют поцелуи.
И землю сладкий их ожог
Сразил божественною страстью.
О солнце, беспощадный бог,
О полдень дней моих, о счастье!
Письма
Каждый день, всегда перед обедом,
Выхожу, волнуясь, на крыльцо
Входит почтальон с велосипедом
И дает мне в руки письмецо…
И сейчас же убегают тучи,
Открывая солнечный простор —
Вижу почерк тонкий и летучий,
Буквы заплетаются в узор.
Прочитать не терпится до смерти
И читаю много, много раз.
В этом белом маленьком конверте
Ежедневной радости запас.
Радость даже и в румянце марок,
В первых строчках — радостная дрожь.
Кажется, как будто бы в подарок
Ты мне розы ежедневно шлешь.
Сон («Что было? — никак не припомню…»)
Что было? — никак не припомню
Приснился мучительный сон,
Но знаю, что болью огромной
Он был осенен и пронзен…
В селе петухи закричали,
За окнами стало светать,
Но вещей и острой печали
Я все не могла отогнать.
И долго в молчании строгом
О чем-то я плакала… но
Душа моя ведает много
Того, что мне знать не дано.
«Мы с тобою оба рождены…»
Посв. С.П.Ж.
Мы с тобою оба рождены
На одной из самых лучших родии,
Мы с тобою оба включены
В милосердный Замысел Господень.
Божьей волей было суждено
Нам скитаться по чужим дорогам
И от самой юности дано
Пережить мучительного много.
Мы не рано встретились с тобой —
День тускнел и опускался вечер,
Вешний вечер, избранный судьбой
Для нежданней и счастливой встречи.
Разве можно это объяснить?
Взгляд, улыбка, голос осторожный…
Протянулась золотая нить
И связала крепко и надежно.
Словно вешний ринулся поток,
Словно песнь рванулась молодая…
И душа раскрылась, как цветок,
И цветет. И все не увядает.
«Мы шли и зеленые пажити…»
Мы шли и зеленые пажити
Все время смыкались вокруг.
Я думала — что же вы скажете,
Усталый и радостный друг?
Но грустные строки Есенина
Припомнились вам на ходу,
А ветер завыл по осеннему,
Как будто пророча беду.
Закат заалел над деревнею
И был он высок и глубок.
Нахохлилась церковка древняя,
Как старый больной голубок.
Вошли мы… Нежданно, негаданно
Я жизни коснулась иной,
Пахнуло цветами и ладаном,
И вечностью. И тишиной.
Но эхо вернуло сторицею
Скрип двери и отзвуки дня,
Под сводами птица за птицею
Носились, кружились, звеня…
В притворе, давно не тревожимом,
Где бронзовый ангел блеснул,
Почудилось будто бы «Боже мой!»
По близости кто-то шепнул.
И горечь любви нераскаянной,
Меня поджидавшая там,
Как пес потерявший хозяина
За мною пошла по пятам.
Прогулка
На рассвете, каждый Божий день,
Мы выходим погулять с собакой…
Темным окнам просыпаться лень,
Фонари сияют в полумраке.
А в домах будильники слышны,
Трудовые, наступают будни…
И не нарушая тишины
Мы идем по улице безлюдной.
Я собаке не хочу мешать:
У собаки собственные вкусы,
Надо ей за кошкой побежать
И понюхать по дороге мусор.
Мне же надо посмотреть туда,
Где восток прозрачно розовеет
И подумать надо иногда
О своих писательских затеях.
За газетой мы потом зайдем
И в пекарню, за румяной булкой
И вернемся, окружным путем
По совсем пустынным переулкам.
И приносим, приходя домой,
Свежий хлеб на утренней газете,
Чтоб за чашкой кофе милый мой
Узнавал, что нового на свете.
«Воробьев вороватая стайка…»
Воробьев вороватая стайка,
Светлый воздух зеленого марта,
С переполненной сумкой хозяйка,
Не Мария, должно быть, но Марфа…
Пробегают по желтым дорожкам
Шаловливые, шумные дети…
Это все перед нашим окошком,
В голубом нарастающем свете.
Новый мир? — впрочем старый, престарый,
Но знакомую древнюю Землю,
Как частицу чудесного дара,
Я в открытое сердце приемлю.
И в каком-то прозреньи глубоком
Я во всем принимаю участье.
И слова благодарным потоком
Говорят о нахлынувшем счастье.
Под мостом
А у моста кусты чертополоха,
А над ними вечером звезда.
На мосту железный лязг и грохот,
Там, гремя, проходят поезда.
И в теченье одного момента,
Уносясь неведомо куда,
Пролетает светлой кинолентой
Освещенных, окон череда.
Под мостом же, где стальные скрепы,
Где темно и холодно слегка,
Слышен крыльев легковейный трепет,
Или воркованье голубка.
Проходя за голубей боюсь я,
Ведь когда проходят поезда
Каждый раз среди железных брусьев
Вздрагивают прутики гнезда…
Под железный непрерывный грохот
И не глядя, как горит звезда,
Голубям и целоваться плохо
И не свить им прочного гнезда.
Дирижер (Фон Караян)