Тамара Величковская - Цветок и камень

В гору медленно иду я
Вздох за шагом, шаг за вздохом…
Южный ветер крепко дует,
Пахнет елями и мохом.
Все труднее путь отвесный,
Путь к вершине, путь ко свету,
Тот, кому в низинах тесно,
Изберет дорогу эту.

Я иду вам поклониться,
Горы синие, крутые,
Вы в зеленой власянице,
Как отшельники святые…
Сребровенчанные кручи!
С ваших высей поднебесных
Постигает сердце лучше,
Как внизу темно и тесно.
Сами этого не зная,
Богом избраны вы, горы —
От Голгофы до Синая,
От Синая до Фавора.

За окном вздымается гора
Стражем неподкупным и суровым.
Хорошо мне спится до утра
Под Савойским, деревенским кровом.

В этом мире радостей простых,
Окруженном синими горами,
Я читаю жития святых
Долгими немыми вечерами.

Перечитываю в третий раз
Житие святого Аверьяна…
Иногда не различает глаз
Ничего за утренним туманом,

А сегодня так освещены
Ранним солнцем лепестки настурций!..
В третьем веке были казнены
Аверьян и брат его Тивурций.

Я люблю эту крепкую землю,
Запах влаги, грибов и смолы,
Эти ели, что гордо подъемлют
К облакам золотые стволы.
Я люблю тишину водоема
И лепечущий плеск родников,
И высокую радость подъема
Между белых больших васильков…
И упорство савойских растений,
Верных этой суровой земле,
Что цветут наилучшим цветеньем
На бесплодной гранитной скале.

Мчатся вспененные кони,
Дико встают на дыбы,
Рвутся за счастьем в погоню,
Или бегут от судьбы.

Горы им путь уступают,
В прах обращается твердь.
Белые гривы вскипают,
А под копытами — смерть.

Вниз, по крутому утесу,
Боже, с какой крутизны!
Падает в бездну с утеса
Пена седой белизны…

Воздух взволнованный режет,
Горного грома грозней,
Рев, клокотанье и скрежет
Бешеных, белых коней…

Длится веками погоня,
Кони встают на дыбы —
Счастья они не догонят
И не уйдут от судьбы.

Снега!.. снега… прекрасные снега,
Непостижимые в природе летней.
Не попирала никогда нога
Их осиянности тысячелетней.

Порою волны белых облаков
Их облекают царским горностаем,
От них сползают ленты ледников
И бирюзою вечною блистают.

Снега, снега… лазоревый простор
Над их сиянием до боли ярок.
— А на вершине — черный метеор,
Иных миров таинственный подарок.

Суровая простая красота
Крестьянских лиц и горного пейзажа
И ветра резвого такая частота,
Что ни пером, ни песней не расскажешь.
Намокшие ромашки прилегли,
Шиповник брезжит розовой лампадкой,
Как занавес от неба до земли,
Колышет дождь серебряные складки.
И под бренчанье горных бубенцов
На мокрый луг бредет покорно стадо.
Пустынно. Сыро. Но, в конце концов,
Все хорошо и лучшего не надо.
Ползучего тумана пелена
Клоками задержалась на откосе.
И так спокойно долгая весна
Неощутимо переходит в осень.

В саду все время стук и шорох,
Шагает осень все быстрей,
И каждым утром новый ворох
Листвы опавшей у дверей

Все время падают со стуком
Каштаны на песок сырой
И я искалываю руки
Колючей, твердой кожурой.

Но в этом тайная наука
Для рук чувствительных моих:
Шипы тем меньше ранят руки,
Чем я нежней касаюсь их.

На край обрыва манят орхидеи,
Сладчайшим запахом зовут цветы —
Потянешься… и сразу холодея,
Ухватишься за травы и кусты,
Какая пропасть! А цветы алеют,
Радушно принимая мотыльков,
И ухожу я, вспомнив Лорелею
И рейнских соблазненных рыбаков.

Щекочет руку белой повилики
Закрученный спиралью ус,
Намокшей розоватой земляники
Приятен кислый и прохладный вкус.
Родник и скалы. Бирюзовый глетчер.
Я их ждала без радости большой,
Но как нежданна и отрадна встреча
С освобожденной собственной душой.

Зеленый жук, сложивши аккуратно
Два золотых сияющих крыла
Сел на ромашку. Как ему приятны
Цветочный мед и утренняя мгла!
А рядом с ним, по-дружески интимно,
Слегка толкаясь, сели мотыльки…
Цветок для всех раскрыл гостеприимно
Согретые на солнце лепестки.

Бренчат стада. Привольно им и сытно,
Нагреты травы, холоден поток…
Смешной теленок смотрит любопытно
На мой цветистый головной платок,
А я на спины круглые коровьи,
На луг, на лес, на горные края,
И так легко рифмуется с «любовью»
Строка, где Божий мир и я.

Они растут на почве каменистой,
Среди альпийской спутанной травы.
Они бывают цвета аметиста,
Но чаще океанской синевы.
Они избрали длительные зимы,
Суровый ветер, высоту, простор…
Их синева для злых невыносима,
Как взгляд святого или детский взор.

Как ели дружно бросились на приступ!
Но ослабел их доблестный порыв.
Они внизу. А здесь гранитный выступ,
А дальше снег. И голубой обрыв…
Могучим елям подниматься тяжко,
Им не достигнуть этой высоты,
А белая смиренная ромашка
Цветет у самой снеговой черты.

Вышел месяц темной ночью
И запутался в омелах.
Червячок незримый точит
Сердце яблок недозрелых.
Червоточиной порока,
Черным знаком заклейменный,
Плод отвалится до срока
Бесполезный и зеленый.
Месяц прячется за тучи,
Пролетает ветер мимо.
Сердце яблок самых лучших
Гложет червь неутомимо,
Но внутри сокрытой муки
Глаз извне не замечает…
Снова плод упал со стуком —
Ветер яблоню качает.

Склоняются горячие цветы,
Сияющие очи прикрывая.
На голубые горные хребты
Оперлось небо розоватым краем.

Колеблется причудливый туман,
То обнажая, то скрывая склоны
И реют между синих генциан
Серебряные крылья аполлона.

Пьянит дыханье диких орхидей
На берегу бурливого потока
И облака, как стая лебедей,
На синеве спокойной и глубокой,

Летят, плывут, меняясь на лету,
Небесной тенью и прохладой веют
И вечно сохраняя чистоту,
Стремительно и нежно розовеют.

Цветы завернуты в бумагу,
Еще и тихо, и темно.
Дыхание туманной влаги
Вползает медленно в окно.

В последний раз мои обои
Цветами синими цветут.
Какое царство голубое
Я обрела на время тут:

Небесно-голубые выси,
Луга с лазоревой травой
И даже связка белых писем
Чуть отливала синевой…

Как скупо отдых мне отмерен!
Не долог он, — и долгождан…
У широко раскрытой двери
Стоит закрытый чемодан.