Николай Глазков - Избранные стихи

Илюша Френкель, фронтовой поэт,
Однажды мне сказал: — Давай закурим!—
И я курил все двадцать девять лет!
А мы тут о влияниях толкуем,
Напрасно называем имена!..

Есенин, Маяковский, Северянин
И Блок не оказали на меня
Столь долгого и вредного влиянья!

Естественно очень, что бюрократизм
Поэтам бранить полагается.
«Ко всем чертям с матерями катись!»
А он черта с два покатится!

На собственном опыте это постиг,
Могу во весь голос кричать я,
Но самый толковый и сильный стих
Слабее, чем справка с печатью.

Поэта — романтика и чудака —
Могу я утешить, конечно:
Стихи, может быть, проживут века,
А справка недолговечна!

Видел я во всем величье
Необъятную тайгу,
Но грибы сбираю нынче
Не в лесу, а на лугу.

На лугу, большом, зеленом,
Собирать грибы могу,
Потому что шампиньоны
Здесь на каждом на шагу.

Пусть они не чемпионы
Из известных мне грибов,—
Луговые шампиньоны
Собирать всегда готов.

Их собрать совсем не сложно,
А потом всегда, везде
Доказать их пользу можно
На большой сковороде.

Часов примерно девять вечера.
Смотрю-любуюсь на закат,
Который в светлом небе Севера
Зелено-сине-желтоват.

В нем что-то солнечно печальное,
В нем увядания мотив,
Но краски столь необычайные…
Он удивительно красив!

Автобус по дороге мчался
Примерно полчаса.
Леса мелькали и аласы[1]
И вновь леса, леса.

И на любой лесной поляне,
И у любой тропы
На очень близком расстоянье
Грибы, грибы, грибы.

Я ехал из Бестяха в Майю
И чувствовал размах,
Как гриболюб воспринимая
И Майю и Бестях.

Я ликовал,
Грибное царство
С автобуса узря,
И сожалел:
Такое богатство
Пропадает зря!

Используя здесь залежи
Известняка,
Соорудила набережную
Природа на века.

И я любуюсь плитами,
Их мощью и длиной,
Водой дождей омытыми
И ленскою волной.

Все эти плиты плоские
Сияют светом дня.
Набережная Покровская
Радует меня.

Давным-давно построена
И хороша,
А жителям не стоила
Ни гроша!

Когда безумный воевода
Якуцкий основал острог,
То выбрал для него болото,
И хуже выдумать не мог.
А он хотел, чтоб было хуже,
Чтоб у любого казака
По вечерам щемила душу
Солончаковая тоска.

Но годы шли. Трудились годы
Над нищетой болотных недр:
Острог Якуцкий вырос в город
И в административный центр.
Хоть место маложивописно,
Вбивались свайные столбы
По жестким требованьям жизни
И по иронии судьбы.

Вокруг забытого острожка
Велит история сама
На сваях, как на курьих ножках,
Большие возводить дома.
Вступают в быт асфальт и камень,
Электросвет ломает тьму,—
И после драки кулаками
Махать, пожалуй, ни к чему.

Кедровник, стланик, карликовый кедр
Не может похвалиться пышной кроной,
Предпочитает гор студеных склоны,
Однако на орехи дюже щедр.

Кустарник он. Вонзает в камни корни,
К нему в горах дорога нелегка,
Но в шишках у него орехи. Кормит
И человека, и бурундука.

Бурундук, хоть и зверек, а с разумом.
Хлопотливо, много дней подряд
Он орехи запасает на зиму,—
У него в норе орехов склад.

А в конце орехового месяца
Если захватить его запас,
Бурундук на веточке повесится,
Рассердясь и шибко огорчась.

Сунет свое горло в разветвление,
Задохнется, будет так висеть…
Понимает: лучше смерть мгновенная,
Чем зимой мучительная смерть!

Береза русская красива,
Но не она и не сосна
В стране по имени Россия
Всех больше распространена.
Нет, не береза, не осина,
Не ива, не ольха, не ель,
А лиственница, что в России
Всех больше заняла земель!

А лиственниц в России много,
Так много, что потерян счет.
Другие где расти не могут,
Она, упорная, растет!
Берет и горы, и равнины,
Любая почва ей мила.
Она в России половину
Лесных угодий заняла!

Был Лермонтов поэт великий,
Но кто его при жизни знал?..
И под торжественные крики
Он не входил в Колонный зал,

Ему не снилось то величье
В сиянье славы и побед,
Которым обладает нынче
Один большой лермонтовед!

Когда митрополит Иона
Задумал стены возвести,
Он знал, что не для обороны
Здесь будут башни и зубцы,

А чтобы обрести владыке
Души усладу и покой
И чтобы был Ростов Великий
Зело обличен красотой.

Трудились местные умельцы
Все тридцать лет — не тридцать дней
И возвели на этом месте
Великолепье из камней.

Был храм подвергнут разрушенью
И в середине, и с боков.
Являл он мерзость запустенья
И благолепие веков.
И хорошо, конечно, братцы,
Что не снесли его в тот год,
Когда не смели разобраться,
Красавец он или урод.

Явился реставратор добрый,
Трудился, не жалея сил,
И храму первозданный облик
Великодушно возвратил.
И храм вознесся величаво,
И засияли купола,
И нам предстала в блеске славы
Краса, которая была!

В девятом веке или раньше
Основан Новгород Великий.
Не пощадили силы вражьи
Его святынь, его реликвий.

Разрушен был до основанья,
Разбит, растерзан и расколот,—
И если посмотреть на зданья,
То Новгород, он новый город.

А памятники в нем остались,
Есть в них особая сердечность.
Они свою забыли старость,
Они уже вступили в вечность!

— Аз тебе хоцю…— писал писалом
На берёсте грамотный мужик.
Был, наверно, откровенным малым,
И в любви желанного достиг.

Так непринужденно, откровенно
И не лицемерно хорошо
На берёсте до него, наверно,
Милой не писал никто еще!

Это удивительно похвально,
Что сумел он грамоту постичь
И сказать так просто, гениально,
Чтоб в любви желанного достичь:

— Аз тебе хоцю!..—Здесь взлет отваги,
Честное влечение души…

Мой коллега-лирик, на бумаге
Попытайся лучше напиши!