Юрий Нестеренко - Антипобеда

Хоронили старика,
В орденах, но без салюта.
Сыновья фронтовика
На гостей глядели люто.
«Чем, мол, батя виноват,
Чем плохи его анкеты,
Заградительный отряд
Ближе к фронту, чем ташкенты.
Воевал и там, и тут,
Исполнитель приговора.
На колымском злом ветру
Дослужился до майора.
В чём же батина вина,
Вся страна была такая,
Та великая страна,
От Курил и до Тракая.»

Ветераны славных лет
Пили дармовую водку,
Доедали винегрет
С иноземною селёдкой.
Говорили о судьбе,
О мужской надёжной дружбе
Чемпионы по стрельбе,
Соучастники по службе.

Хоронили палача,
А над городом, как знамя,
Поминальная свеча
Убаюкивала пламя.
И темнели на плечах
Кровью травленные звёзды.
Хоронили палача.
Слишком поздно…

Туман слепых атак,
Незрячая победа.
Мой дед берёт Рейхстаг,
А я стреляю в деда.

Вот смутный силуэт,
Дрожащий, как от зноя.
Я знаю, это дед,
А он не знает, кто я.

Вихрастый навсегда,
Дед выступил из бездны.
На нём блестит Звезда.
На мне же — Крест Железный.

Не слышен боя звук
Во сне или в астрале.
Бесшумно в деда внук
Стреляет и стреляет.

И деда, как вода,
Горючий дым покрыл…
Нас развела Звезда,
А Крест не примирил.

…

Давно ты умер, дед —
Простой и неидейный.
Но длится этот бред,
Но длится сновиденье.

Из плазмы кумача,
Из мраморного мрака
Вскипает дед, крича,
И — на меня в атаку.

Но в чём моя вина?
Скажи, родная глина.
Мне, как и ты, родна
Теперь зола Берлина.

И длится эта боль:
Огонь, туман, Рейхстаг
И Бой, Последний Бой
Пентакля и Креста.

Вы открыли точеные двери
И ушли — веселы и просты.
Я ж на площади раненым зверем
На своем постаменте застыл.

Я — фонтан. И с лучами рассвета
Вы придете глазеть на фонтан.
Вам на счастье уронит монету
С языка золотого кабан.

Я — кабан. Меня к стенке приперло.
Я к судьбе угодил под каток.
Моя кровь извергается горлом,
Превращаясь в прозрачный поток.

Меня кличут альпийские тропы,
Обагренные вечные льды…
Я — казак. Я — подранок Европы.
Моя кровь — не дороже воды.

Изошла моя алая влага
В кракелюры фронтов и границ.
Я бежал по векам и оврагам,
Мимо башен старинных столиц.

Я пытал свою долю и маял,
В лоб бросался и путал следы.
Но достал меня все-таки в мае
Разрывной наконечник Орды.

И застыл я на площади этой,
Неживой, с перебитым хребтом…
Русский, брось на прощанье монету,
Чтоб в Европу вернуться потом.

Вот судьба твоя бронзовым зверем
Щерит клык в пустоту, против всех…
А Флоренция скрылась за двери,
В свой домашний пятнадцатый век.

Я дрожащие руки
Не горазд поднимать.
Торжествующий Жуков,
Погоди ликовать.

Отоспавшийся в схроне,
Слыша пение крон,
Загоняю в патронник
Свой последний патрон.

Напевая «Хорст Вессель»,
Выхожу на тропу.
Коммуниста повесил
На высоком дубу.

Пусть он нашим просторам
Дарит мир да любовь.
Пусть таинственный ворон
Пьет и пьет его кровь.

Пусть ветра в его ребрах,
Налетая с полей,
Напевают беззлобно
О Европе моей.

Отшлифован до блеска,
Пусть висит и висит,
И бренчит, как железка,
И народ веселит.

Как дешевые бусы,
Рассыпается пусть…
Видишь: серые гуси
Держат к северу путь.

Как легко и приятно
Проходить через лес,
Распадаясь на пятна
Камуфляжа СС,

Размышляя о смерти
И о жизни своей
В вихре желтых просветов
И зеленых теней.

Мне в туманы Арконы
Скоро плыть суждено.
Пепелище райкома —
Как на память клеймо.

Цвета гневного клича,
Цвета черной руды —
Оберег-пепелище
На зеленой груди.

Изумрудно-неласков
Этот солнечный май.
Я смотрю из-под каски
В мой захваченный край.

Вижу красный околыш,
Вижу красный погон.
Жри, советская сволочь,
Мой последний патрон.

Не дыми папиросой —
Лучше свечку зажги.
Вот на белой березе,
Как ошметки — мозги.

Нет патронов — и точка.
Головы не снесу.
Так прими, моя почва,
Мою кровь, как росу.

Буду вечно с тобою,
И в жару, и в мороз,
Чтоб короной-травою
Полый череп пророс.

Русь исходит протяжными стонами
Из-под почвы, готовой цвести:
«Переплавь истукана, Эстония!
Отомсти за меня, отомсти!

Рты кипят политической пеною,
Выдавая совка и раба.
Он убил меня, Бронзовый, первою,
А чуть-чуть погодя — и тебя.

Поглотили могилы бездонные
Две дороги — твою и мою.
Ты восстала из мертвых, Эстония,
И я тоже из тьмы восстаю.

И пророс над моими разорами
Не бурьян, не забвенья трава —
Расцвели широко и лазорево
Васильками шевроны РОА.

То сыны мои правые, кровные,
Что легли за меня и тебя…
Мы встаем, безымянных и бронзовых
В справедливом огне погребя».

Не трогай белый наш глагол,
Крути своим кобылам хвост,
И не произноси, монгол,
За русских свой лукавый тост!

И пусть ты в золоте погон,
И пусть ты горец и грузин,
Но ты нутром — монгол, монгол,
Властитель плоскости равнин!

В твоем костре трещит Ван Гог,
Соря созвездиями в темь.
Ты жадно щуришься, монгол.
В твоих зрачках желтеет степь.

Ты любишь грязным сапогом
На белый мрамор наступать.
Ты любишь плеть. Ведь ты — монгол.
Тебе свободу не понять.

Ты жив. Ты вновь на трон взошел,
Гремя рубином и парчой.
И вновь лоснишься ты, монгол,
Елеем, потом и мочой.

Сладка кровища, как кагор.
Тебе попы кадят, звеня.
И ты, уверенный монгол,
Страну седлаешь, как коня.

Ты вновь командуешь «Анкор!»
Патриотизму и хамью.
Ты сгрудил нас, «отец»-монгол,
Навек в советскую семью.

Мы снова грузимся в вагон.
А рожи — просят кирпича.
И снова русский, как монгол,
Европу-мать рубнет с плеча.

Он так привык. Он слышит гонг
Востока, бронзы, божества.
Ему уже родней монгол,
Чем Украина и Литва.

Он — белый, но душой — Магог,
Он белой плоти алчет зло,
Стремясь к прибою берегов,
Где солнце Запада зашло.

Там берег сумрачен и гол,
И обрывается стеной.
Там русский — чуждый, как монгол,
В простор уставится морской.

Он будет сыпать матерком,
Ругая сырость и туман,
А боги предков ветерком
Уйдут в Последний океан.

И вновь стакан граненый полн
На берегу пустынных волн,
А в нем — медаль, да пара звезд.

И снова ты, рябой монгол,
Взобравшись на кремлевский холм,
За нас, за Русь поднимешь тост.