Александр Тиняков (Одинокий) - Стихотворения

В дорожном платье, у порога
Ты экипаж безмолвно ждешь.
Меж черных кружев блещет строго
Твоя рубиновая брошь.

И в ту минуту, как выносит
Лакей твой плед и чемодан,
Моя душа участья просит,
И ноет, и горит от ран.

Я – под наплывом едкой муки –
Хочу к губам своим прижать
Твои безжалостные руки,
И нежить их, и целовать.

Но вот зацокали копыта
И разом смолкли у крыльца,
И скорбь струею ядовитой
Влилась в усталые сердца.

Мы промолчим и не покажем,
Что мы готовы все забыть,
И буду я за экипажем
Без слов, в отчаяньи следить.

Когда же он в пространство канет,
Исчезнет в бездне голубой,
Тогда мне сразу ясно станет,
Что все потеряно с тобой.

И все ж я думаю, что снова
Ко мне вернешься ты, придешь,
Чтобы сплетать рукой суровой
Любовь и ревность, страсть и ложь.

И так печально это знанье,
И так обида в нас тяжка,
Что не слетает: «До свиданья!»
У нас обоих с языка.

«Прощай!» – «Прощай!» – Ретив и дружен,
Рванулся с места четверик,
И понял я, как был не нужен,
И ослепителен, и дик

Последний месяц жизни нашей,
И твой отъезд, и наш разрыв,
И как за этой скорбной чашей
Я был минутами счастлив!

И я молю свое былое,
Чтобы оно вернулось вновь, –
Такое горькое и злое,
Такое яркое, как кровь!

Живу один… Не сплю ночами,
А по утрам невкусен чай,
И равнодушными глазами
Смотрю, как умирает май,

Как вянут пышные сирени,
Как сохнет лист в пыли сухой
И как балконные ступени
Сильнее накаляет зной.

В руках шуршат листы журнала,
Но мысль от книги далека,
И в мозг тупое, злое жало
Вонзает медленно тоска.

Я помню губы ледяные,
И холод матового лба,
И звуки голоса грудные,
В которых слышалась судьба.

Я помню запах твой любимый
И помню я, как шелк шуршал,
Когда я, нежностью палимый,
Твои колени целовал.

В любви моей таилась мука,
Как в черной пропасти змея;
В глаза мне глянула разлука,
Но все сильнее мучусь я.

Спустивши шторы, в кабинете
Пишу письмо я за письмом,
Но не мечтаю об ответе
В конверте серо-голубом.

Потом написанное рву я
И, чтоб рассеять грусть и злость,
Иду из дому, негодуя.
Со свистом режет воздух трость.

Между зелеными хлебами
Иду, взметая пыль ногой,
Гляжу печальными глазами
На мир весенне-молодой.

А солнце свет жемчужный сеет
На плодоносные поля,
И улыбается, и млеет
Под лаской солнечной земля.

Вот здесь, заброшенным проселком
Она проехала в тот день…
И тонкий стан, обвитый шелком,
На зеленях оставил тень.

Как блеск тургеневской страницы,
Блаженством землю напоив,
Минуло лето. В стаи птицы
Сбираются над ширью нив.

На ветке плод тяжелый виснет
И листья золотом горят,
Порою дождик тихий прыснет,
Но громы с молниями спят.

В тоске заламываю руки,
Когда приходят вечера,
И мучат маятника звуки
Меня до самого утра.

Напрасно я глаза смыкаю,
Напрасно я хочу заснуть:
Я лишь живее вспоминаю
Лицо и пламенную грудь.

Вот здесь, пред зеркалом громадным,
Она была без покрывал,
И я лобзаньем безотрадным
Ей грудь и плечи покрывал.

И помнит плюш кушетки синей
Всю дерзость наших страстных поз,
Движенья тел, излом их линий
И аромат ее волос.

Хранит ковер ревниво тайны,
И видел мертвый тигр не раз,
Как были здесь необычайны
Зрачки влюбленных в похоть глаз.

Я здесь отдался злому плену
Жестокой девственной руки:
И выросли любви на смену
В душе моей цветы тоски.

Разврат светильник негасимый
Над нашей ложницей зажег,
И я в тоске неугасимой,
Как раб, страдал у белых ног.

И сердце бедное стучало,
Просило счастия хоть раз,
Но только ненависть пылала
На дне твоих холодных глаз.

Теперь – один. Глаза смыкаю,
Но до рассвета не заснуть, –
И все живее вспоминаю
Лицо и пламенную грудь.

Порхает снег, и солнце рдяно,
И воды рек пленил мороз.
Поля над саваном тумана,
На стеклах стебли белых роз.

Они цвету, не пламенея,
Безароматны и чисты,
И солнце зимнее, не грея,
Златит их мертвые листы.

Стучится в окна ветер шалый,
Метель рыдает по ночам –
И одинокий, и усталый,
Я внемлю вьюжным голосам.

Душа во мне оледенела
И стала мертвенной, как снег,
И не желает больше тело
Ни женских ласк, ни сладких нег.

Покрыв себя печальной схимой,
Я перестал друзьям писать
И одинокий, нелюдимый,
Решил в деревне зимовать.

Настанут сумерки; в камине
Дрова пылают и трещат,
И льет луна на белый иней
Своей любви холодный яд.

Мне лунный свет напоминает
Своей неверностью о ней,
Он так же вкрадчиво влюбляет,
Он так же снега холодней.

Он рассыпает ласки тучам
И поцелуями язвит
Того, кто болью тайной мучим,
Кого бессонница томит.

Лучи луны полны сознанья,
Им сладко нежить и терзать
И о былом воспоминанья
Со дна души приподнимать.

И нынче луч сребристый света
Пробился в прорезь темных штор
И на черты ее портрета
Усмешку светлую простер.

Он – словно легкий эльф, – резвился,
Но разом сделался тяжел
И, весь дрожа, остановился,
Упав на револьверный ствол!..

Чрево Твое я блаженно целую,
Белые бедра Твои охватя,
Тайну вселенной у ног Твоих чую, –
Чую, как дышит во чреве Дитя.

Сильного духом родишь Ты, – Святая,
Светел и чуден Твой ангельский лик…
В жутком восторге, дрожа, замирая,
Чистым лобзаньем к Тебе я приник…

Многих я душил веревкой
На рассвете, в чуткий час:
Многих я рукою ловкой
От забот житейских спас.

Это вздор, что я был нанят
И прельстился серебром!
Краски крови всех нас манят,
Всех палят своим огнем.

Я не стал трусливой ложью
Голос духа осквернять,
Прославляя волю Божью,
Палачом решил я стать.

Утром свежим и росистым,
Как ребенок, сердцем прост,
Я – горя желаньем чистым,
Поднимаюсь на помост.

Там с нахлынувшею силой
Я – Свободы Вечной друг –
Прочь от плоти тленной, хилой
Отделяю вольный дух.

И когда обнимет шею
Ожерелье из пеньки,
Я вздыхаю и немею
От блаженства и тоски!

В душе моей Ормузд и Ариман
Побеждены Бушьянктою-даэвом.
Смотрю на мир сквозь призрачный туман,
Забыв про жизнь с ее грозой и гневом.

Я сонной тишиной навеки пьян,
Заворожен я ласковым напевом.
Мне сладко быть гробницею посевам
И не рождать питающих семян.

Мне хорошо лежать в объятьях лени:
Любовь, печаль и ужас – словно тени, –
На миг один к душе мой прильнут.

И улетят, не пробудив волненья…
Один Бушьянкта неизменно тут
И – бог видений, – он лишь не виденье!

Темноокая Морена,
Я зову тебя. Явись!
Уведи меня из плена
И к душе моей печальной
Поцелуем прикоснись.

Влагой вечною, кристальной
Из грудей своих напой,
Плащаницей погребальной,
Белоснежною, нетленной,
Тело тихо мне укрой.

Полон боли, нищий пленный,
Все изжив и разлюбив,
Я зову тебя, Морена…
Я зову тебя, Морена,
Как жених, нетерпелив!

Земля могильная легка:
Она не душит и не давит,
И ни забота, ни тоска
Души истлевшей не отравит.

Не приползет сюда любовь,
Здесь ревность сердца не ужалит,
Не закипит от гнева кровь,
Мысль о былом не опечалит.

Приют мой мирен и красив:
Дощатый гроб – дворец для трупа!
А там, вверху, свой зев раскрыв,
Слепая жизнь хохочет тупо.

Совершает угрюмо и тихо
Ночь над миром заснувшим полет,
И в мозгу у меня паучиха
Снова черное кружево ткет.

Порываюсь из лап я шершавых,
Но бесплотен борения вздох,
И в сетях задыхаясь лукавых,
Умирает сияющий бог.

Умирают земные надежды,
Тает медленным облаком стыд,
Вожделением вспыхнули вежды, –
И опять предо мною Лилит!

Ты пришла из далекой Халдеи,
Ты всплыла из умершей души…
О, как черны волос твоих змеи!
Ими сердце мое задуши!

И, припав к распаленному чреву
И к туману бесплотных грудей,
Прокляну я прекрасную Еву
И телесных ее дочерей!

Приходят в мир нагие дети,
Не зная, чем их встретит мир,
Не зная, что тугие сети
Плетет для них Паук-вампир.

Он в мозг младенчески-беспечный
Смертельный яд, ярясь, прольет
И вновь – глухой, бесчеловечный –
Над нами сеть свою прядет.

И к юным, славящим безумно
Закон зачатий и любовь, –
Он подползает и бесшумно
У них высасывает кровь.

Бледнеют жаркие ланиты,
Слабеет сила резвых рук, –
И – множа гробовые плиты, –
Победу празднует Паук!

И неизбежный день настанет:
Восторжествует в мире Гад!
Он к Солнцу щупальцы протянет
И в сердце Солнца канет яд.

Погаснет творческое пламя,
Замрет земной последний вздох –
И восемь лап скрестит над нами
Миктлантекутли – грозный бог!

На пажити земли всещедрая Гатора
Из глубины своей Тебя послала нам.
Над пасмурной страной – Ты луч нетленный Гора,
Алтарь любви живой и вечной страсти храм.

Пленительны твои загадочные очи,
Елеем нежности смиряя волны бурь,
Ты проясняешь в нас заветную лазурь,
Рассветною зарей встаешь над скорбью ночи.

Огнеподобный взор Твой ярок, жгуч и быстр,
В душе Твоей всегда звенит волшебный систр,
Сзывая всех к Тебе на праздник поклоненья.

Кругом и тень, и мрак, и мертвые слова,
А Ты стоишь, светясь, Улыбка Божества,
Являя на Земле Гаторы воплощенье.

Ты – голгофа, Реканати!
В тишине твоей страдал
И без жалоб, без проклятий
Леопарди угасал…

Здесь – горбун, бедняк и Гений,
Встретясь с женской красотой,
Полон тягостных мучений,
Бил о стену головой.

От скупой Аделаиды,
Что ценила лишь гроши,
Здесь несчетные обиды
Принимал поэт в тиши.

И, проживши век свой в морге,
Он недаром воскресил
То, что древле на Аморге
Симонид провозгласил.

Встреча с ветреной Тоццели,
Как нежданная весна,
Возрастила асфодели
В бедном сердце горбуна.

Но жестокой ножкой Фани
Смяла бедные цветы,
И остался он в тумане,
Без любви и без мечты.

Он прошел под гнетом горя,
Безнадежной скорбью пьян,
Презирая и не споря,
Тих и грустен, как Тристан.

Мы ни жалоб, ни проклятий
Не услышали с креста…
Помни ж, тихий Реканати, –
Пыль руин твоих свята!

1. Черный вечер мутью топкой
Заливает все вокруг…
Что мне делать – слабой, робкой,
В жутком доме, без подруг?

2. Только стукнет в ставень ветка –
Закричать готова я, –
Но дала на днях соседка
Мне волшебного питься.

3. «Страх отбрось! Чего бояться? –
Говорила Марта мне. –
Перед тем, как раздеваться,
Выпей это в тишине.

4. А потом сними рубаху,
Крест подальше прибери,
И бока, и грудь без страху
Мазью темною натри».

5. Чую – вздох нездешний веет…
То не мертвый ли Густав?
Но в заветной склянке рдеет,
Словно кровь, настой из трав.

6. Ужас давит, тьма печалит,
Я одна средь мертвецов…
Вся дрожу… но кубок налит
Мутной влагой до краев…

7. Нет ни капли больше в кружке,
Все я выпила до дна
И – как в праздник на пирушке,
Разом сделалась хмельна.

8. Что со мной? Сама не знаю!
Я – как перышко легка,
И поспешно натираю
Мазью бедра и бока.

9. Слово тайное шепнула:
«Oben auss und nigrends an!»
И – как птица, упорхнула
В синий ласковый туман!..
…………………………………..

10. Струи света, – злы и тяжки, –
В щели ставень поползли,
Я больная, без рубашки,
На полу лежу, в пыли.

11. Но зато, как мутью топкой
Вечер смоет все вокруг,
Я не буду больше робкой
И печальной без подруг!

О, Тукультипалешарра!
Сын губительной Иштар,
Блеск багряного пожара,
Властелин жестоких чар!

Как вулкан свирепо мечет
Тучи пепла, глыбы лав,
Так людей на поле сечи
Ты бросал, к войне взалкав.

Ты карал их, ты разил их,
Щедро сыпал труп на труп,
Пировал на их могилах
И точил свой львиный зуб.

Двадцать пять твердынь разрушив
Во враждебной Курхиэ, –
Ты смирил навеки души
В обезбоженной земле.

Страны дальние Наири
Троекратно покорив,
Над руинами в порфире
Стал ты, грозен и красив.

Отдаленным поколеньям
Буквы острые, как нож, –
О тебе поют – и пеньем
Будят в сонных душах дрожь.

О, Тукультипалешарра!
Славя блеск твоих побед,
Шлю я грозному удару
Эхо слабое в ответ!

Внук Мутаккильнуску гневный!
Сын губительной Иштар!
Не отринь мой стих напевный –
Вечной славе скромный дар!

Пять крупных роз на малом стебле,
Пять роз Гавайского венка!
Вы – лоно матери колебля,
Цветете долгие века.

В глубоких безднах ваши корни,
Их первозданный греет жар, –
Но с каждым веком вы покорней
Суровой власти смертных чар.

Уж три цветка блестят слабее,
И не ползут по их стволам
Огня живительного змеи,
Чтоб прянуть к тихим небесам.

Но две сестры в могучем зное
Еще сверкают в тьме ночей,
Хоть волны рос – «пахоэхоэ»
Все тише льются с их стеблей.

Но будет Осень Мировая!
Тогда земля, как зрелый плод,
Эфир холодный рассекая,
На лоно Солнца упадет.

Тогда опять блеснут багрянцем
Черты небесного лица
И золотым протуберанцам
Не будет меры и конца!..

Тогда и ты, венок Гаваи,
Услышишь зов: «Цвети! пылай!» –
И снова брызг огнистых стаи
Прольет, шипя, Хуалалай!

И пусть в великом напряженьи
Погибнут мощные стволы, –
Но ждет огонь и возрожденье
За царством серости и мглы.

Вся ты – ветер, вся ты – буря,
Вся стремленье и порыв!
Каждый штрих в твоей фигуре
Молод, четок и красив.

Крепкой ручкой вздернув юбки,
Ты спешишь куда-то вдаль,
Блещут розовые губки
Сквозь волнистую вуаль.

И стучит о камень бодро
Каблучок высокий твой,
И танцуют плавно бедра
Под жакеткой вырезной.

Изогнувши стан свой полный,
Груди выставив вперед,
Ты бросаешься, как в волны,
В городской водоворот.

Ты спешишь, глаза прищуря,
Ветру локоны отдав,
Вся стремительна, как буря,
И свежа, как запах трав!