Владислав Холшевников - Мысль, вооруженная рифмами

Кто есть царь и кто тиран, хощеши ли знати,
     Аристотеля книги потщися читати.
Он разнствие обою сие полагает:
     царь подданым прибытков ищет и желает,
Тиран паки прижитий всяко ищет себѣ,
     о гражданстей ни мало печален потребѣ.

<1678>

Не сила капли камень пробивает,
     но яко часто на того падает;
Тако читаяй часто научится,
     аще и не остр умом си родится.

<1678>

Птицу из клетки скоро мощно испустити,
            но труд есть паки в тужде ону возвратити.
Точне без труда слово из уст ся пущает,
            но никоим образом воспят ся вращает.
Егда убо хощеши нечто глаголати,
            потщися прежде оно умом рассуждати,
Да не како печаль ти велику содеет,
            егда в ушесех людских везде ся рассеет.

<1678>

За Могилою Рябою.
       над рѣкою Прутовою
            было войско в страшном бою.
В день недѣлный ополудны
       стался нам час велми трудный,
            пришол турчин многолюдный.
Пошли навстрѣчь козацкия,
       пошли полки волоския,
            пошли загоны донския.
Легкий воин дѣлав много,
       да что был числа малого,
            не отнял мѣста лихаго.
Поял то был город близкий,
       врагом добрый, бо был ниский,
            дал бы на вас пострѣл рѣский.
Пришли на Прут коломутный,
       тут же то был бой окрутный,
            тут же то был нам час смутный.
Стали рядом уступати,
       иншаго мѣста искати,
            а не всуе пропадати.
Скоро померк день недѣлный,
       ажно российския силы
            на отворот загримѣли.
Страшно грѣмят и облаки,
       да страшный там Марс жестокий
            гримѣл на весь пляц широкий.
Зоря з моря выходила,
       ажно поганская сила
            в тыль обозу зашумѣла.
Всю нощь стуки, всю ночь крики,
       всю ночь огонь превеликий:
            во всю нощь там Марс шел дикий.
А скоро ночь уступила,
       болшая злость наступила,
            вся армата загримѣла.
Не малый час там стреляно,
       аж не скоро заказано,
            «На мир, на мир!» — закричано,
Не судил бог христианства
       освободить от поганства,
            еще не дал збить поганства.
Магомете, Христов враже,
       да что далший час покаже,
            кто от чиих рук поляже.

<1711>

Коли дождусь я весела ведра
                    и дней красных,
Коли явится милость прещедра
                    небес ясных?
Ни с каких сторон свѣта не видно, —
                    все ненастье.
Нѣт и надежды. О многобѣдно
                    мое щастье!
Хотя ж малую явит отраду
                    и поманит,
И будто нѣчто полготить стаду,
                    да обманит.
Дрожу под дубом; а крайним гладом
                    овцы тают
И уже весма мокротным хладом
                    исчезают.
Прошол день пятый, а вод дождевных
                    нѣт отмѣны.
Нѣт же и конца воплей плачевных
                    и кручины.
Потщися, боже, нас свободити
                    от печали,
Наши нас дѣды к тебѣ вопити
                    научали.

<1730>

       Уме недозрелый, плод недолгой науки!
Покойся, не понуждай к перу мои руки:
Не писав летящи дни века проводити
Можно, и славу достать, хоть творцом не слыти.
Ведут к ней нетрудные в наш век пути многи,
На которых смелые не запнутся ноги;
Всех неприятнее тот, что босы проклали
Девять сестр. Многи на нем силу потеряли,
Не дошед; нужно на нем потеть и томиться,
И в тех трудах всяк тебя как мору чужится,
Смеется, гнушается. Кто над столом гнется,
Пяля на книгу глаза, больших не добьется
Палат, ни расцвеченна марморами саду;
Овцу не прибавит он к отцовскому стаду.
       Правда, в нашем молодом монархе надежда
Всходит музам немала; со стыдом невежда
Бежит его. Аполлин славы в нем защиту
Своей не слабу почул, чтяща свою свиту
Видел его самого, и во всем обильно
Тщится множить жителей парнасских он сильно.
Но та беда: многие в царе похваляют
За страх то, что в подданном дерзко осуждают.
       «Расколы и ереси науки суть дети;
Больше врет, кому далось больше разумети;
Приходит в безбожие, кто над книгой тает, —
Критон с четками в руках ворчит и вздыхает,
И просит, свята душа, с горькими слезами
Смотреть, сколь семя наук вредно между нами;
Дети наши, что пред тем, тихи и покорны,
Праотческим шли следом к божией проворны
Службе, с страхом слушая, что сами не знали,
Теперь, к церкви соблазну, библию честь стали;
Толкуют, всему хотят знать повод, причину,
Мало веры подая священному чину;
Потеряли добрый нрав, забыли пить квасу,
Не прибьешь их палкою к соленому мясу;
Уже свечек не кладут, постных дней не знают;
Мирскую в церковных власть руках лишну чают,
Шепча, что тем, что мирской жизни уж отстали,
Поместья и вотчины весьма не пристали».
       Силван другую вину наукам находит.
«Учение, — говорит, — нам голод наводит;
Живали мы преж сего, не зная латыне,
Гораздо обильнее, чем мы живем ныне;
Гораздо в невежестве больше хлеба жали;
Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли.
Буде речь моя слаба, буде нет в ней чину,
Ни связи, — должно ль о том тужить дворянину?
Довод, порядок в словах — подлых то есть дело,
Знатным полно подтверждать иль отрицать смело…»

1743