Владислав Холшевников - Мысль, вооруженная рифмами
Л. Н. Мартынов. 110 Я4, разделенный на мелкие подстрочия, АбАб. 111 Я4, расшатанный: один стих V формы (Ты не отягоща́ешь на́с), два VII формы с пропущенным слогом (Что де́лается круго́м; С гармо́никами в рука́х) (АбАб), последняя строфа (ААБвБв).
По изд.: Мартынов Л. Новая книга. М., 1962.
Б. П. Корнилов. 112 ПеIII 3 необычный: при традиционной теме и песенной симметричной композиции — неразделенное 4-ст, (АбАб).
О. Ф. Берггольц. 113 Х5, АбАб. Популярный в этот период размер. Неточные рифмы.
По изд.: Берггольц О. Избр. произведения. Т. I. Л., 1967.
В. С. Шефнер. 114 Я5 бц, АбАб. Популярный в русской поэзии после Пушкина размер. Редкие подстрочия. 115 Амф3, АбАб; три трибрахия: два на 2-й стопе (И во́ткнутая в бесконе́чность; Пакга́узы и гаражи́) и один редкий — на 1-й (Параллелепи́педы зда́ний).
По изд.: Шефнер В. 1) Стихи. М.; Л., 1960; 2) Стихотворения. Л., 1965.
П. Д. Коган. 116 Х5, АбАб. Симметричная песенная композиция строфы. Кольцо стихотворения: 3-й и 4-й стихи первой строфы; эти стихи — метрический курсив: 3-й — Х4, 4-й — Х6.
Д. С. Самойлов. 117 Свободный стих; стихи от 1 до 5 слов. 118 Я3, нетожд. 4-ст, рифмы ж и м. Начало — измененный ритмически первый стих «Домика в Коломне» Пушкина (II, 43); стих Я5 превращен в Я3. 119 Амф 3131, нетожд. 4-ст: (аХаХ) и последующие (аБаБ); метрическое кольцо: первый и последний длинные стихи — Амф4. 120 Тпа1, б, Х″ХХ″ХХ″ХХх. 121 Лог античный.
По изд.: Самойлов Д. Волна и камень. М., 1974.
С. С. Орлов. 122 Я4, (абаб), традиционный.
По изд.: Орлов С. Третья скорость. Л., 1946.
С. П. Гудзенко. 123 Я4, (аБаБ), неупорядоченно разделенный на подстрочия, то столбиком, то лесенкой. 124 Х 4343, расшатанный, разделенный на подстрочия, (абаб), кроме одного 4-ст аБаБ.
По изд.: Гудзенко С. Стихи и поэмы. М., 1956.
А. А. Вознесенский. 125 Амф неурегулированный: чередование коротких Амф1 и длинных Амф 7–5; монорим, рифмы корневые. 126 ПеIII 3, начало — 4-ст: Я1-ПеIII 3-Я1-ПеIII 3, аа. 127 Дпа3, вольн. рифм. 128 ПМФ от Ткт к Акц. Своеобразное 4-ст: первые два стиха печатаются как один, но лесенкой; при этом только во вторых стихах встречаются 4-сложные интервалы между ударениями: нетожд. строфы, преобладают перекрестные 4-ст.
По изд.: Вознесенский А. 1) Треугольная груша, М., 1962; 2) Антимиры. М., 1964.
А. С. Кушнер. 129 ПеIV 3, ааббввгг. 130 Я6, бц, АБАБ.
По изд.: Кушнер А. 1) Ночной дозор. М.; Л., 1966; 2) Голос. Л., 1978.
VI. Приложение
Досиллабический и силлабический стих
Древнерусская книжность не знала стихотворства. В отдельные произведения проникали элементы стиха фольклорного — песен, поговорок; признаки стихотворной организации иногда заметны во фрагментах богослужения, но молитвословный стих еще мало изучен. Лишь в XVII в. начинает развиваться литературный стих. В нем отчетливо прослеживаются две различные струи.
Одна — анонимная демократическая поэзия, опирающаяся на фольклор. Один ее вид восходит к исторической песне, духовному стиху (VI, 1) — это преимущественно 3-ударный тактовик {Гаспаров, 352–371}, в котором рифма появляется время от времени как следствие синтаксического параллелизма, но организующей роли не играет. Другой вид, в сатирических произведениях, восходит к скоморошьим прибауткам, к раёшному стиху (VI, 2). Это стих рифмованный, со смежной рифмой, причем рифмующаяся пара всегда составляет синтаксическое единство — именно поэтому в приведенном здесь «Сказании…» зарифмованная пара писалась в одну строчку. Созвучие может быть и точным (попом — дураком), и весьма отдаленным (зделалося — учинилося); вернее, точная рифма — частный случай допустимого созвучия. Количество ударений в стихе непостоянно, как и слоговой объем. Традицию именно такого стиха подхватил Пушкин в «Сказке о попе и о работнике его Балде».
Другая струя — поэзия книжников, просвещенных людей, преимущественно духовенства. Их произведения большей частью дидактичны, связаны с церковной культурой или же являются стихотворными посланиями. Примыкают к ним по содержанию и произведения образованных «мирян» {Панченко, 26–62}.
Ранний стих XVII в. (VI, 3) имеет черты сходства с раёшным стихом: это стих фразовый, со смежной рифмой и тесной синтаксической связью рифмующихся пар. Рифма почти всегда грамматическая, как следствие синтаксического параллелизма, созвучие может быть приблизительным. Количество ударений и слогов в стихе тоже неопределенно.
Во второй половине XVII в. трудами Симеона Полоцкого утверждается силлабическая система стихосложения, главный признак которой — равносложность стихов. Наиболее употребительные размеры — цезурованные 13-сложник (7 + 6) (VI, 5, 7) И 11-сложник (5 + 6) (VI, 6). Реже встречаются 8-сложник и другие размеры.
Как мог на три четверти столетия утвердиться силлабический стих с неопределенным количеством ударений? Наиболее правдоподобной представляется гипотеза Б. В. Томашевского: большинство стихотворцев — лица духовные; вероятно, стихи декламировались на лад обычного при богослужении речитатива, в котором слоги выравниваются по силе произношения и сходит на нет различие между ударными и безударными.
С таким особым стилем произношения стихов связаны и поражающие наш слух разноударные рифмы: себ́е — по потре́бе, нау́чится — роди́тся, глаго́лати — рассужда́ти и т. п. (VI, 5, 6, 7) {Томашевский, 98–101; Панченко, 209–233}. Однако под влиянием польской поэзии, в которой силлабика утвердилась с XVI в., преобладает женская рифма.
Сохраняется грамматическая рифма. Синтаксическая связь рифмующихся стихов подчеркивалась графикой: первый стих писался с прописной буквы, второй, рифмующийся, — со строчной и с отступом.
Популярны были акростихи; в конце стихотворения Германа «Ангелскую днесь вси радость…» (VI, 4) начальные буквы (кроме рефрена) составляют фразу: «Герман сие написа».
В первой трети XVIII в. силлабика достигает вершины своего развития и претерпевает кризис. Новое светское содержание приходит в противоречие с церковно-речитативной декламацией. Короткий 8-сложник заметно тонизируется; «За Могилою Рябою» Феофана Прокоповича (VI, 8) звучит почти чистым хореем, что особенно ясно слышно при сравнении с 8-сложником Германа (VI, 4). Феофан экспериментирует и с рифмовкой: «За Могилою Рябою» написано тройными созвучиями, а «Плачет пастушок…» (VI, 9) — первая в XVIII в. перекрестная рифмовка, к тому же неравных стихов: чередуются 10-сложники (5 + 5) и 4-сложники.
А. Д. Кантемир в своих сатирах раскрепостил силлабический стих, освободил его от обязательной синтаксической связи зарифмованных строк, допускал переносы, и, как следствие, у него появились разнородные рифмы: многи — ноги, дети — разумети и т. п. (VI, 10). Однако стопной теории и практики Тредиаковского он не принял, упорядочив лишь ударения перед цезурой: в отличие от Симеона, у которого преобладали женские предцезурные окончания, Кантемир во второй редакции сатир допускал только мужские и дактилические. Это была запоздалая полумера. В поэзии Кантемира русский силлабический стих достиг вершины и на этом прекратился.
Анонимная демократическая поэзия, восходящая к фольклору
1. Повесть о Горе и Злосчастье
(Отрывок)
Наживал молодец пятьдесят рублев,
залез он себе пятьдесят другов,
честь его яко река текла.
Друговя к молодцу прибивалися —
<в> род-племя причиталися.
Еще у молодца был мил н<а>дежен друг,
назвался молодцу названой брат,
прельстил его речми прелестными,
зазвал его на кабацкой двор,
завел его в избу кабацкую,
поднес ему чару зелена вина
и кружку поднес пива пьяного,
сам говорит таково слово:
«Испей ты, братец мой названой,
в радость себе и в веселие и во здравие,
испей чару зелена вина,
запей ты чашею меду сладкого.
Хошь и упьешься, братец, допьяна,
ино где пил, тут и спать ложися.
Надейся на меня, брата названого,
я сяду стеречь и досматривать.
В головах у тебя, мила друга,
я поставлю кружку ишему сладкого,
вскрай поставлю зелено вино,
близ тебя поставлю пиво пьяное,
сберегу я, мил друг, тебя накрепко,
сведу я тебя ко отцу твоему и матери».
В те поры молодец понадеяся на своего брата
названого,
не хотелося ему друга ослушаться,
принимался он за питья за пьяные
и испивал чару зелена вина,
запивал он чашею меду сладкого,
и пил он, молодец, пиво пьяное.
Упился он без памяти
и где пил, тут и спать ложился,
понадеялся он на брата названого.
Как будет день уже до вечера, а солнце
на западе,
от сна молодец пробужается,
в те поры молодец озирается:
а что сняты с него драгие порты,
ч<и>ры и чулочки все поснимано,
рубашка и портки все слуплено
и все собина у его ограблена,
а кирпичек положен под буйну его голову,
он накинут гункою кабацкою,
в ногах у него лежат лапотки-отопочки,
в головах мила друга и близко нет.
И вставал молодец на белые ноги,
учал молодец наряжатися,
обувал он лапотки-<отопочки>,
надевал он гунку кабацкую,
покрывал он свое тело белое,
умывал он лицо свое белое.
Стоя молодец закручинился,
сам говорит таково слово:
«Житие мне бог дал великое,
ясти-кушати стало нечего,
как не стало деньги ни полуденьги,
так не стало ни друга не полдруга,
род и племя отчитаются,
все друзи прочь отпираются»…
2. Сказание о попе Саве и о великой его славе
