Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Умолк Рустам. Исфандиар поднялся
И, как апрель прекрасный, рассмеялся.

От тех речей Рустамовых огнем
Он запылал. Вскипело сердце в нем.

Сказал: «О битвах и трудах Рустама
Внимал я жалобам в словах Рустама,

Теперь послушай о моих делах,
Как я надменных растоптал во прах.

Все помнят, как во имя веры правой{47}
Меч на Арджаспа поднял я со славой.

Я тонущего в сквернах ниспроверг,
Владычество неверных ниспроверг.

Я сын царя природного Гуштаспа,
И внук я благородного Лухраспа.

Авранди-шах — Лухраспа был отец,
Прославлен в мире был его венец.

Авранди-шах рожден был Кей-Пашином,
А Кей-Пашин был Кей-Кубада сыном,

Чей выше звезд стоял великий трон,
Кто был так щедро небом одарен.

И так до Фаридуна мы дойдем,—
Он древа Кеев древним был стволом.

Мой дед по матери, кейсар великий —
Румийских стран и западных владыка.

Тот царь кейсар от Салма род ведет,—
Могучий это, справедливый род.

А Салм был Фаридуна ветвь и плод,
А Фаридун — Ирана был оплот.

Ты у царей — отцов моих счастливых,
Вождей великих и благочестивых —

Был верным уважаемым слугой,—
Тем не хочу гордиться пред тобой!

Царями трон тебе дарован твой,
Хоть ты царям и зло творил порой.

Вниманье моему яви рассказу,
А ложь скажу — прерви рассказ мой сразу!

С тех пор как дед возвел отца на трон,
Я был бронею браней облачен:

Я воевал с врагами правой веры,
Побил неверных без числа и меры.

Когда ж меня Гуразм оклеветал{48}
И в Гумбадане узником я стал,

Вернулись орды из туранских далей,
Несчастного Лухраспа растерзали.

Тогда Гуштасп — смятеньем обуян —
Послал Джамаспа в крепость Гумбадап.

Когда Джамасп меня в цепях увидел,
Не слезы — кровь в моих глазах увидел,—

С собой привел он в башню кузнецов,
Чтоб отпереть замки моих оков.

Страх овладел послом и кузнецами,
Когда я встал и загремел цепями.

Сломал ошейник, на глазах толпы
Порвал оковы, повалил столпы.

На скакуна вскочил я вороного
И поскакал царю на помощь снова.

И от меня бежал, покинув стан,
Арджасп, туранский лев и пахлаван.

Облекшись панцирем железнобронным,
Погнался я за тигром разъяренным.

Мир не забудет подвигов моих;
Я дивов истребил и львов степных.

Взял Руиндиж и на стенах крутых
Настиг врагов и уничтожил их.

Чьи столь великий труд свершали руки?
А что там вынес я! Такие муки

Не испытал онагр, голодным львом
В пустыне раздираемый живьем!

Акула стольких мук не выносила
В тот час, как крюк смертельный проглотила!

Был медностенный замок на скале,
Тонувший в облаках, в небесной мгле.

Шли Фаридун и Тур туда с войсками.
Но неприступен был за облаками

Оплот язычников на кручах скал.
А я пришел — их ужас обуял!

Я взял тот грозный замок на вершине,
Разбил кумиры в капище твердыни.

На жертвенниках мной огонь зажжен,
Что был Зардуштом с неба принесен.

Нигде теперь врагов Ирана нет!
Ни войск, ни шаха у Турана нет!

Вернулся я, прославленный в боях,
В Иран, где правит величавый шах.

Но, вижу, затянулись речи наши.
Вина ты жаждешь — так подымем чаши!»

«Деянья наши,— вымолвил Рустам,—
Бессмертным станут памятником нам.

Будь благосклонен и послушай слово
Бывалого богатыря седого!

Когда б я не пошел в Мазандеран
С мечом, с копьем тяжелым, как таран,

Где в кандалах томился Кей-Кавус
И с ним слепые Гив, Гударз и Тус,—

Кто б положил конец их тяжкой муке?
Кто б на Диви-сафида поднял руки?{49}

Где б Кей-Кавус спасение обрел?
Кто б шахский воротил ему престол?

Был мною шах освобожден великий,
Поставлен на иранский трон владыкой!

Главы врагов я отрывал от тел.
Не саван их тела — а прах одел.

Мне друг в боях был Рахш огненноярый,
А старый меч мой щедр был на удары.

Когда ж Кавус пошел в Хамаваран
И вновь подставил шею под аркан —

Собрал тогда я воинство в Иране,
Богатырей повел на поле брани.

Царя врагов я выбил из седла,
Сразил его, как божия стрела.

Вновь из темницы вывел я Кавуса,
Оковы снял с Гударза, Гива, Туса.

Афрасиаб, пока я вел войну,
Ударил на Иранскую страну,

Привел войска, подобно грозным тучам.
И вновь я полетел на бой с могучим.

Когда скакал я под ночною тьмой,
Не грезились мне отдых и покой.

Афрасиаб, мое увидя знамя,
Вдали сверкающее, словно пламя,

Услышав ржанье моего коня,—
Все бросил, спасся бегством от меня.

Но если б Кей-Кавуса я не спас —
И Сиявуша не было б у вас,

И Кей-Хосрова слава б не сияла!
А от него берете вы начало.

Эй, шах! Вот я большую прожил жизнь,—
На разум мой, на опыт положись.

Порукой — честь! Тебя я властелином
Поставлю над Ираном и над Чином.

Когда ж сковать меня ты вздумал, шах,
Корысти не найдешь ты в тех цепях.

Как я примчусь на бой, как взвею прах —
Меж небом и землей посею страх!

Был я великим, счет терял победам,
Когда Лухрасп был никому не ведом.

Имел я эти земли, этот дом,
Когда Гуштасп был в Руме кузнецом.

Что ж ты кичишься предо мной венцом,
Гуштасповым престолом и кольцом?

Был молод, поседел я чередом,
Но я не ведал о стыде таком:

«Иди! Свяжи Рустама!» — кто так скажет?
Мне сам творец вселенной рук не свяжет!

Вот в оправданьях унижаюсь я.
Речей довольно! Щит мой — честь моя!»

И рассмеялся Руинтан могучий,
Встал, плечи распрямил и стан могучий.

«Эй, муж слоноподобный! — молвил царь —
Все это о тебе слыхал я встарь!

Как львиное бедро — твоя десница,
А шея — мне драконьей крепче мнится».

Так говоря, он руку старцу жал
И разговор с улыбкой продолжал.

Так руку жал, что сок кровавый на пол
Из-под ногтей Рустамовых закапал.

Рустам не дрогнул, руку сжал в ответ
Исфандиару и сказал в ответ:

«Блажен Гуштасп и славой властелина,
И тем, что породил такого сына!

Четырежды блажен могучий род,
Чьей ветви цвет вовек не отцветет!»

Так говоря, кивал он белой бровью,
Сжимая руку шаха. Черной кровью

Рука у Руинтана налилась,
Но тот не дрогнул и сказал, смеясь:

«Эй, лев! Сегодня пить со мною будешь!
А завтра утром о пирах забудешь!

Как завтра утром стану в стремена,
Надену шлем, броню на рамена —

Ты жизнь сочтешь за тягостную ношу,
Когда тебя копьем с седла я сброшу.

Свяжу тебя и к шаху приведу,
Но знай — не на позор, не на беду.

Скажу: «Вот он! Вины на нем не знаю!»
Тебя я перед шахом оправдаю.

И ты со славою пойдешь домой,
Добро, богатство понесешь с собой».

Захохотал Рустам, махнув рукой
И потрясая гривою седой,

Спросил: «Ты где привык к мужскому бою,
С моею не встречавшись булавою,

Когда я закручу ее смерчом,
С моим арканом, луком и мечом?

Но если завтра так судьба устроит,
Лицо любви от нас она закроет,

И будет кровь на пир принесена
И злоба — вместо красного вина,

Мы руд заменим барабаном ярым,
Мы грудь и плечи обречем ударам.

И ты познаешь, что такое бой,
И мощь мужская, и удар мужской!

Как соберусь я завтра, в поле выйду,
Тебе, мой шах, не причиню обиду,—

Нет! Подыму тебя я над седлом,
И в плен возьму, и отвезу в свой дом,

И приведу тебя к златому трону
И поднесу тебе свою корону,

Что дал мне Кей-Кубад, великий шах,
А он да возликует в небесах!

Я дверь моих сокровищниц открою,
Казну свою рассыплю пред тобою,

Дам все, что нужно войску твоему,
До вечных звезд венец твой подыму!

Воспрянув сердцем радостным из праха,
Приду с тобой к престолу шаханшаха.

Покорством слово правды облачу,
Тебе венец Ирана я вручу.

Приму на плечи прежней службы бремя,
Как я служил царям в былое время.

Все сорняки в посеве прополю,
Отрадой светлой сердце обновлю.

Коль шахом станешь ты, а я — слугою,
Кто в мире устоит перед тобою?»