Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Глубокой ночью, втайне — без помехи,
Исфандиар надел свои доспехи.

Затем он отпер крышки сундуков,
На волю выпустил своих бойцов.

Принес всего им, в чем была потреба.
Дал подкрепиться мяса им и хлеба.

Когда же яств очистили поднос,
Он по три чаши каждому поднес.

Насытясь, воины повеселели.
И царь сказал им: «Братья, мы у цели.

Смелей! Да будет к счастью эта ночь!
Теперь молите небо нам помочь».

И он на три отряда разделил их,
И верою в победу окрылил их.

На площадь он послал один отряд,
Чтоб тюрков убивали — всех подряд.

Других послал — врага теснить в воротах,
Бегущих с поля изрубить в воротах.

А третьему отряду он сказал:
«Убейте всех, кто нынче пировал!

Они все пьяны. На стены взойдите,
Всем головы мечами отсеките!»

А два десятка он повел с собой,
И вторгся во дворец, и начал бой.

Вломился, все преграды сокрушая,
Сердца рычаньем львиным устрашая.

Царя-воителя громовый рык
Пристанища сестер его достиг.

Хумай на голос брата поспешила,
А за руку Бихафарид тащила.

Исфандиар увидел пред собой
Царевен, схожих с юною весной;

Сказал он сестрам: «Ничего не бойтесь,
Но поскорей, как дым, отсюда скройтесь!

Вот ключ вам. В доме спрячетесь моем
В подвалах с золотом и серебром.

И ждите там, пока я в битве буду,—
Сложу главу или венец добуду!»

И, полон жаждой мести и жесток,
Ворвался витязь в царственный чертог.

Мечом всему живому угрожая,
Защитников бегущих поражая,

Он трупами покои завалил,
Чертоги морем крови затопил.

Вот шум достиг опочивальни шаха
И с ложа встал Арджасп, исполнен страха.

Но гневом гордый дух его вскипел,
Кольчугу он, румийский шлем надел.

И выбежал, проклятья извергая,
Из спальни, сталью ратною сверкая.

И встретился лицом к лицу с купцом
В кольчуге, с окровавленным мечом.

Исфандиар сказал: «Ты град ударов
Получишь от купца взамен динаров.

Дар от Лyxpacпa я принес тебе,
Печать Гуштаспа я принес тебе!

Печатью заклейменный роковою,
Покроешься ты черною землею!»

И запылал в сердцах их бранный жар.
Сошлись Арджасп и лев-Исфандиар,

Удары сталью нанося друг другу
И рассекая шлемы и кольчугу.

И вот Арджасп могучий изнемог,
Он в ранах весь от головы до ног.

Как слон огромный, пал он, окровавлен,
Мечом Исфандиара обезглавлен.

Так вот что звезды смертному дарят,—
То поднесут бальзам, то черный яд!

С презрением на мир взирай, о мудрый!
Ты в жизни — гость; так не страдай, о мудрый!

Убив Арджаспа, грозный Руинтан
Обрек разгрому замок и айван.

Мечами стражу всю посечь велел он,
Дворец со всех сторон поджечь велел он.

Никто из обитателей дворца
Не избежал кровавого конца.

Казнохранилище царя Турана
Оставив под надежною охраной,

Пошел к конюшням царским Руинтан,
В деснице — меч, в стальной кольчуге — стан.

Коней арабских отобрать велел он,
Мужам своим их оседлать велел он.

И сели на могучих тех коней
Сто шестьдесят его богатырей.

Сестер привел он, в седла посадил их,
Ликуя сердцем, что освободил их.

Отряд оставил в крепости; Сава—
Отважный муж — отряда был глава.

Богатырю Саве сказал: «Как в поле
Мы выйдем и очутимся на воле,

Ворота городские ты закрой
И у ворот неколебимо стой.

Когда я своего достигну стана
И снова встречу славного Пшутана,

Вели кричать дозорным: «Да живет
Наш царь Гуштасп, как вечный небосвод!»

Когда в бою туранцы истомятся
И вспять к вратам твердыни устремятся,

Ты сбрось главу Арджаспа со стены,
И пусть их души будут сражены!»

И в степь он выехал во мгле тумана,
Как слон, вломился он в ряды Турана.

Сто шестьдесят за ним отважных шли
И гибель и смятение несли.

Достигли стана... Радостен и светел,
Воителя Пшутан премудрый встретил.

И кто опишет войска торжество
Перед царем и доблестью его!

Когда, как царь с серебряного трона,
Сошло светило ночи с небосклона,

Раздался с башни клич богатырей:
«Живет Гуштасп, великий царь царей!

Цветет Исфандиар непобедимый!
Луною, небом и судьбой хранимый!

Святой закон мечом он защитил,
Туранцам за Лухраспа отомстил!

Арджаспа он железом обезглавил,
Гуштаспа возвеличил и прославил!»

Смутились тюрки, слыша этот крик,
Не ведая — откуда он возник?

От клича, что над полем разносился,
Тревогой дух Кахрама омрачился.

И Андарману, брату, он сказал:
«Не распознаешь ночью, кто кричал.

Что скажешь? Что-то будет нынче с нами?
Мы всё с тобой должны разведать сами!

Иль это пьяной стражи озорство
У изголовья шаха самого?

Какая дерзость у простого люда!
Но этим крикунам придется худо.

Всех надо, как изменников, казнить
И преданною стражей заменить!

Так поспешим! И коль застанем дома
Врагов, что ищут нашего разгрома,—

Мы по-турански их возьмем в зажим,
Мы черепа им сталью размозжим!»

Все громче голоса во тьме звучали,
И на стене, и на холме звучали,

Они со всех сторон теперь неслись.
И души тюрков страху поддались.

Войска роптали: «Голосов так много,
Что только в крепость нам теперь дорога.

Вернемся, братья, дом наш защитим.
Запремся, всем врагам отпор дадим».

Кахрама сердце ужасом сжималось,
Лицо его страданьем искажалось.

Сказал он людям: «За царя, за вас,
О воины, в тревоге я сейчас!

Теперь в укрытье отступить нам надо,
А Руиндиж надежная ограда».

И вспять, подобные морским волнам,
Туранцы устремились к воротам.

Но гнал Исфандиар их по пятам,
Удары нанося то здесь, то там.

Вот вскачь Кахрам достиг ворот, и что же —
Врагов и в воротах он видит тоже.

Сказал мужам: «Принять придется бой,
И пусть судьба пошлет исход любой.

Вы, в ком бестрепетны сердца живые,
Все за мечи беритесь боевые!»

Когда в глаза им глянула судьба,
Отважным стала тягостна борьба.

И щит о щит, и меч о меч схватились.
И до утра два славных войска бились.

Но утренней зари блестнул венец,
Турана славе наступил конец.

В сиянье раннем алого востока
Сава явился на стене высокой.

И голову убитого царя —
Арджаспа, гордого богатыря,—

Он кинул вниз. Лишь это увидали,
Сражаться вдруг туранцы перестали.

Ряды смешались, громко голося,
И стон и плач великий начался.

Два царских сына, две его опоры,
Рыдая, содрогались, словно горы.

Так неожиданно беда пришла,
Что души сильных пламенем сожгла.

Взывало войско: «Доблестный воитель,
Наш полководец, лев и повелитель!

Кем ты в ночи предательски сражен?
Убийца твой — да будет проклят он!

Кто управлять в походах будет нами?
Кто на стене твое подымет знамя?

Коль мы лишились нашего отца,
Не будет пусть ни войска ни венца!»

Халлух, Тараз отчаяньем вскипели,
Все души жаждой смерти пламенели.

И яростной, неистовой толпой,
Ища конца, они рванулись в бой.

В широком поле брань возобновилась,
И тучей пыли небо омрачилось.

Тела убитых грудами легли
На окровавленной груди земли.

Повсюду — смерть, стенания и муки,
Отрубленные головы и руки.

Над степью черная нависла мгла.
Кровь у ворот потоками текла.

Когда Исфандиар ворвался в сечу,
Кахрам погнал коня ему навстречу.

И сшиблись, затрещали их щиты.
Они слились в одно — сказал бы ты.

Исфандиар за пояс взял Кахрама,
Сорвал с седла и вверх подъял Кахрама.

И гневно грянул об землю его
Под клич победный войска своего.

Арканами Кахрама тут скрутили,
В обоз полуживого утащили.

Без полководца, словно горсть песка,
Рассыпались туранские войска.

Как листья под ударами метели,
Под вихрем смерти головы летели.

Над полем воздух гибелью дышал...
Тот все терял, другой — все забирал.

Повсюду шлемы, головы валялись.
О трупы кони храбрых спотыкались.

Кто день грядущий видит? Кто прочтет
То, что от нас скрывает небосвод?{46}

Немногих тюрков скакуны лихие
В пески умчали за холмы глухие.

А те, кому не удалось уйти,
От смерти не могли себя спасти.

Простые степняки в живых остались,
Что за людей у знатных не считались.

А воины, в отчаянье, в слезах,
Щиты и шлемы побросали в прах.

Молили: «Пощади нас, справедливый!»
И были их глаза как день дождливый.

Но в мести был безжалостен и яр
Кровь проливающий Исфандиар.

Всех всадников воинственных убил он.
Ни одного вельможу не простил он.

Не стало в Руиндиже никого,
Кто б отстоял достоинство его.

Убитым поле битвы царь оставил,
В стан воротился, вечного прославил.

Две виселицы у ворот градских,
Две черные петли свисают с них.

Там за ноги двух сыновей Арджаспа
Повесил царь — в отмщенье за Лухраспа.

Туранскую рассеянную рать
Велел он догонять и избивать.

Богатырей уничтоженью предал,
Туран огню и разоренью предал.

Всех, кто могли оружие носить,
Велел он беспощадно истребить.

Сказал бы ты: гроза прошла, сверкая,
Дождь огневой на землю изливая.

И сел в шатре, событья обозрев,
За чашей, средь князей, иранский лев.

И написать велел писцу посланье
Гуштаспу о великом том деянье.