Анатолий Апостолов - За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)
Спаси меня,
Друзей и близких,
Кто во грехе,
Кто в Магомете,
Кто во Христе.
Спаси Россию, ее селян.
Спаси хамитов,
Спаси семитов,
Норманнов, чукчей –
Иафетян,
И вместе с ними
Спаси славян!
Вопль восхождения
На Земле как прежде нет надежды.
Разум спит, душа Тебя не слышит.
На Земле все так же, как и прежде,
О спасенье нечего мечтать:
Царедворец летописи пишет,
Мудрых продолжают убивать…
Задушу в душе своей паяца,
Изведу товарищей пустых,
Перестану всех и вся бояться –
Червь слепой – я буду рад валяться
У ворот обителей святых,
Вместо хлеба глиной пробавляться
В ожиданье тучек дождевых…
Стану прахом, буду легче пуха
Над кипящей лавою лететь,
Ниспошли, Господь, Святого Духа,
Помоги, Господь, Тебя узреть,
Помоги узреть Огонь бессмертный,
И в Тебе, как атом просветлеть…
День последний
Борису Михайловичу Бим-Баду…
Есть предел немыслимым мученьям .
Подведен итог сгоревших лет
В день последний. Завтра – воскресенье,
Завтра будет праздничный обед.
Посмотри, Господь, как подобрели
В круге первом алчущие звери –
Им такой обед необходим
Для утроб, не чувствующих меры…
Что должно случиться, то случится –
Бытия поток неповторим,
Но вопрос назойливый стучится:
»Почему за правду и за веру
Для утроб, не чувствующих меры
Вдруг попал в ощип Твой серафим?»
Посмотри, как под убогой сенью
Соблазняют все его спасеньем,
Утешают именем Твоим…
День последний. Рок неумолим –
Звонко звякнет ключ в железной двери,
Все случится быстро, без затей,
И никто не охнет от потери
Одного из лучших сыновей…
У порога временем истертым
Буду выть у запертых дверей:
»Чаю воскрешения всех мертвых –
Высшей сути Истины Твоей»!
Bз глубины глубин (На псалом царя Давида)
Я, жизнь свою сгоревшую итожа,
Из глубины глубин взываю к Тебе Боже!
Услышь, Господь, ничтожный вопль,
Глас сердца моего отчаянный и злой.
Ты видишь, как враги меня теснят,
Моих друзей укладывают в ряд,
Не зарывая в братские могилы…
Даруй, Господь, еще немного силы –
Мне помоги! И мышцею Своей
Врагов как гнус над водами развей!
Вдохни Cвой Дух в тщедушного раба,
Ты знаешь, как душа моя слаба –
Мне с нею не войти в Твою обитель,
Мой крепкий Бог, Господь мой и Спаситель!
Ты видишь, духом немощен и слаб
Посланник твой, Твой блудный сын и раб…
К Тебе стремлюсь я выйти на простор
К подножию Твоих небесных гор.
Уж близок час, час моего спасенья –
Иных миров я вижу отраженье,
И слышу отзвук ангельского пенья…
Оковы сброшены. Я жду преображенья…
Зачем иная жизнь, когда я глуп и слаб?
Глупец самонадеянный, да разве я достоин,
Чтобы войти к Тебе? Как не слуга, не раб,
А как на все способный, храбрый воин?
И разве воин я, когда врага любить обязан,
Когда я этой заповедью связан,
Не в состоянии так жить и умирать,
Не зная, для чего меня рожала мать,
Я не могу понять всю эту круговерть:
Скажи мне ясно: где тут жизнь и смерть?
На краю суровой Ойкумены
Я ходил по городам и селам –
При слепом пророке поводырь.
Я мечтал, что старец своим Словом
Приведет к молитвам грешный мир.
Сотню лет бродили мы. И что же?
Мне вдруг стало стыдно за людей,
Чьи повадки очень даже схожи
С хищной сутью вымерших зверей.
Понял я, стреляет старец в небо:
Стрелы слов пронзают пустоту –
Люди алчут праздности и хлеба,
Люди ищут истину не ту…
Сладок мир иллюзий и обманов,
«Золотые сны» земных владык
На вершине спящего вулкана
Для того, кто думать не привык.
Понял я, что сердце мое стынет,
Что и я, как все, неисправим,
И повел пророка я в пустыню,
Сатанинской ересью томим.
Тяжек груз обмана и измены,
Смраден груз накопленных грехов
На краю суровой ойкумены
В океане стонущих песков.
И впервые я солгал пророку,
Я сказал, что множество людей
Притекло к нему сюда до срока,
Чтобы знать об участи своей,
О своем узнать предназначенье,
О своем бессмертии узнать
Через смену многих поколений
Всех святых несущих благодать…
А вокруг стада камней лежали,
Между ними ветер прах носил
И стихал у наших ног устало…
И тогда пророк заговорил.
Словно гром слова пророкотали,
Словно кто-то небо разорвал,
Словно пробудился Кракатау
И на брег погнал «девятый вал».
И случилось чудо: озарились
Лбы холмов чернеющих пустынь,
И ожили камни, пробудились,
И сказали камни нам: «Аминь!»
Самая страшная притча
Памяти протоиерея Вячеслава (Резникова)
В моем доме завелась змея,
С нею богатеть я стал в себя
Богатеть в себя, увы, не в Бога.
Приносила мне она червонцев много…
Но ужалила однажды в ногу
Эта гадина любимого коня.
Конь издох. И горько плакал я…
А потом решил: «Сейчас убью
Эту подлую зловредную змею!»
В тот миг же ко мне вползла змея,
Царскими червонцами звеня:
»Ты коня вовеки не вернешь,
Если ты сейчас меня убьешь.
И что проку – благодетеля губить?
Лучше нового коня себе купить».
Отложил я в сторону тесак,
Уползла змея на свой чердак.
Но ужалила жену мою змея.
Умерла она, и горько плакал я.
И решил, что обязательно убью
Эту злую и ревнивую змею.
В тот же миг вползла ко мне змея
Золотой валютою звеня:
»Положи на место острый нож,
Все равно жену ты не вернешь.
Ты же умный, не какой-нибудь дундук,
Наполняй деньгой еще один сундук!»
Что потом случилось – ой-е-ей! –
Умер сын, ужаленный змеей,
Умер сын –кровиночка моя –
Ну, теперь не жить тебе, змея!
А змея с деньгами тут как тут:
»Сына нет, – но деньги в дом плывут.
Ты же умный, не какой-нибудь дундук,
Наполняй скорей еще один сундук!»
А вчера, вчера в начале дня
Эта гадина ужалила… меня!
Ночь прошла в горячечном бреду:
«Если оклемаюсь, то… убью
Эту подколодную змею!»
Оклемался утром и опять
С тесаком пошел змею искать.
А змея с деньгами тут как тут –
Деньги снова в сундуки мои текут…
И опять ползет, ползет к моим ногам змея,
Червонцами чарующе звеня…
И тесак в кусты забросил я…
Ломоносовский тракт
Мы живем в расстрелянной деревне,
Здесь все так, как сорок лет назад:
Здесь качели виснут на деревьях,
Плодоносит яблоневый сад.
На крылечке солнышком согретом
Под ногами старые газеты
О Ежове «доблестном» шуршат.
На столах застыли самовары
И стаканы грязные стоят.
Не допили чай свой, не допили
Поселенцы с Дона, кулаки,
Их чекисты на корню сгубили,
И зарыли скопом у реки.
Поселенцы жить, как все хотели,
Как их предки двести лет назад.
Догнивают детские качели,
Плодоносит яблоневый сад…
Видение
Ты видишь девчонку,
Тонкие ножки,
У ветхой сторожки,
На пристани сгнившей
На том берегу?
Близ Княж-Погоста,
Где жил я немножко,
Лет, эдак, восемь
В глубоком снегу?
Моет девчонка тонкие ножки
Там, у сторожки, на том берегу.
Мне жалко девчонку,
Подростка-сосенку,
За то, что течет в ней
Славянская кровь:
Отправили маму
В глухую сторонку,
В гнилые бараки
Под лагерный кров.
Кто папа девчонки,
Поди, отгадай:
Микула-крестьянин,
Мамай-вертухай?
Не важно! Не важно!
А важно, что вижу
Я Деву-Россию на том берегу!
О, друг мой, ты молод,
И молод вполне,
Ты мог бы добраться
На утлом челне
К девчонке-России
На том берегу…
Ты можешь, ты можешь,
А я не могу…
У тихих вод
У тихих вод поток времен
Струит по лунным фазам,
И нет фамилий, нет имен
И не вмещает всех нас Разум.
Мы безымянные. Нам нет
Во тьме Вселенной места:
Пусть гаснет животворный свет,
И возникает Продолжатель чести
Былых мифических времен.
А мы останемся на месте
Своих условленных надежд,
Своих условленных понятий
Средь торжествующих невежд
И обнаглевших автократий.
Мы – русские. У тихих вод
Уходит в ил простой народ…
Памяти философа Зиновьева
Как сегодня вечер тих и светел,
И тоской отчаянной томим
Над купиной этих грустных ветел
Соловьем разлился серафим.
Он поет о том, что всем известно
И о том, что неизвестно всем,
О насущном хлебе, хлебе пресном,
И о том, как выжил Вифлеем.
И о том, что нет на свете грешных,
Разве грешен мелкий муравей?
Льется песня чудная неспешно
И тоскует мудрый Моисей.
Знает он, что муравей ничтожен,
Муравей для государства жил.
Человейник будет уничтожен,
Человейник это заслужил…
Страсти по Моабиту
Жизнь без вкуса, запаха и цвета –
