Валентин Парнах - Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции
Еще значительней судьба Антонио Жозэ да Сильва. Автор комедий-оперетт, этот потомок марранов невольно стал героем трагедии собственной слишком короткой жизни. За пятьдесят лет до Великой французской революции, тридцати четырех лет от роду, он погиб в аутодафе.
Пытка колесованием
Серран и Сильва — оба любили смешное. Сильва следовал традициям Плавта, Мольера, Жиля Висенте[97]и отличался вкусом к музыкальному зрелищу, в котором речитатив сменяется пением, жест — танцем.
Возможно, что в своих комедиях Антонио Жозэ да Сильва хотел, между прочим, высмеять изощренных и манерных поэтов. Не с этой ли целью он сложил сонет, названный в нашем переводе «Живой мертвец», — объяснение в любви, начинающееся словами:
О Тарамелла, я живой мертвец,
Ради тебя, я мертвый и живой,
Но не подумай, что живу, живой,
Нет, хоть я жив, но я живой мертвец.
Ироническая или нет, построенная от начала до конца на чередовании слов «живой» и «мертвец», эта серенада восходит к испанским и португальским первоисточникам.
XVIII
В XVIII веке, когда Антонио Жозэ да Сильва забавлял своих современников, инквизиция все еще действовала.
В договорах между Англией и Испанией имелся особый пункт, по которому британские подданные не католического вероисповедания не должны подвергаться преследованиям со стороны инквизиции. Тем не менее инквизиция совершала вооруженные нападения на иностранные корабли, захватывала грузы, арестовывала, заключала в тюрьму и приговаривала к различным наказаниям — «неверных». Чтобы захватить ценный груз, священному трибуналу достаточно было обвинить какого-нибудь иностранного моряка в том, что он «иудействовал». Происходил общественный скандал, по терминологии инквизиции. Сколько бы иностранные правительства и посольства ни требовали освобождения подданных своей страны, арестованные погибали в тюрьмах.
Таким образом, в стремлении наложить лапу на иностранные товары, инквизиция вела себя по-пиратски. Обвиняя кого-нибудь в ереси, она не теряла случая обогатиться за его счет.
В этот же век в Испании некий француз по имени Фогаз однажды в разговоре упомянул: «Мы достаточно проходим сквозь чистилище в этом мире. Мы не должны страдать еще в другом».
Это слова Лукреция[98]:
Надо из наших сердец изгнать боязнь Ахеронта!
За подобные «еретические» слова Фогаза заключили в тюрьму Мадридской инквизиции.
Есть место для вас
В этих смутных звучаньях,
Замкнувших в одно
И жизнь и смерть.
Жюль Сюпервьель[99]
Мало-помалу костры исчезали, но в так называемое новое время инквизиция все еще пользовалась пытками при допросах обвиняемых.
Официально и окончательно инквизиция была отменена в Испании только около 1834 года. Но папской властью формально она не отменена и посейчас.
В наши дни, после падения Испанской монархии, архивы монастырей смогли бы открыть хранимые в течение веков тайны. Следовало бы ознакомиться с документами, часть которых, может быть, относится к «еретическим» писателям.
Кроме Луиса де Леона, эти поэты неизвестны даже у себя на родине.
При жизни некоторых из них вздергивали и подвешивали на дыбу. После смерти их стихи все еще висят в пустоте.
Вот уж поистине «проклятые поэты»![100]
Инквизиция хотела принудить их молчать. Но сквозь стены тюрем, из глуши изгнаний, из гробов — их голос доходит до нашего века. Их стихи вырваны из забвения. Новые Лазари, эти люди вызваны к жизни.
Валентин Парнах
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ЭТОЙ КНИГИ
В царской России, в частности в годы империалистической войны, положение евреев заставляло вспоминать времена испанской инквизиции.
Аутодафе. Приготовление к сожжению на костре
Уже тогда я стал искать следы испанских и португальских поэтов, преследуемых инквизицией. Впервые я пробовал найти их в Париже, где долго жил. В библиотеке Сорбонны, в редкостном собрании старинных испанских стихов, я нашел трехстишие неизвестного автора XIV или XV века. Это была глухая жалоба или мрачное признание: «Мое сердце черно, как колонны Соломонова храма». Я не записал этих строк, но, запомнив их, через двенадцать лет перевел их в стихах на французский язык.
Есть отрывки стихов, как бы вырезанные гвоздем на стене тюремной камеры. Подобно этому трехстишию какая-нибудь испанская сагсеlега[101], тюремная песня неизвестного автора, могла бы служить эпиграфом к собранию повествований о жизни и гибели узников инквизиции.
Одним из первых текстов, найденных мною в Париже, были отрывки из редкостной в наше время книги Давида Абенатара Мэло, помещенные в исторических, социологических и литературных исследованиях об евреях Испании испанского историка Амадора де лос Риоса. Меня поразили только стихи, повествующие о перенесенных Абенатаром пытках. В 1920 году я перевел одно из приводимых мною стихотворений Мало. На новые поиски я отправился в Испанию.
Немецкие и французские исследования и заметки Меира Кайзерлинга по истории литературы испанских и португальских евреев, а еще раньше «Еврейская энциклопедия» на русском языке, послужили мне первыми путеводителями по этим мало исследованным областям. Мало-помалу я узнал главнейшие элементы, по которым мог еще только воображать целую стихию. Но все определенней я обнаруживал, что многие редкие книги найти чрезвычайно трудно. Я заглянул в узкое окно тюремного мира, но проникнуть туда, казалось, было невозможно.
После перерыва в несколько лет в моей исследовательской работе я перевел около семисот строк стихов из «Трагических поэм» Агриппы д’Обинье и таким образом опять вернулся в мир тюрем, пыток и казней, созданный этим французским современником многих жертв испанской инквизиции.
Наконец, через несколько лет, опять во Франции, в английском издании испанских стихов XV века я нашел маленькую «Песню заключенного»[102], которую затем перевел, а в Парижской национальной библиотеке, в каталоге анонимов, обнаружил четыре тома «португальского комического театра», где появились комедии Антонио Жозэ да Сильва. До этой находки о замечательной жизни этого автора я прочел, вероятно, все, что появилось на французском, португальском, испанском, немецком и английском языках.
Пять стихотворений Сильвы, «Песню заключенного» неизвестного автора XV века и терцет «Мое сердце черно» я перевел на французский язык. Эти французские стихи появились в журналах «Bifur» и «Europe» в 1930 году, а моя статья о Давиде Абенатаре Мэло с отрывком из его стихотворения — в «Nouvelles Littéraires» в 1928 году. В 1930 году парижское издательство Rieder, впервые выпустившее во французских переводах книги Гамсуна, Горького, Бабеля, решило издать мою книгу «L’Inquisition».
Через посредство Парижской национальной библиотеки я получил из университетских библиотек Амстердама и Лейдена книгу Давида Абенатара Мэло, несколько книг Даниэля Лови де Баррьоса и др. В Париже ни в Национальной библиотеке, ни в других их не было.
Наконец-то в моем распоряжении находились книги, известные мне до тех пор только по заманчивым названиям! Как всегда в таких случаях, меня ждало некоторое разочарование. Но среди множества слабых, трескучих и непомерно растянутых стихов, копии которых и сейчас находятся в моем распоряжении, мне удалось найти образцы подлинной поэзии.
Я безжалостно отбросил тысячи строк и значительно сократил некоторые выбранные мною стихотворения. Таким образом, я дал им зазвучать во всей их силе. Я перевел на французский еще целый ряд стихов. Многие из них появились в журнале «La Courte Paille» и других. В то же время, пробиваясь сквозь заросли этой области, я находил новые и новые произведения. Кстати, в Париже я обнаружил, что даже известнейшие французские испанисты, как директор Испанского института проф. Мартинанш и автор «Панорамы испанской литературы», знаток испанской старины Жан Кассу, не имеют понятия о поэтах-марранах.
В Париже впервые я нашел и каталог дел, извлеченных из архивов мадридской инквизиции. Много лет спустя, в ходе моей работы над моей книгой «L’Inquisition», я разыскал в Парижской национальной библиотеке целый ряд протоколов, приговоров и хроник. Из них я извлек выразительные страницы.
В своем трагическом однообразии эти протоколы звучат как своего рода поэмы. Они являются ключом к дознанию этой эпохи и дополнением к переведенным мною стихам.
В Испании, Португалии, Франции, Голландии и других странах много залежей в этой области еще не разработано и, может быть, даже не открыто. Их можно и надо открыть и разработать.
