Лидия Лесная - Порхающая душа

Что может быть бесполезней,
Как дарить рабу царство?
От рабской болезни
Не поможет это лекарство.
_________________________________

Однажды в весеннее время,
Когда и воробей казался павлином,
Когда солнце издевалось над всеми,
Выдавая за золото глину,
Когда разные зайцы и утки,
Даже те были коронованы маем,
И короткими им казались сутки, —
В чем мы их очень хорошо понимаем,
В такой месяц весенний
Случилось некое чудо,
Которое вызвало обмен мнений
И, конечно, женские пересуды…
В саду стоял маленький домик
И у него было три окошка,
И жила в доме она, и кроме
Нее жила кошка.
Был час лунной ночи,
Когда засыпают птицы,
Когда ставят столько многоточий
Полуопущенные ресницы.
Когда в голосе дрожат струны,
А на глазах слезы,
Когда золотые руна
Висят на каждой березе.
Спала сирень белая,
Дремала на балконе кошка,
А она во тьму глядела,
Сидя у открытого окошка,
Глядела в глубь сада,
Где было темно и влажно,
И за чьей высокой оградой
Было весьма и весьма неважно, —
Скучно, пыльно, убого, —
Был город, людьми набитый,
Так называемый — уголок, богом
Позабытый.
И была «она» в этом месте
Как некая редкая орхидея,
Не было никого прелестней,
Никто не сравнился бы с нею.
Но в дни, когда даже турухтаны
Летают под облаками в короне,
Я ли упрекать ее стану
За то, что в общем законе
И ей захотелось быть строчкой,
Захотелось быть не одной, а в паре
И в сладком бездумном угаре
Над «и» поставить точку.
Итак, она сидела
И смотрела в темный сад
И не было ей никакого дела
До того, что о ней говорят.
Она чего-то ожидала
И, несомненно, надеялась на что-то,
Хотя надежды было очень мало
В тине провинциального болота.
Луна. Сирень. Лягушки.
Где-то вальс «Осенний сон».
Вдруг она настораживает ушки:
— Кто идет по саду? Он!..
Ах, как бьется бедное сердце…
Кто идет по темному саду?
Захлопнулись садовые дверцы…
Желанный, не иди, не надо!
Я чувствую смертельный холод,
Дрожат мои колени…
Арфы, гитары, виолы
Поют о сладости преступлений…
Остановись, пока не поздно,
Раб, вспомни — я царица,
Я в этой ночи звездной
Маем коронованная птица.
А ты? Кто ты? Ворон? Орел?
Не урони в грязь корону!
Приди… О, зачем ты пришел?
Он сказал: — Я тебя не трону.
Он медленно шел по песку,
И хрустел песок под ногами, —
Он нес свою тоску
«Коронованной» даме.
И он приблизился к ней,
И поцеловал край платья, —
И было стыдно даже луне
От этого неполного объятья.
И потом он ушел обратно
И бережно унес тайну.
Это все было так невероятно
И казалось до того необычайным,
Что даже луна покраснела
От стыда за некоронованного турухтана,
И было ее лунное тело
В темном небе как рана.
Скажу коротко: госпожа
Чудесной пушистой кошки
Пошла, от гнева дрожа,
По песчаной влажной дорожке,
И поглотили ароматы ночи
Шелест легкого, как пена, платья…
И рассыпались жемчуга многоточий
В чьих-то слишком полных объятьях.
Был ли это армейский поручик
Или ее прихода дьякон?..
Кого весна коронует лучше?
Всех одинаково.
___________________________________

И вот теперь задача:
Кто получил царство,
И что это такое значит —
Принять бесполезное лекарство?

На рассвете с ружьем по болотам бродила,
Стреляла уток, о бекасах мечтала,
И каждый неподстреленный ей казался милым,
А подстреленных ей все казалось мало.
В ту весну все птицы, которые прилетели,
Были ее внимания и выстрела достойны, —
Охотничий ли дух жил в ее теле,
Или просто наскучили светские войны,
Стало ли ее сердце вдруг жестоко
И до крови и трепета смерти жадно,
Или пресытила сладость виноградного сока
И надоело быть куколкой всегда нарядной, —
Кто разберется в этих экивоках,
В лабиринтах причудливых Евина духа?
Если она стала вдруг жестокой,
Значит, укусила ее жестокости муха.
Будем так думать, чтоб с пути не сбиться
И не умолять Ариадну о путеводной нити.
Итак, все мечты ее в ту пору — о птицах,
И полная отставка любовной свите.
Только паж был оставлен при ее особе, —
Уж очень он был тих, и робок, и нежен, —
В радости ли, в горе или в крайней злобе,
А возврат к пажу все неизбежен.

Побродив по болотам до солнечного восхода,
Утомившись до сладкой боли в коленях,
Возвращалась домой эта дочь Нимврода
И весь день проводила в блаженной лени.
Подвесив гамак к двум старым вязам,
Качалась тихонько, в траву бросив книжку,
И, целясь в облако правым глазом,
Думала: сбила бы, да высоко слишком. —
И пока ветерок, шелестя, читал Блока,
Который лежал на траве вниз обложкой,
Она, опершись головой на локоть,
Ела землянику круглой ложкой.
Вечерняя заря опять наряжала
Ее в сапоги и в охотничье кепи,
И встречная баба усмешкой провожала
Охотницу, быстро уходящую в степи.
Но как ни полна была всегда ее сетка,
А сердце успокоить все было нечем.
Так хочется чего-нибудь, что очень редко:
— Вот если бы орел… Или вот если бы — кречет!
Сказала — и сердце тревогу забило:
Кречет! С глазами, безмолвными, как омут…
Все ей не нужно, все надоело,
И в степи нехорошо и еще хуже дома.
Ночью зажигает у зеркала свечи,
Лежит на ковре, и без сна ей снится —
Белый, нарядный, сверкающий кречет
С глазами молчальника чудесная птица.
Всех ласточек, жадная, умоляла помочь ей,
Просила, скорбная от тоски и томленья,
Кречета вызвать из страны полночной,
И молилась об этом, падая на колени.
Весну сменило грозовое лето.
За летом настала оранжевая осень.
Но не видят больше охотницу рассветы,
Не слышат ее выстрелов верхушки сосен.
Ей все не мило, все надоело, —
(Дрожит пажье сердце, как хвост овечий!) —
— Кречет, как сон невинности белый,
Где ты, мой гордый, ясный кречет?

И однажды, как часто бывает на свете,
Нелепая жажда нашла утоленье:
Суровой и вьюжной зимы в расцвете
Увидела она лучезарное явленье.
Вызванный силой тоски необоримой,
Он прилетел, вождь ее сновидений,
И пронесся на пышных крыльях мимо
Белой, пушистой, мягкой тенью.
— Он здесь! И мигом за спиной двустволка,
И бредет паж за нею следом —
Туда, туда, к соснам и елкам,
Туда, где ждет ее победа.

Струятся мягко снежные хлопья,
Устилают землю медвежьими коврами.
Охотница в жадности радость топит.
Победа близко, кречет не за горами.
Сосны — в снегу, от солнца красном.
Прыгают по веткам серебряные белки.
Дочь Нимврода и Евы в упоении властном
Слепа ко всему — все ничтожны, все мелки,
Все — жалкие зверушки, пока он таится.
Его еще нет, он где-то в сугробах…
— Ах, белая, гордая, невиданная птица,
Будь моей… и я буду твоей… «до гроба!»
Только подумала, — а кречет на ветке
Сидит, как в белом наряде витязь.
Глаза у охотницы смехом заблестели:
— Паж, стреляйте! Или вы боитесь? —
Паж онемел. Так ждать — и что же?
Так легко другому отдать добычу.
Или она ждет, что к ногам ее сложит
Кречет сам свой скипетр птичий?
Она говорит: — Вот он, гордый кречет!
Прилетел — и сидит. Глядит — и млеет.
Давайте, сыграем в чет и нечет,
Кто из нас раньше свернет ему шею!..
И выстрелил паж. И упал кречет.
И приняла его кровь земля чужая.
И сказал перед смертью:
— Я так ждал нашей встречи…
Женщина… я тебя… не уважаю.