Демьян Бедный - Том 2. Стихотворения 1917-1920

Как этот день мне мил и дорог!
Ряд долгих лет прошел с тех пор…
Теперь – повержен злой наш ворог,
Тогда – мы с ним вступали в спор.
   Тогда – нас было так немного,
   Но знали мы, на что идем…
   Был каждый шаг проверен строго
   Тобой, испытанным вождем.
Рождалась «Правда» наша в муках,
Окружена стеной врагов, –
Но пролетарий в первых звуках
Услышал звон своих шагов.
   Ты был за дальнею границей,
   Но духом с нами был всегда, –
   Росла, страница за страницей,
Святая библия труда…
Нам каждый день грозила кара
И беспощадный вражий суд,
Напор открытого удара
И козни тайные Иуд.
   Из ликвидаторского стана
   Какой бесстыжий несся вой!
   Работой Мартова и Дана
   Был восхищен городовой.
Для заклинателей «стихии»,
Для дряблодушных торгашей
Мы были аспиды и змии,
Гроза мещанских шалашей.
   Теснил нас лютый враг жестоко.
   Редел отряд наш боевой,
   И в злую пору одиноко
   Звучал далекий голос твой.
Но перенесши все невзгоды
И взявши с бою каждый шаг,
Мы на крутых путях свободы
Вновь утвердили алый стяг.
   Незыблем он на новой грани!
   И наша вера велика:
   - Не осквернит священной ткани
   Ничья враждебная рука!

   У батюшки Ипата
   Водилися деньжата.
Конечно, дива тут особенного нет:
   Поп намолил себе монет!
Однакоже, когда забыли люди бога
И стали сундуки трясти у богачей,
   Взяла попа тревога:
«Откроют, ироды, ларек мой без ключей!»
Решив добро свое припрятать повернее,
   Поп, выбрав ночку потемнее,
Перетащил с деньгами ларь
         В алтарь
И надпись на ларе искусно вывел мелом:
«Сей ларь – с Христовым телом».
      Но хитрый пономарь,
      Пронюхав штуку эту
И выудивши всю поповскую монету,
Прибавил к надписи: «несть божьих здесь телес.
         Христос воскрес!»
Что пономарь был плут, я соглашусь, не споря,
Плут обманул плута – так кто ж тут виноват?
      Но я боюсь, чтоб поп Ипат
         Не удавился с горя.

Чоловiк каже: «гречка!»
Жiнка каже: «мак! мак!»
– Нехай так! Нехай так!
Нехай буде з гречки мак!

Рада каже: «самостiйность!»
Нiмець каже: «гох! гох!»
– Ох, ох, ох! Оце ж гох!
Щоб ты, бридкiй нiмець, здох!

Ждали лiта, ждалы лiта,
А прiйшла зима.
Була Рада, була Рада,
А тепер нема!

Ой ти, дядьку Мусiю,
Чи бачив ты чудасiю?
Як не бачив, подивись:
Любив нiмець Раду,
Цiлував iи колысь
Спереду и сзаду.

Цiлував и милував,
Кохав щиро, покы
Выпив всю iи красу,
Видавив всi соки.

Потiм с гетьманом Павлом
Перебив iй спину
И, проткнувши всю колом,
Кинув в домовину.

– От, тепер лежи i гнiй,
Бо була проворна.
Я ж казав тобi, дурнiй:
«Не кохай Эйхгорна!»

По заслузи маешь плату,
Голова змiнна!
Прокляне тебе, прокляту,
Трудова Вкраiна!

   Кулак один, купив пудовую свечу,
      Тем малость совесть успокоил.
   А мироед другой взял да собор построил:
«Не всякому со мной ровняться по плечу!»
В синодской грамоте был подвиг сей отмечен.
   Был этой грамотой, бесспорно, богачу
      Рай после смерти обеспечен.
«Как смерть моя придет, – велел богач жене
         И всей родне, –
         Не убивайтеся по мне
         И не тужите.
   Застраховался я от адских мук вполне.
   Вы эту грамоту в персты мои вложите!»
Что ж вышло? Померли тузы в одном году
         И повстречалися… в аду!
         Туз первый диву дался:
   «Кого я вижу? Ну, дела!
Что ж грамота твоя? Ужель не помогла?
         А ты как ею величался!
   Она не стоила, выходит, и гроша!»
«Ох, – молвил туз второй, – бумага хороша,
         Первеющего сорта.
   Был беспременно б я в раю,
   Да по душу мою
Какой-то черт прислал безграмотного черта!
   Я грамоту ему, проклятому, сую,
         А он, подлец, глаза таращит
И прямо в ад меня без разговору тащит!»

Недавно случай был подобный с богачом.
         Оставшись ни при чем,
То-бишь ощипанный изрядно беднотою,
Он объяснял беду – «народной темнотою».
Конечно, грамота, друзья мои, важна,
Конечно, нам она вот до чего нужна,
От прошлой темноты пора нам излечиться.
Но… чтобы правильно судить о богачах,
   Тем, у кого они сидели на плечах,
      Не надо грамоте учиться.

   Годков тому, примерно, пять
Помещик некий в лес заехал погулять.
   На козлах Филька красовался,
   Такой-то парень – богатырь!
«Вишь, как тут заросло, а был совсем пустырь. –
   Молодняком помещик любовался. –
Как, Филька, думаешь? Хорош молоднячок?
Вот розги где растут. Не взять ли нам пучок?
В острастку мужикам… на случай своеволья!»
«М-да! – Филька промычал, скосивши вбок глаза. –
М-да… розги – первый сорт…
                    Молоднячок… Лоза!..
Как в рост пойдут, ведь вот получатся дреколья!»

Какой же в басенке урок? Смешной вопрос.
Года всё шли да шли, – и молодняк подрос.

Я ли, ты ли, мы ли, вы ли…
Громче, Мартов! Крепче, Дан.
Надрываясь, долго выли,
Как голодный волчий стан,
Крепко шаркали ногами,
Похоронный пели марш.
Ай да головы с мозгами!
Вместо мозгу – жалкий фарш!
Социальная кубышка,
Буржуазный винегрет.
Меньшевистская мартышка
Нарядилася в берет,
В рог трубит и машет шпагой,
Похоронный марш орет
И с безумною отвагой
Мчится… задом наперед!

   У лавры Троицкой, в слободке,
Монах повадился ходить к одной молодке.
   Муж со двора, монах во двор.
Зачем? Нескромный разговор.
Одначе как-то муж все шашни обнаружил
   И, сцапав в добрый час духовного отца,
   Уж так-то, так его утюжил:
   С того и с этого конца!
То видя, всплакалась соседка-богомолка:
«Стой, стой, безбожник! Стой! С ума сошел, Миколка!
   Не тронь священного лица!»
   «Так я ж накрыл его с женою, шельмеца!»
«Накрыл его с женой… Подумаешь – причина!
Да ты б еще ценил, что, может, через год
   Вдруг женка даст тебе приплод, –
И от кого приплод, пойми ты, дурачина:
   От ангельского чина!»

Вот с богомолкою подобной и толкуй.
Не дай господь такой обзавестись хозяйкой!..
Заладит, что ни день, «Исайя, ликуй!»
      С монахом снюхавшись, с Исайкой!