Павел Зальцман - Сигналы Страшного суда. Поэтические произведения

Я еще плетусь за светозарным небом,
Но меня не выпускает ледяная тень.
Надо одеваться и идти за хлебом,
Мне сегодня что-то лень.

Я предлагаю кофе и открытки,
Я предлагаюсь весь,
Я сделался немой и кроткий,
И я с покорностью глотаю грязь.

Кускам подобранного с четверенек хлеба
Давно потерян счет.
Я, очевидно, никогда и не был
Ни весел, ни умен, ни сыт.

Еще висят холсты, еще рисунки в папках…
Но я теперь похож, —
Произошла досадная ошибка, —
На замерзающую вошь.

А впрочем, может, вши тебе дороже
Заеденных людей?
Если так, – выращивай их, Боже,
А меня – убей.

Но если что-нибудь над нами светит
И ты на небесах еси,
Я умоляю, хватит, хватит!
Вмешайся и спаси.

Золотой, высокопробный лещ,
Вознесенный над голодным миром,
Это ювелирнейшая вещь,
Налитая до краев бесценным жиром!

Чья прозрачней чешуя
И острей чеканка?
– Твоя, твоя!
Ты даже слишком тонкий.

Твой жир, впитавший хвойный дым,
Как янтарь висит по порам.
Мы хотим его, хотим,
Чтоб согреться животворным жаром.

А чьи глаза, а чьи еще глаза
С продернутым сквозь них шпагатом
Висят, как пьяная роса
На бокале круглоротом!

Мы пьем беззвучные слова
С благоговеньем жалобным и пылким,
И у нас темнеет голова,
Задранная к вожделенным полкам.

Возношу к тебе мольбы и лесть.
Плавающий над погибшим миром,
Научи меня, копченый лещ,
Как мне стать счастливым вором.

Презреннейшие твари
В награбленных шелках
По подвалам куховарят
На высоких каблуках.

Эти твари красят губы
Над коровьим языком,
Их невысохшие груди
Набухают молоком.

Сам огонь в их плитах служит,
Усердствуя, как пес,
Он их сковороды лижет,
Сокровенные от нас.

Нас томит у их порога
Страшный запах каши,
Мы клянем себя и Бога,
И просим, просим кушать.

Нет желания сильней,
Чем сбыть им наши вещи,
И мы следим за их спиной
В ожиданьи пищи.

Мы найдем себе жилплощадь
Без потолка и пола,
Мы развесим наши вещи,
Чтоб не было так голо.
Да германские снаряды
<Изорвали> воздух…
Отчего же мы не рады
Ночевать при звездах?!

Может, это шутки надо мной!?
Невыносимо!
Или просто скиксовавший кий,
И шар проехал мимо?

Или ты выдавливаешь мысли
Из меня, как молоко из сои?
Так скоро, скоро я прокисну,
Я предупреждаю.

И если это для художника
Открытое окошко,
То клянусь, клянусь, – хорошенького
Понемножку.

Отчего я лаю на тебя, о Боже,
Как исполосованный холоп?
Оттого, что из вонючей сажи
Голыми руками выскребаю хлеб.

А отчего земля внезапно повинуется ноге
И восторженный мороз пронизывает кожу?
Оттого, что ты бросаешь кость строптивому слуге,
О великодушный Боже!

Я предъявляю жалобы и ругань.
– Безрадостный удел!
Никто еще свирепейшего Бога
Пинками не будил.

Конечно, до сих пор мой собеседник – ты,
За неимением другого.
Я ем, я ем твои цветы!
Дурацкая забава.

Куда бы сном ни уводили улицы,
Чудеснее ты не видал изделий,
И те, которые тебе умеют нравиться,
Такими не ходили.

Выискивая под столами крохи,
Обрызганный землей могил,
Я предъявляю золотые руки
Со всем, что я любил.

Нет, я ничего не понимаю
В своем голодном вое,
Слишком долго я немею,
В стиснувшем меня трамвае.
Дома я бы каждою минутой
Оживлял твою сырую глину,
Но ты меня томишь другой работой —
Вот я терплю, терплю и плюну.

Старый дом несносен.
На сухую кашку
Мы наплещем песен
И растопчем кружку.

Посбиваем крышки
И выбросим во двор
Старые игрушки
И прочий сор.

А затем над грядками
С молоком
Мы зальемся сладкими
Незнаком.

И обеспокоенные
Острой болью,
Заметем посеянное
Белой пылью.

Вот умервщлено на стебле, —
Ах, зачем это нужно, —
Молодые, острые как сабли,
Всё, что было нежно.

Что же, мы очень рады,
Нам не жалко
Вывалить салаты
На тарелки.

Веселитесь, детки,
День ваш краток.
Скоро втопчут ветки
В комки грядок.

Налетели страшные рожи
На счастливый дом.
Скатерти пятнает сажа,
Окна затекают льдом.

Переломанные полки
Устилают щепками пол.
Опустевшие тарелки
Наполняет черная пыль.

Мы туда вернемся
Все втроем
И окликнем сидящих молча
За пустым столом.

Их узнает темной ночью
Наша выросшая дочь.
Мы устелем скатерть пищей.
Будь благословенна, ночь.

Нет, не знаю я Иoва
И других.
Я и сам живу,
Я и сам Иoв.
Я не воскресал, как Лазарь,
И Бог мне не отец.
Я, как он, из гроба не вылазил,
И до сих пор мертвец.

Дайте мне эту грушу,
Дайте мне варенец.
Я проедаю душу —
Чего еще, наконец!
Что вы смеетесь, говнюшки?
Может, смешон мой фрак?
Ладно, давайте ложки,
Я вам отдам и так.

Нас несут пустые вагоны
До морозного леска,
Рассекаются прогоны
Тусклым светом тесака.

Нас уводят косогоры
В земляную темноту,
Там смеются балагуры,
Раздвигая тесноту.

Мы сварили бы на ветках,
Разгребая черный снег,
Мы за ней на мерзлых грядках
Посбивались ночью с ног.

Но нам всем сейчас приснилось,
Что у нас болят штыки,
И мы слишком утомились,
Чтоб варили котелки.

Посиневшие тихие детки
По углам доедали объедки.
Догорали последние свечки,
Остывали железные печки.

Прибегали голодные волки,
Разгрызали посудные полки.
А потом, как замерзшие галки,
С неба падали белые булки.

Бабушка без ножки
Повстречалась мне,
Я нес мешок картошки
На радостной спине.

Расскажи мне, бабка,
Как у тебя дела?
И зачем тебя с культяпкой
Мама родила?!

И что ты, бабка, без ноги
Катишься с базара,
И что купила – сапоги?
И на хрен тебе пара?

И сколько, бабка, ты умяла
Мяса на дорогу,
И почему не променяла
Варенца на ногу?

А, не так уж плохо жить
Бабушке без ножки,
Вы не обязаны носить
Рваные галошки.

Мы немножко посидели,
Расправляя спины,
И нас обоих обсмердели
Длинные машины.

Ненасытные собаки
Обнаглели после драки,
Мы детей пугаем
Их собачьим лаем.

Вот одна из них лежит,
Поводя ногами.
Камень выбитый залит
Собачьими мозгами.

Хорошо. Лежи, говно,
Которое кусалось.
Мы идем. Нам всё равно,
Что от тебя осталось.

Открытые особняки,
Спустились тучи низко.
Ах, почему нам не с руки
Наполненная миска!

Уводят двери в вестибюль,
Живет пустое платье.
Меня охватывает боль,
Слабея, как объятья.

Я слышу, дождь коротит миг
Всем, что во мне осталось.
Я оглянулся и постиг
Живую жалость.

С каким бы счастьем я унес
В своих корзинах
Хоть горсточку весенних слёз
О переменах.