Владимир Набоков - Трагедия господина Морна
Возвращается Элла.
ЭЛЛА:
Берите, вот. Насилу отыскала…
Мое лицо плывет из полутьмы
навстречу мне, как смутная медуза,
а зеркало — как черная вода…
А волосы устало растрепались…
А я — невеста. Я — невеста… Ганус,
вы рады за меня?..
Не знаю… Да,
конечно, — рад…
Ведь он — поэт, он — гений,
не то что вы…
Да, Элла…
Так… так… сейчас пробьют… пробьют мне душу…
Э, все равно!..
Мне можно вас спросить —
вы ничего мне, Ганус, не сказали, —
что было там, когда ушли мы? Ганус!
Ну, вот — молчит… Ужели на меня
вы сердитесь? Ведь, право, я не знала,
что маскарад наш маленький не выйдет…
Как мне помочь? Быть может, есть слова
цветут они в тени высоких песен, —
я их найду. Какой надутый, глупый,
кусает губы, знать меня не хочет…
Я все пойму… Взгляните же… Со мною
грешно молчать. Как мне еще просить?
Что, Элла, что вам нужно от меня?
Вам говорить угодно? О, давайте,
давайте говорить! О чем хотите!
О женщинах неверных, о поэтах,
о духах, о потерянных очках
слепой кишки, о моде, о планетах, —
шептаться, хохотать, наперебой
болтать, болтать — без умолку! Ну, что же?
Я веселюсь!.. О, Господи…
Не надо
Мне больно… Вы не можете понять.
Не надо… А! Бьет десять…
Элла — вот —
я вам скажу… я попросить вас должен…
послушайте…
Какая карта? Чет?
Чет — все равно… Послушайте…
Восьмерка.
Я загадала. В десять ждет Клиян.
Когда пойду — все кончено. Мне вышло —
остаться…
Нет — идите! ах, идите!
Так суждено! Поверьте мне!.. Я знаю —
любовь не ждет!..
Безвольная истома
и холодок… Любовь ли это? Впрочем,
я поступлю, как скажете…
Идите,
скорей, скорей! — пока он не проснулся…
Нет, почему же, он позволит мне…
Отец, проснись. Я ухожу.
Ох… тяжко…
Куда же ты так поздно? Нет, останься,
ты мне нужна.
(к Ганусу)
Остаться?
(тихо)
Нет, нет, нет…
я умоляю, умоляю!..
Вы…
вы… жалкий.
(Уходит, накинув меховой плащ.)
ТРЕМЕНС:Элла! Стой! А ну ее…
Ушла, ушла… Дверь ухнула внизу
стеклянным громом… Ах, теперь мне легче…
(Пауза.)
Одиннадцатый час… Не понимаю…
Опаздывать — дуэльный этикет.
А может быть, он струсил.
И другое
есть правило: не оскорблять чужого
противника…
А я скажу тебе
вот так: душа должна бояться смерти,
как девушка любви боится. Ганус,
что чувствуешь?
Огонь и холод мести,
и пристально гляжу в глаза кошачьи
стального страха: знает укротитель,
что только отвернется, — вспрыснет зверь{14}.
Но, кроме страха, есть другое чувство,
угрюмо стерегущее меня…
(зевает)
Проклятая дремота…
Чувство это
страшней всего… Вот, Тременс, — деловое —
пошлешь по почте; вот — письмо к жене —
сам передашь… О, как ударит в нёбо,
о, как ударит!.. Смирно…
Так. А марку
ты рассмотрел? Под пальцами всегда
я чувствую тугое горло это…
Ты помоги мне, Ганус, если смерть
тебя минует… Помоги… Отыщем
неистовых наемников… Проникнем
в глухой дворец…
Не отвлекай меня
безумным и дремотным бормотаньем.
Мне, Тременс, очень трудно…
Сон всегдашний…
Сон сладостный… Слипаются ресницы.
Разбудишь…
Спит. Спит… Пламенный слепец!
Открыть тебе? Открыть?.. О, как они
опаздывают! Это ожиданье
меня погубит… Господи!.. Открыть?
Так просто все: не встреча, не дуэль,
а западня… один короткий выстрел…
сам Тременс это сделает, не я,
и скажет сам, что ставлю выше чести
холодный долг мятежника, и станет
благодарить… Прочь, прочь, соблазн дрожащий!
Один ответ, один ответ тебе, —
презрительный ответ: неблагородно.
А вот — идут… О, этот смех беспечный
за дверью… Тременс! Просыпайся! Время!
Что? А? Пришли? Кто это там смеется?
Знакомый перелив…
Входят Морн и Эдмин.
ЭДМИН:
Позвольте вам
представить господина Морна.
Счастлив
вам услужить. Мы с вами не встречались?
(смеется)
Не помню.
Мне спросонья показалось…
но это все равно… А где посредник?
Тот старичок воздушный — Эллин крестный
как звать его… вот память!
Дандилио
сейчас придет. Он ничего не знает.
Так лучше.
Да: судьба слепая. Шутка
не новая. Дрема долит{15}. Простите,
я нездоров…
Две группы: направо, у камина, Тременс и Ганус; налево — в более темной части комнаты — Морн и Эдмин.
ГАНУС:
Ждать… Снова ждать… Слабею,
не вынесу…
Эх, Ганус, бедный Ганус!
Ты — зеркало томления, дохнуть бы
теплом в тебя, чтоб замутить стекло.
Вот, например: какой-то тенью теплой
соперник твой окутан. На картины
мои глядит, посвистывает тихо…
Не вижу я, но, кажется, спокойно
его лицо…
(к Эдмину)
Смотри: зеленый луг,
а там, за ним, чернеет маслянисто
еловый бор, — и золотом косым
пронизаны два облака… а время
уж к вечеру… и в воздухе, пожалуй,
церковный звон… толчется мошкара…
Уйти бы — а? — туда, в картину эту{16},
в задумчивые краски травяные,
воздушные…
Спокойствие твое —
залог бессмертья. Ты прекрасен.
Знаешь,
забавно мне: ведь я уж здесь бывал.
Забавно мне, все хочется смеяться…
Противник мой несчастный мне не смеет
в глаза глядеть… Напрасно, повторяю,
ты рассказал ему…
Но я полмира
хотел спасти!..
(с кресел)
Какая там картина
вам нравится? Не вижу я… Березы
над заводью?
Нет, — вечер, луг зеленый…
Кто написал?
Он умер. Кость осталась
холодная. На ней распято что-то —
лохмотье, дух{17}… О, право, я не знаю,
зачем храню картины эти. Бросьте,
не нужно их смотреть!
А! В дверь стучат!
Нет, человек с подносом… Тременс, Тременс,
не смейся надо мной!..
(слуге)
