Мария Французская - 12 повестей Марии Французской
Влюбленные
В Нормандии тоже есть солнце.
И скалы – почти как у нас.
Но вышло же так, что бретонцы
И этот сложили рассказ.
В Нормандии, Нострии прежней,
Как ты ее ни назови —
Все знают о хрупкой и нежной,
И пытку прошедшей любви.
Там помнят, как все это было.
…Был город, где речка текла.
И дама сеньора любила,
И дочку ему родила.
Девчушка красива, как Ева,
Как Евина лучшая дочь.
Но тут умерла королева,
И город окутала ночь…
Король никого не допустит
К бесценной дочурке своей.
Король ни за что не отпустит
Ее к сыновьям королей.
Так что же? Тогда приговора
Никто не отменит уже?
Не думаю. Видимо, скоро
Душа устремится к душе.
Раз девушка хочет на волю —
Когда-то придется отцу,
Пройдя по широкому полю,
В густом оказаться лесу.
Он дочке своей, олененку,
Не будет стоять на пути.
И тихо-претихо в сторонку
Придется отцу отойти.
Но раньше, чем ветер бы дунул
На пух моих легких стихов,
Король испытанье задумал
Для юношей, для женихов.
Все, может быть, в том состояло,
О чем я молчу до поры.
Сие государство стояло
На склоне высокой горы.
Народ этот даже гордился
Недоброй ее высотой.
И редкий герой находился —
Дойти до вершины пустой.
Пусть каждый жених, что приходит
С румянцем на пухлых щеках,
К той самой вершине восходит
С принцессой моей на руках.
Кого же гора не замучит,
Кто сможет ее превозмочь —
Тот парень невесту получит,
Мою несравненную дочь.
И юноши, мальчики, дети
По зову собрались окрест.
Но все же ни те и ни эти
Себе не добыли невест.
Не так-то легко это было —
С девчонкою через плечо.
А может, она не любила,
Пока не любила еще.
Принцесса тиха и бледна,
А все же одна и одна.
А нету, увы, женихов —
Не будет тебе и стихов!
Но вот ведь остался в этом краю
Юный граф, молодой господин,
Который желал бы удачу свою
Попытать один на один.
Бывало, на празднике он напевал
Два-три игривых стиха…
Довольно успешно себя выдавал
За бравого жениха.
Ну, вот и случилось такое, чему не помочь.
Конечно, влюбилась в него
без оглядки затворница-дочь.
Конечно, призналась она в лихорадке ему.
И что оставалось, как не полюбить самому?
Вот чаще, чем надо,
их люди встречают вдвоем.
Все чаще и чаще – вдвоем
в королевстве своем.
Все можно исправить:
бежать и судьбу превозмочь.
…Не хочет оставить отца
его верная нежная дочь.
Послушай, друг милый! —
девица сказала ему.
Я знаю, что силой
иной ты владеешь, и вот потому
Мне больно и думать,
как в гору, со мной на руках,
Ты в раннюю пору
к вершине пойдешь в облаках.
Я знаю наверно: тебя мое сердце зовет.
Езжай же в Салерно —
там тетка родная живет.
Чудесною силою тетушка наделена:
Возьми же, мой милый,
записку – поможет она.
И тетушка сварит
напиток тебе колдовской:
Усталость не свалит,
ее будто снимет рукой.
И жар твой остудит,
и мускулы станут как медь —
Достаточно будет,
чтоб гору вдвоем одолеть.
Пройдем испытанье —
как птицы, легки и чисты.
Отец мой суровый,
и я, мой любимый, и ты.
Конечно, он мчится в Салерно
к той тетке верхом.
Конечно, он мнится себе
даже не женихом.
Не знает, что выйдет —
не все можно чуять и знать.
Но, в общем, он видит
в себе королевскую стать.
А тетка, пожалуй, читала
с вниманьем письмо.
Дышало пожаром, оно полыхало само.
И женщина варит
целительный сбор травяной
И юноше дарит
с напитком кувшинчик резной.
Господи, Боже, Боже! —
взывает суровый король.
Опять нашелся безумец,
что принесет нам боль.
К чему эти состязанья, которые не прошли
Все лучшие наши дети,
все рыцари этой земли?
Такую назначил цену я ангелу моему —
Что хоть сам выходи на сцену,
чтоб и играть самому!
Уж и не знаю, кто смог бы
дочку мою отнести
До той, на вершине смоквы,
что в самом конце пути.
Не знаю, кому и досталось —
рыцарь не на слуху…
Уж пусть бы она и осталась,
овечка – отцу-пастуху.
И вот назначили день,
испытанье начать пора.
Девица легка будто тень,
не ест ничего с утра.
Юноша как в лихорадке —
надо блюсти закон.
Милая, все в порядке,
но пусть наш бесценный флакон
Пока при тебе побудет,
ты уж меня прости.
А у меня-то будет,
чего мне в руках нести.
Может быть, я, шутя,
так и взлечу на склон?
…Господи, он дитя. Господи, мальчик он!
Пей! – говорит она. —
Мы на половине пути.
Пей и выпей до дна, иначе нам не дойти.
Сердце ворчит: «не верь!».
Сердце вопит: «успей!».
Сердце стучит, как зверь.
Сердце хрипит: «не пей!».
Пей! – говорит она. —
Вижу в глазах твоих тьму.
Пей сейчас же до дна! —
она говорит ему.
Не пьет. А пути еще треть.
Ни слушать, ни вопрошать,
Уже не может смотреть,
уже не может дышать.
Вот и вершина, вот
смоквы тяжелый ствол.
Верует, что дойдет.
Верует, что дошел.
Держит еще на руках
девушку с тайничком,
И, не сказавши «ах!»,
падает с ней ничком.
Все пройдет, ничего,
пей! – она шелестит.
…Тихо душа его в иные края летит.
Девушка держит флакон:
Прочь от меня, колдовство!
Милый мой не спасен, я не спасла его.
Глупая моя плоть, разве ты суть любви?
Милостивый Господь!
Сердце мне останови.
Король одолел подъем:
обнявшиеся на краю,
Лежали они вдвоем,
любовь защищая свою.
Мраморный саркофаг на гору принесли
И опустили их в жерло родной земли —
Двух неразумных детей,
неразлучных Её и Его,
Веривших только в любовь,
как в высшее божество.
Бретонцы любят свой дом.
Бретонцы любят гостей.
И помнят сказку о том,
Как двое нормандских детей,
Которым дали сердца —
А это тоже беда! —
Погибли, как два птенца,
Выпавшие из гнезда.
Однажды я или ты,
Дождавшись своей поры,
Найдем ещё их следы
У подножья той самой горы.
Йонек
Уж раз принялась я баллады плести —
И эту тоже мне не обойти.
А вы, дорогие, послушать должны
Все старые сказки моей страны.
Будет вам время, чтоб петь и плясать.
Но пора и о Йонеке рассказать.
О том, как родился и от кого,
О тех, что были и до него.
Причудливы нашей судьбы пути:
Мать должна отца нам найти,
Прежде чем нам появиться на свет…
Еще найдет ли, а вдруг и нет?
Отцом ему стал не имярек —
А таинственный рыцарь Мулдумарек.
Жил в Бретани один сеньор.
Правил в Кэрване он с давних пор.
Город стоял у края земли,
Где корабли величавые шли.
Правитель был уже очень стар,
Но кое о чем подумывать стал.
Он вдруг заметил, кругом поглядев,
Множество юных прекрасных дев.
А что же девицам без дела бродить,
Когда наследника можно родить?
Будет кому оставить страну,
Будет кому вести войну.
Хоть вроде война-то еще не близка…
Но надо невесту найти пока.
Чтобы девица была умна,
Чтобы подруг превзошла она
Нежной изысканной красотой…
В общем, чтоб дева была святой.
Нашли такую и привели:
В том небольшом уголке Земли,
Между Ирландией и Бретанью,
Лучшую, что отыскать могли.
Господи Боже! Зачем? Отчего
Отдали девушку за него?
Что понимает он в юных красотках?
Всем же известно, что ничего.
И вот уже в башне заточена,
Живой души и не видит она,
Со старой и вдовой, на все готовой,
Сестрою мужа, не знающей сна.
Может, служанок там был целый полк.
Ну, и какой от этого толк?
Вместо веселых и славных подружек —
Вредная баба, седая, как волк.
Так и живут они целых семь лет.
Впрочем, наследника нет и нет —
Из башни проклятой не выходя,
Солнца не зная, не видя дождя.
А также никто не видит, чтоб муж
Женушку навещал. К тому ж,
Она все бледнее, все холоднее —
Чахнет живое среди мертвых душ.
…В начале апреля каждый год
Птицы поют, и жасмин цветет.
Старый сеньор на охоту отправился —
Может, хоть что-нибудь произойдет?
Плачет несчастнейшая госпожа:
В чем я повинна, простая душа?
Хищник не выпустит мышь беззащитную…
Как же мне, мышке, и жить не дыша?
Мать и отец, дорогие мои,
Как же вы сделать такое могли?
Как же вы отдали душу безвинную
Злыдню зловредному из-под земли?
Те, кому выпало злыдня крестить!
Чтоб вам в огонь его не опустить,
Чтобы не жил он между живыми —
Тот, кого Бог не желает простить!
С детства я слышала между людей
Сказку, где рыцарь сильней, чем злодей.
Где ж эта сказка волшебная, детская?
Рыцарь не едет к даме своей!
Только окончила плакать она —
Там, где с решеткой сомкнулась стена,
Черная птица, огромная, мощная,
Крыльями бьет у задвижки окна.
Ястреб влетает и пал перед ней.
Машет крылами сильней и сильней,
Тонким ремнем его лапы опутаны,
Желтые очи глядят все ясней.
Дивное диво приходит в твой дом —
Будь же готова участвовать в нем.
Это не ястреб в окошко колотится,
Прибыл твой рыцарь, нашелся с трудом.
Милая дама, взгляните сюда!
Ястреб влетел – небольшая беда.
Рыцарь ворвался, вот это событие.
Этот едва ли уйдет без следа.
Милая дама, давно я смотрю,
Как вы встречаете в башне зарю.
Будем же вместе встречать ее до смерти!
Это как рыцарь я вам говорю.
Друг дорогой, ты не птица уже.
Сядь-ка поближе к своей госпоже.
Примешь ли, друг мой, святое причастие,
Как полагается божьей душе?
Добрая дама, скажу без стыда:
Сердцем Создателя знал я всегда.
Если приму я немедля причастие,
Станешь мне милой подругою? – Да.
Да – говорю – и еще повторю.
Вместе, мой ястреб, мы встретим зарю.
Тетушка! – кличет. – Зовите священника.
Кашляю я, в лихорадке горю.
Тетка испугана: Милая дочь!
Где тут священник? На улице ночь.
Но неужели вы так заболели,
Что лишь молитвою можно помочь?
Тетушка, я задыхаюсь уже…
Холодно сердцу, и смутно душе.
Ах, приведите скорее священника
Вашей измученной госпоже!
Тетка, от страха меняясь лицом,
Все ж за святым посылает отцом.
Тот появился со всем, что положено, —
Рыцарь все принял, и дело с концом.
Господи Боже! Ну что за игра?
Если уж даме открыться пора —
Что за охота выдумывать что-то,
Чтобы себя не стыдиться с утра?..
…Милая, вся ты подобна лучу.
Я расставаться с тобой не хочу.
Даже без имени, только зови меня —
Кликни, я тотчас к тебе прилечу.
– Страшная тетка сидит и сидит.
Страшная тетка глядит и глядит.
Верит моей лихорадке, проклятая,
Или же все же за нами следит?
Слова не скажет, вечно молчит,
Палкой своей суковатой стучит.
Как я боюсь ее, ведьму носатую —
Выследит, выдаст нас, разоблачит…
Ну вот уже и улетел кавалер молодой.
Дама, плеснувши в лицо себе чистой водой,
Веселая, свежая, красивее прежнего,
Учится жить между радостью и бедой.
Часто к ней друг прилетает, стучит в окно.
Прочее время она читает,
мечтает – не все ль равно,
Что у тебя за дела,
если есть уговор с судьбой.
Впрочем, краса ее
вновь расцвела, сама собой…
Эту красу замечает,
однако, старенький муж.
Что за причина? Он ищет
знака. Сестру, к тому ж,
Расспрашивает: что, если она скрывает
невидимые следы
Того, кто в его саду бывает,
срывает его плоды?..
Сидят старик со старухой,
Гадают два старика…
А над башней, любви порукой —
Полет, полет ястребка.
Двух дней еще не проходит,
но с этой самой поры
Муж ищет, и муж находит
ключ для своей игры.
Будто бы едет в столицу,
где при смерти его мать.
Но оставляет сестрицу —
слушать и понимать.
Ставит он ногу в стремя —
старый, хитрый дракон.
А у жены – свое время,
собственный свой закон.
Все увидала старуха,
спрятавшись в уголке:
Как ворковали глухо они на своем языке,
Как, разорвавши тучи,
он проникал в ее плен —
Трогательный, могучий,
как спал у ее колен.
И маленькие причуды,
что каждый изобретал,
Как прилетал, откуда, и как потом улетал.
И вот он растаял в далях,
а дама тихо спала…
Старуха все-все в деталях
брату преподнесла.
Все ясно! Тут всем не спится.
У каждого свой каприз.
Но, видимо, нашей птице —
будет сегодня сюрприз…
Заметил ревнивый старец,
расседлывая коня.
Еще мы станцуем танец
с женой на закате дня!
Во имя души и тела,
во славу моей жены —
Мастера оружейного дела
кое-что мне должны…
Не ведаю всех последствий,
не все могу рассказать —
Но тысячу острых лезвий
желаю им заказать.
Тысяча лезвий острых —
для каждого из окон.
Все-таки это мой остров,
и мой на нем будет закон.
А тот, кто нарушил грубо
покой наших милых жен —
Тот встретит открытою грудью
все то, чего стоит он.
Сегодня пасмурно что-то.
Без свиты, совсем один,
Будто бы на охоту отправился господин.
А в башне – и не ложились.
И женщина ждет, бледна.
Нет мужа – и осветились
два маленькие окна.
Лети ко мне, моя птица!
Весь день у нас впереди.
И ничего не случится
с тобой на моей груди.
Он слышит и разумеет
любви своей пряный зов,
В каждом окне он умеет
открыть старинный засов.
Летит – и не хочет битвы.
Но люди сегодня мстят —
И лезвия, будто бритвы,
на каждом окне блестят.
Он как человек, руками,
хватается за ножи,
И не рассказать стихами
все раны его души.
Сто раз пронзен, кровоточит,
но людям простить готов.
И вот напоследок хочет
сказать им несколько слов:
Я знал, что это случится
со мною в недобрый час.
А все ж нельзя научиться
чему-нибудь, не учась.
Любовь моя, ты не будешь
скучать обо мне тайком,
Ты скоро меня забудешь
с нашим кудрявым сынком.
Как птица и как мужчина
хочу, чтоб ты поняла:
Желаю я, чтобы сына,
ты, милая, родила.
Назвать его следует Йонек —
так принцев зовут порой,
И многих чудесных хроник
он будет главный герой.
И, вскрикнув, он улетает.
Вся в темной крови стена.
И в полный голос рыдает женщина у окна.
…Идет как вдова, бедняжка,
по берегу, у воды.
На ней лишь одна рубашка,
идет и ищет следы.
По каплям горячей крови,
сверкающей, будто нож,
По каплям своей любови —
ты так далеко зайдешь.
Идет себе понемножку, терзает себя саму,
И капельная дорожка
ее приведет к холму.
И шахту насквозь проходит,
и тайный огромный склеп.
И выход наверх находит —
наощупь, как тот, кто слеп.
Что там? Городские стены,
летящие в высоту,
И рынка веселые сцены,
и корабли в порту…
Дальше дорога уводит
из красного янтаря —
Страдалица в храм заходит,
доходит до алтаря.
А за алтарем буквально —
дверь тонкая на петле.
Там дивная опочивальня,
вся в шелке и хрустале.
И что же нашла бедняжка?
Рыцарь, едва живой.
Он дышит часто и тяжко,
но ей кивнул головой.
Ты тут… – говорит. – Ты та же.
Но все же, мой друг, беги!
Семейство мое на страже.
Господь тебе помоги…
Вернешься обратно к людям
и вырастишь нам дитя.
Так часто те, кого любим,
уходят от нас, грустя…
Мой милый! Да как вернуться? Там
Ненависть, ложь, разбой.
Уснуть бы и не проснуться. Позволь
Умереть с тобой!
Кто перстень мой древний носит,
Найдет потайную дверь.
Твой муж ни о чем не спросит.
Он все позабыл теперь.
А ты нам вырастишь сына,
Красавца и молодца.
Он станет совсем мужчина —
Отдашь ему меч отца.
Случится это не сразу —
Как сон о добре и зле.
Но вы попадете на праздник
В одной далекой земле.
Вас отведут на могилу
Правителя их, мудреца…
И сын мой покажет силу —
Не ниже силы отца.
Теперь уходи, дорогая.
Вот перстень, вот верный меч.
Какая жена другая
Решилась бы пересечь
Свой мир и подземный тоже,
И выстоять, как скала?
Сказал – и упал на ложе…
И грянули колокола.
Как, мой читатель, тут слезы сдержать?
Дама, рыдая, пустилась бежать —
Через долины, через холмы —
Туда, где жили они и мы.
И вправду, муж обо всем забыл.
Любезен с нею, заботлив был.
И, небольшое время спустя,
Там родилось дитя.
Мальчика Йонеком люди зовут.
В мире сеньор и сеньора живут.
Все же сеньора чувствует: скоро
Тонкую ткань шипы разорвут!
Йонек уже, будто воин, подрос.
Чудно красив, а во взгляде – вопрос.
Будто бы знает: уж в этот-то год
Главное произойдет.
Праздник приходит – Святой Аарон!
Пляшет Бретань, и поет Карлеон.
Юный и старый, пара за парой —
Все прибывают с разных сторон.
Наше семейство там тоже нашлось.
Вроде бы вместе, а вроде бы врозь.
Рядом, но с робким
потерянным взглядом —
Как бы чего-нибудь вдруг не стряслось!
Их приглашают в аббатство одно —
То, что от города удалено.
Там почитают такого святого,
Что даже имени знать не дано.
Гости туда приезжают верхом,
Старый сеньор и сеньора с сынком.
Господи Боже! Вроде похоже,
Что ей ландшафт этот чем-то знаком.
Вот их приводят в часовню одну.
Надо спуститься, как будто ко дну.
Дама трепещет, сеньор хорохорится,
Юноша бледен, сродни полотну.
Там золотое надгробье, пред ним
Тихо струится светильников дым,
Свет аметистовый…
Рыцарь неистовый
Тут упокоился, непобедим.
Шепотом люди расскажут, что кровь
Пролил их гордый король за любовь.
Умер как мученик или святой —
Жертва коварства и злобы пустой.
Так и живут они множество лет:
Нет короля и наследника нет.
Дама зовет к себе сына кудрявого:
Видишь, дитя, сочетанье примет?
Я полюбила отца твоего,
Не понимая почти ничего.
Крепки оковы, укромны альковы —
Так я любила его одного.
Тот, кто сегодня как будто отец —
Он не отец, а ревнивец и льстец.
Он же убийца. Бери же оружие,
Сын. Положи злодеянью конец!
Вот и открылось. И бедная мать
Падает наземь – чтоб больше не встать.
Сколько же лет
все скрывала несчастная,
Как же пришлось ей
в молчаньи страдать?
Надо ли мне говорить, господа,
Что приключилось со всеми тогда?..
Взмах – и казнен вероломный сеньор,
Тот, кого звал он отцом до сих пор.
Йонек отныне – правитель земли,
Где некогда старые короли
Жили, мечтали, стихи лепетали
И – превращаться в птицу могли.
…Причудливы нашей судьбы пути:
Мать должна отца нам найти,
Прежде чем нам появиться на свет.
Еще найдет ли, а вдруг и нет?..
Отец был у Йонека не имярек —
А рыцарь-ястреб, Мулдумарек.
Соловей