Мария Французская - 12 повестей Марии Французской

Придется рассказать все до одной
Вам сказочки, что были под луной
Придуманы на родине моей.
Но нет нежней, чем эта – «Соловей».

Начну немедля, время уж пришло.
Все знают славный город Сен-Мало.
Чуть меньше городок стоит вдали —
Там жили два сеньора той земли.

Два рыцаря, два истинных бойца.
Один другому заменял отца,
Он был постарше, это не пустяк.
Он был женат, а младший – холостяк.

Кто хочет – тратит молодость свою.
А тот, кто старше, пестовал семью.
Ласкал жену, пыхтел, как голубок, —
Но это все. Детей им не дал Бог.

Совсем не мелочь – кто с тобой сосед.
Быть может, зелен, а быть может, сед.
В Бретани город – чуть ли не тюрьма,
Так тесно расположены дома.

Да-да, дома, бретонские дома —
Они стоят, как книжные тома.
Лишь руку протяни, когда рассвет,
А там соседка или же сосед.

Так вот, о чем я? Ах, о чем о чем…
Сосед соседкой страстно увлечен.
Все слишком близко: шейка, локоток.
Летит записка, яблочко, цветок.

Да разве можно? Перстенек, чулок…
Ведь муж – таможня, надобен налог…
Муж смотрит хмуро, видит глубоко.
Он муж де-юре, это нелегко.

Летят в окошко каждый божий день
Заколка, брошка – им бросать не лень.
Летает почта из окна в окно.
Все оттого, что им не суждено
Касаться тела, родинки считать.
Судьба хотела слабых испытать.

Чуть полночь грянет,
только тьма кругом —
Она привстанет – и к окну бегом.
Там, как обычно, милый, в полусне
Горит привычно, как свеча в окне.

Вот так и бывает:
собака лает,
ветер носит, спит караул.
Муж изнывает —
сидит, зевает,
давно бы уснул.
Молчит, не дышит.
И что ж он слышит?
Свою жену.
Она украдкой,
как в лихорадке,
бежит к окну.

Вот это дело!
Чего ж ты хотела,
душа моя?
Я тут потихонечку,
у подоконничка
жду соловья.
Какой соловей?
Здесь, между ветвей, —
и нет никого!
Он тут, говорю.
Я будто горю,
не слыша его.

Так ты с соловьем
проводишь вдвоем часы у окна?
О да, провожу. Тихонько сижу,
где песня слышна…

Все это не очень мудро и не смешно.
Хмурый муж приходит наутро,
глядит в окно:
Не думаю, что соловей тут мог бы петь,
Но надо ловушек между ветвей
подвесить успеть.

Смотри, садовник! Вот тут каштаны,
вот здесь орех.
Поймай-ка птичек, мой друг-добытчик,
поймай их всех.
Смотри, брат, в оба.
Мы тут, в Бретани, – одна семья.
Но есть особо тебе заданье, насчет соловья.

А что садовник? Подвесил ловушку —
поймал уже.
И господин говорит на ушко
своей госпоже:
Смотри, дорогая!
Я, оберегая тебя от зол,
Поймал эту крошку,
что звал к окошку, его я нашел.

Прощай, мучитель.
Твой слушатель-зритель
был начеку.
А знатная дама —
как вечер, так прямо
бегом к муженьку!

Чего же он хочет? Он все понимает.
Колотится жилка на потном виске…
А бедная птичка уж не поднимает
Головку в могучем его кулаке.

Что соловей? Мы совсем забыли
О том, кто жил в соседнем дому.
И бедная дама, убитая прямо,
Крохотный труп посылает ему.

…Рыдала, но выжила, и золотом вышила
Иголочкой тонкою по полотну:
Как жили, любили, и вместе убили
Созданье невинное, птичку одну.

А что ж молодой человек,
влюбленный сосед?
С тоскою глядит он теперь
каждой птице вслед.
В последний дар получил бедняга
от дамы своей
Шкатулку, где были ни плащ, ни шпага —
а задушенный соловей.

Все это было когда-то в Бретани.
Все это было очень давно.
Но в каждом доме не перестанет
Светиться маленькое окно.

Кто хочет сказочки тачать —
Тот должен знать, с чего начать.
И всякий раз, и много раз
Уметь продолжить свой рассказ.

Я расскажу вам, как Милон,
Тот, что в Уэльсе был рожден,
Прославился в своей стране,
Что так мила и вам, и мне.

Такого вырастить могли
Лишь в этом уголке Земли.
Его отваге и красе
Чуть-чуть завидовали все:

Шотландец гордый, злой норвег,
Ютландец – скромный человек,
И тот, кто в Логрии рожден, —
Все знали – лучше всех Милон.

Ну, слава Богу, Милон у нас —
самый лучший,
И это только начало пути.
Но ведь это же только счастливый случай,
Надо же как-то и дальше идти?

Неподалеку от тех краев
жил-поживал барон,
Имя которого не сохранила
ни одна из участвующих сторон.
Прекрасная дева, дочка барона,
имела слух,
Достаточный, чтобы понять про Милона,
что он не будет к ней сух.

Она отправляет к нему посланца
С таким письмом —
Что наш рыцарь, кроме румянца,
Должен был бы расстаться с умом.

Он остался в своем уме, но при этом —
Разгорелся и весь горит.
Посылает обратно гонца с ответом,
С жаром благодарит.
И клянется уже быть верным ей – на века,
И все это в письме, в самом первом,
Ведь он даже не видел ее пока.

Восхищенный до слез, до дрожи,
Осыпает деньгами гонца.
И ему обещает тоже
Дружбу свою без конца.

А еще, говорит он, прошу,
Мой друг дорогой,
Сделай так, чтобы я повидал госпожу,
Хоть раз-другой!
Вот, возьми этот дивный
перстень, что я ношу.
Передай и скажи ей,
что я о свиданьи прошу.

Ах, совсем бывает нетрудно игру начать!
Ну и что этот перстень
должен был означать?
Но девица особенно нежно
подарок тот приняла
И дарителя, уж конечно,
тем же вечером обняла.

Вышло так, что встречались
они в небольшом саду.
Я бы даже сказала – у родичей на виду.
Но опасность – еще не горе,
а только предвестник беды.
И девица заметила вскоре: будут плоды.

Наша парочка сладко ночует,
совсем не грустя,
Но однажды все-таки чует – будет дитя.
Но ведь есть же семья и клан,
и куда бежать?
У девицы, однако, план,
и не стоит ей возражать.

Как родится дитя —
возьмешь его на заре,
Отвезешь далеко,
к моей замужней сестре.
Приложу письмо, расскажу ей —
кто и какой ценой.
Где еще и расти нашей крошке,
как не у тетки родной?

Привяжу к детской ручке перстень,
велю не снимать.
Подрастет, поумнеет, поймет —
где отец, где мать.
Ты же знаешь, милый,
нельзя мне родить – ты не муж.
И «казнят, заклеймят и вышлют»,
и прочая средневековая чушь.
А Милон и без объяснений готов ко всему,
И нет у него сомнений, они ему ни к чему.
Соучастник, сообщник,
любовник и робкий слуга —
В этом деле, где он виновник,
она лишь ему дорога.

На том они и порешили,
ну, значит, тому так и быть.
И довольно приятно грешили,
но время пришло родить.
Многоопытную старушку
пригласили на торжество,
И дитя – не дитя, а игрушку —
родили под Рождество.

Мальчик был ангелочек,
Папочкино лицо.
Подвесили кошелечек —
А там письмо и кольцо.

Тонких льняных пеленок
Стопкою принесли,
Чтоб знали, чей это ребенок,
Хоть на краю Земли.

Из шелка его перинки,
Все на лебяжьем пуху.
Лежит дитя в пелеринке
На тонком куньем меху…

Взял наш герой на руки
Кроху, сказал «прости!».
И через час уже слуги
Были с ребенком в пути.

Шли от дорог в сторонке,
Долго шли, далеко.
Меняли ему пеленки,
Грели ему молоко.

Где еще добывают
Таких лихих молодцов?
Не всегда-то они бывают
Из матерей и отцов.

Плыли на утлой лодке,
Крались по краю Земли.
И дитя доставили к тетке,
Целехонького принесли.

Все поняла сестрица:
Кого и за что простить…
А что же дитя? Смириться
И начинать растить.

Что же Милону досталось?
Славу себе добывать.
А подруга его осталась
дома жить-поживать.
Так славно все получилось
на прошлое Рождество,
Что в доме и не случилось
будто бы ничего!

К ней сватается вельможа,
желает быть женихом.
На что эта песнь похожа?
Уж трудно сказать стихом.
Дело все хуже и хуже,
муж нам совсем ни к чему.
Что же мы скажем мужу,
что мы скажем ему?

А вдруг и дитя родится, милые господа?
Ну, это уж не годится вообще никуда.

…Ну, вот и Милон возвратился
Из странствий – к себе домой.
И тайно искать пустился
Подругу, бедняга мой.
Ходит, переживает, мучит его тоска.
И лебедя он подзывает,
плывущего вдоль бережка.
Перо у него вынимает
и пишет, и прячет в крыло.
Спрятал – и понимает, как ему повезло.

Переодеться, побриться
велит он слуге: Мой друг!
Тебе доверяется птица,
не выпускай из рук.
Он бел как мел, без помарок —
неси высоко, как флаг.
И примет она мой подарок,
и прочитает мой знак.

Откройте дверь птицелову!
Давно я стучу уже.
Что смотрите так сурово?
Я птицу принес госпоже.
На лебедя редкой породы
я ставил силки на заре.
Все знают: лебедь из моды
не вышел при нашем дворе.

Твой лебедь хорош, в самом деле.
Всяк стражник – поэт в душе.
И, если б мы только смели,
Тебя б отвели к госпоже.

Но мы ее охраняем,
Мы все тут – тесный кружок.
И лебедя не обменяем
На жалованье, дружок.

И все же один, со вздохом,
Ведет его за собой.
А там, хорошо или плохо,
Кипит нешуточный бой.

Стражники, как мальчишки,
Всей командой сидят,
Сражаются в шахматишки,
И по сторонам не глядят.

Словом, решенье близко.
Лебедь уже в тепле,
И найдена уж записка на лебедевом крыле.
День недаром потрачен,
и ловкостью взят дворец,
И подвиг щедро оплачен,
и прочь отправлен хитрец.

Плачет наша бедняжка, целует имя и знак.
Переживает тяжко,
что не повидаться никак.
До милого не добраться —
того, кого рядом нет.
И вы не поверите, братцы,
так минуло двадцать лет!

Лебедь служил им, как голубь,
А был уж, как ворон, стар.
В жару или зимний холод
Лебедь теперь летал.

Садился уже привычно
И подавал крыло.
Там было письмо обычно,
И шло от него тепло.

…Тем временем наша тетка,
мальчика нам растя,
Действует очень четко
и, двадцать лет спустя,
Вручает ему бумагу и родовое кольцо,
Будто отцову шпагу и мамино письмецо.

Юноша и не поверил в пылкий ее рассказ.
Детскою меркой мерил,
переспросил сто раз:
Неужто Милон легендарный
взаправду его отец?
И, тетушке благодарный,
плачет навзрыд юнец.

Так, стало быть, где-то подвиг
его непременно ждет?
Пока что еще не поздно
ему отправляться в поход,
Вдогонку за мамой, за папой —
что они там таят?
И юношеские спазмы в горле его стоят.

Он море пересекает —
Барфлер, впереди Бретань.
А время течет, истекает,
и солнцу не скажешь «стань!».
Он самый сильный и ловкий
средь юношей там и тут.
И в доблести, и в сноровке
равных ему не найдут.

Такая катится слава
по замкам, по городам —
Что и неловко, право, идти по его следам.
Не знает отец сыночка,
не знает его и мать:
Он рыцарь, он Одиночка.
Так его стали звать.

Милон, эти песни слыша
о подвигах молодца,
Желает видеть мальчишку —
заморского гордеца.
Не всем мы тут позволяем
гулять по нашей земле —
Уж мы его поваляем
в перьях или в золе!

И Милон,
затянувши пояс,
завтра же, с утреца,
Готов отправляться
на поиск
заносчивого юнца.
Уведомляет подругу,
как всегда, в лебяжьем письме,
Что он пройдет по кругу
все, что есть на Земле:

Сперва найдет господина,
первейшего из задавак.
А после отыщет их сына —
так, решительно так!

В Нормандии славное море,
в Бретани скалистый плес.
Поплыл наш Милон, но вскоре
высадиться пришлось.
Турниров – чуть ли не тыща,
побоища без конца
Проходит Милон, он ищет
заезжего молодца.

Зима коротка в Бретани.
На Пасху,
отсель и досель —
Всяк рыцарь стремиться станет
к подножью Мон-Сен-Мишель.
Приедут норманны,
датчане,
сто рыцарей остальных.
Но никогда англичанин
не был еще среди них.

Милон известнее прочих,
все ему шлют поклон.
В лагере до самой ночи
ищет соперника он.
Все сходятся воедино
в том, чтоб себя не жалеть…
Но вот этого господина
Милону не одолеть.

Вот этот – боец упорный,
под неизвестным флажком.
И конь его черный-черный,
с одним белоснежным ушком.
Милону скорей по нраву
такой величавый стиль.
Соперник – его, по праву
проплывшего сотни миль.

…Сражаются как две птицы,
сойдутся – лицо с лицом.
Неужто не с кем сразиться,
как только сыну с отцом?

А все же соперник ловкий
сбил Милона с коня.
Простите мои уловки,
друзья, простите меня!
Но, правда ведь, кто моложе,
имеет другую прыть.
А кто постарше – построже
подумай: плыть
иль не плыть?

Милону досталось лихо,
но, не раздавлен вконец,
Скажите, —
он молвил тихо, —
кто ваши мать и отец?
Я вижу кольцо, однако,
на вашей крепкой руке.
А нет ли другого знака,
на милом нам языке?..

К вашим услугам весь я.
Отец мой звался Милон.
Он родился в Уэльсе, отваги был эталон.
Но тяжкие испытанья
им с мамой судьба дала,
И тетушка на воспитанье
младенцем меня взяла.

Я вырос, тревога гложет,
но я пойду до конца.
Должно быть, мне Бог поможет,
если уж нет отца.
Душа моя не страдает, и я давно одинок…
Ну, ясно, Милон рыдает:
Сынок, это я, сынок!

Оставим их ненадолго,
я все могу рассказать.
Проклятое чувство долга!
Сколько ты будешь терзать,
Меняя все время личину,
века и еще века —
Женщину и мужчину,
старуху и старика.

Хоть что-нибудь уступите,
чтоб совершилось само!
Хоть лебедя отпустите —
пусть отнесет письмо.

…Сын и отец поплыли,
обнявшись,
на корабле —
К женщине, что так любили
в той, за морем, земле.

Не то чтобы добродетель
умела пенки снимать —
Но все же сын стал свидетель,
как женились отец и мать.

Старенькая баллада, простенькие слова.
А рассказать было надо —
чтобы была жива.