Вадим Гарднер - У Финского залива

На солнце тает рыхлый снег
Приметно.
Щедроты вешних, теплых нег
Дарит нам день, лучась приветно.

Молю я, о земле печальник,
Топи последний снег дорог,
Богатырей родоначальник,
Сварожич, золотой Даждьбог!

Бежит ручей меж трав и мхов.
Воскреснут пастбища и лес;
И снова стадо из хлебов
На волю выгонит Велес.

Натягивая тетиву,
Стрелу из туч Перун метнет,
Опрыщет ливнем мураву
И с листьев жемчугом сверкнет.

Грядет весна, и с ней услада,
И мед цветочный на лугах.
Вся в зелени, богиня — Лада
Любовь и страсть зажжет в сердцах.

При рдяном зареве Даждьбога
Отрадно вить венки, плясать,
Под синим шалашом Сварога
Веснянками весну встречать.

И, свежесть чувствуя и силы,
Вино из чаш кипящих пить;
Во славу буйного Ярилы
Красотку в белое рядить!

Потухает ущерб мудреный,
И расползся предутренний бред.
Показался желтозеленый
Напряженный, стылый рассвет.

Черной синью полос удлиненных
Пересек его дым облаков
За пределом дерев, облаченных
Горностайным убором снегов.

Вот уже раскраснелся над бором
Ворожащий багрец заревой.
Завитков золотистых узором
Разукрасился склон голубой.

И расплавленным золотом реки
Потекли, завились в вышине.
Поднял день отдохнувшие веки;
Заалелась кора на сосне.

Озарилися в доме покои.
Утро в сердце моем занялось.
Орумянились дверь и обои.
Знамя радуг на длани зажглось.

Здесь, в этой глуши,
Мне созвучной души,
Вижу, с грустию, — нет…
Здесь творю, одинокий поэт.
Что им всем до меня?
До скорбей, до огня,
До стремления ввысь? —
Хоть до звезд подымись!
Опоясан кругом
Равнодушия льдом,
Я творю, одинокий поэт;
Сердцу отклика нет…

Здесь не место мне жить средь проклятой
Повседневщины жесткой и злой…
Я, мистическим солнцем объятый,
Изнываю в темнице мирской.

Здесь не место духовности нежной,
Искрозарной, всемирной Мечте…
Дух мой гордо-смиренно-безбрежный
Рвётся ввысь к огневой Красоте.

Ах! Сомкни мне навек эти вежды!
Трудно в хрупкой и душной плоти.
Или дай вихревые надежды
Этот мир до основ потрясти!

Небо меж туч голубело, волшебствуя;
Даже кой-где зеленелось озерами.
Ветер же дикий, на воле свирепствуя,
Твердь заволок, завладевши просторами.

Так же порою и сила мятежная,
Бунт в глубине поднимая таинственной,
Вмиг застилает все огненно-нежное,
Область отрады последней, единственной.

Так же и зависть порою пытается
Счастье любви омрачить очищающей.
Только кто духом окреп, не считается
С мутною злостью, людей унижающей.

Испытав всевозможные козни,
Безнадежность не раз пережив.
И отравы сомненья и розни
И плодов Древа Смерти вкусив, —

Колебаться хотя и могу я
И еще многократно страдать,
Но, блаженного Света взыскуя,
Не могу Светодавца не ждать.

На извилистой, трудной дороге
Все стремлюсь я и ввысь и вперед.
Не могу я отчаяться в Боге;
Не могу обратиться я в лед.

Не могу не любить и не верить,
Очищающих слез не ронять,
Глубины глубиною не мерить,
Не лучиться, не греть, не сиять.

Не могу я со мглой примириться;
Не могу преклоняться пред ней;
Не могу не скорбеть, не молиться,
Разлучаяся с Правдой своей.

Не сродни созерцательный холод
Голубым и горячим мечтам.
До сплошной седины буду молод
И хоругви врагу не отдам.

Трапеции, стебли в колючках
И множество острых шпилей
На стеклах намерзших выводит
Художник седой — Ледовей.

Черты пересек он чертами;
Стог сена с шестом начертил,
Зигзаги, и дуги, и стрелки,
И зубья серебряных пил.

И блестки камней самоцветных
Искрятся от яркого дня
На чудных рисунках мороза,
Огнем переливов маня; —

Но эти рисунки растают,
И, в капли росы обратясь,
Стекут по стеклу ручейками,
Изгибами змеек виясь.

А солнце зато долговечней;
Но даже светило земли
Когда-нибудь в небе потухнет,
Как тают на стеклах шпили.

И только Любовь мировая,
И в Боге, и в душах людей,
Я знаю, вовек не погаснет,
Созвездий и тверди вечней.

Так будем любить бесконечно
И помнить, что радужный свет —
Намек на сияние Духа,
Что смерти и времени нет;

Что вся эта дольняя мудрость
Растает, как звезды снегов;
Не прейдут одни лишь Идеи,
Спасаясь от тлена веков.

Повторность явлений, законы,
Равнина, и долг, и гора
Исчезнут, как звезд ожерелья,
Как солнечных звеньев игра.

Запястья пространственных граней
И Вечности знаменье — круг, —
Пойми, — это символы только,
Как все, что мы видим вокруг.

Но мы и того не забудем,
Что символы Богом даны;
Без них не постичь бы нам тайн,
Которыми души полны.

Смейтесь, смейтесь вы над моим безумством,
Над огнем моей непритворной Веры!
Я душой всегда был, и есмь, и буду —
Друг Огнезара.
Провозвестник я поколений вольных:
Вечно-юн, горяч, безрассудно-нежен,
И полет годин остудить не сможет
Жаркого сердца.
Ваш уклад тупой не приемлю вовсе.
Я мечтал всегда о Всемирном Братстве.
Цепь одну признал я для душ возможной —
Дружбы священной.
Смейтесь, смейтесь вы над душой творящей!
Вам известно ль то, чрез какие муки
Проходил поэт, чтоб остаться цельным,
Верным Искусству?
Вам известно ль то, как и дни и ночи
Углублялся он в сокровенность мира,
Как он вас крестом осенял незримым,
Жрец Светодейства?
Смейтесь, смейтесь вы, шептуны слепые!
Да, я странен, дик, своенравен, правда;
Не похож на всех. Но беды не вижу
В своеобразьи.
Я один из тех, кто, вразрез с столетьем,
Суетам его предпочел молитвы —
Солнцебог, твои золотые цитры,
Формингсы Феба.
Предпочел Христа, — Мечезара Правды,
Светокрест Его, дремоявь Платона
И священных Вед немирскую мудрость
Марксам и Фордам.
Речь дрожащих звезд с тех кафедр небесных
Говорили мне во стократы больше,
Чем какой-нибудь «Демосфен» с трибуны
Радиовека.

За серо-стальными волнами
Белеет в снегах кругозор.
Там на зиму край наш родимый
Накинул пушистый убор.

А здесь, у гранитов прибрежных,
Где ветер ревет и гудит,
Свисает бахромчатый, острый
С холмов ледяных сталактит.

Шипят на поверхности льдины
Под сталью студеной небес;
И льдом опоясаны камни,
И снегом украсился лес.

Корою ледка стекловидной
Кой-где затянулся ручей.
Меж складок води — перешейки
Воздвиг изо льда ледовей.

Змеятся и булькают воды;
Как зайчики, солнца легки,
По руслам канав и оврагов
Бегут подо льдом пузырьки.

Изрезали дети коньками
Лесного болотца каток…
Вот девочка навзничь упала,
Ударясь спиной о ледок.

Резвятся, катаются дети
На лыжах, салазках, коньках.
И буквы мальчишки выводят
У края пути, на снегах.

Балуются; снег у дороги
Глотают; друг другу снежки
Влепляют, воюя; проказят;
Спешат, как под льдом ручейки.

Но все эти шалости, игры —
Забавы не русских детей.
Не наши здесь деды-морозы
Хрустят под снегами ветвей.

Не наши здесь яхонты блещут
На зимнем сугробном сребре;
Не наша здесь вьется поземка,
Не наша вьюга в декабре…

И образы прежней России
Рисуются снова в мечтах.
Вот вижу зиму в Петрограде;
Скользят по катку на «Прудках»,

Скользят конькобежцы так плавно
При лунах лиловых огней;
Выводят под звуки оркестра
Восьмерки и вязь вензелей.

Мелькают, заиндевев, пары.
В иголках ресницы и бровь;
Сребрится барашек шинели,
И жгут и мороз и любовь.

Подружек ведут гимназисты;
Идет за четою чета…
Свежи по зиме поцелуи,
И нектара слаще уста.

Мороз разубрал все деревья
И щиплет и колет остро,
И сказочней как-то в России
Снегов голубое сребро.

Ребята в Руси говорливей,
Проказники много резвей;
Смышленей, смелее мальчишки,
И девочки наши нежней.

Мечтательней наши подростки,
В них больше огня и души,
Чем здесь, в молчаливой Суоми,
В болотной Карельской глуши.