Данута Сидерос - Шутки кончились. Стихотворения

Бывает, просыпаешься поутру:
пафосный, хмурый, смотришь с тоской в окно.
Что бы сказал сейчас твой ушедший друг?
Не всё ли равно?
Ты заметил? Они давно сжимают кольцо.
Скоро, должно быть, уйдёшь к ним сам.
У меня в плеере полно мертвецов:
их музыка, их голоса.

Это не страшно, выдохни, оглянись.
Даже забавно, эдакая игра:
мёртвые говорят из книжных страниц,
из старых телепрограмм.
Мёртвые в каждом доме, в любой толпе,
На улицах, в пожелтевших газетах.
Я, например, не знаю, где я теперь,
Когда ты читаешь это.

Много курю опять, это в сентябре-то,
внутренне сжавшись, пью свои двести грамм.
Врач прописал мне водку.
И сигареты.
И задушевные разговоры по вечерам.
То есть, врачей было много.
Собрали кворум,
спорили,
слушали что-то в моей груди...

Мне непонятно, где добыть разговоры,
даже один.

В тишине, в полусне
я пишу про снег,
блики луны на дне,
немоту камней,
про объятья корней,
пять лихих коней,
пляс луговых огней,
рокот горных недр,
прелесть дурных манер,
усмирённый гнев,
оголённый нерв.
Я пишу о весне,
о большой войне,
о лесах в огне...

Только бы не
о том,
как ты дорог мне.

А знаешь, здесь мило: весна, цветочки.
Асфальт шершав и устойчив.
Девицы жужжат в ожидании лета.
Пичужки, сверчки, стрекозки.
Бежим к горизонту, к условной точке,
с упорством и прытью гончих
и втайне надеемся, что планета
окажется всё же плоской.

Здесь очень неплохо: чаёк, малина,
и звёзды ясней и ближе.
Мы копим на пони (внесли задаток):
с ним проще бежать от снега.
Ты там, где забвение дышит в спину.
Там, где не успел — не выжил.
Дыхание сбивчиво. Отдых краток.
И бег — содержание бега.

Здесь солнце играет столбиком ртутным,
искрит, трещит, как шутиха.
Не смейся: тут, правда, ужасно... мило.
Ну, знаешь — стрекозки, лето.
Бежим. И каждый своим маршрутом.
Ты смерть обгоняешь лихо.
А я где-то здесь. Меня не хватило
перехватить эстафету.

Однажды тебе намекнут, что ты здесь всего лишь гость,
Ты резво отчалишь в свой светлый небесный город,
А я вдруг проснусь с осознанием: всё закончилось.
Не верится, что так скоро.

Я буду на радостях пить и плясать шесть дней,
Работать, как кроткий и очень способный пони.
Ты, в общем, порядком достал приходить во сне
И врать, что простил и понял.

Когда ты уйдёшь, я в момент задушу всех выдуманных
Чудовищ, сменяющихся с частотой в два герца,
И липкая благодать переполнит выбоины
И полости в сердце.

Я буду слюнявый дебил, брат напольных ваз,
Нелепейший и счастливейший Бобби Браун,
Довольненький, как молоденькая вдова,
Степенный и мудрый, как лиса с виноградом.

Осталось ещё отучиться с тобой беседовать,
Когда никого нет рядом.

Давай, ты придумаешь лекарство от всех болезней,
А я буду придумывать новые болезни,
Которые не лечатся этим лекарством.
Давай ты изведёшь всё-всё оружие,
А я буду тайно делать новое.

Tы отменишь все землетрясения
                    и наводнения,
А я буду метать в Землю кометы.

Ты найди и расстреляй всех террористов,
А я воспитаю им замену.
Ты прекрати все войны,
И я пойду на кого-нибудь войной.
Давай, ты попробуешь накормить всех досыта,
А я буду выжигать твои посевы.

Давай?
Людям нужно что-нибудь эдакое.

Когда в дощатую крышку входит последний гвоздь,
Внутри, вопреки ожиданиям, не смещается ось,
В гриве не добавляется серебристых волос,
Просто думаешь: «Всё, началось».

Тебе достался отличный социальный пакет:
Волшебнейший Неверленд, опаснейший Нантакет.
Видишь высокую даму там, вдалеке,
С лезвием на древке?

Она окружит тебя вихрем ласк своих и забот,
Считай её нянькой, участливой фрёкен Бок.
Пока тебя не поманят за море труба и гобой,
Она будет присматривать за тобой.

Поблажек не жди, надеждой себя не тешь.
Она не даст тебе медлить и заниматься не тем,
Ты будешь крепко пришит десятком её нитей
К немоте, к темноте.

Смотри, она уже становится за плечом
И начинает отсчёт.

считалочка

Пятнадцать. Шестнадцать.
How do you?
Возраст такой — всё, как со всеми.
Просто белые опять бунтуют.
Но это не страшно,
Это на время.

Просто белые взрывают небо.
И душит жар,
И сон так манит,
И ноют суставы.
Семнадцать.
Мне бы
Небесной манной —
Немного money.

И мы собираем какие-то деньги,
Беспомощно меряя площадь плаца.
Тебе идёт этот шарф,
Надень-ка!
И что, что белый?
Восемнадцать.

А счёт идёт. Надо что-то делать.
Уже на минуты.
Девятнадцать.
Когда красные побьют белых,
Всё станет, как было.
Не смей сдаваться.

Сколько циферок
Разномастных.
Двадцать.
И тело пошло
Вразнос.
Когда белые
Бьют красных,
Это не империя —
Это лейкоз.

Пора на крыло. Из скучного тела
В цветное небо
Воздушным змеем.
Мы твой двадцать первый отметим белым.
А может быть, красным —
Оно вкуснее.

Задача криков в эфире —
слегка оживить народ,
а то ведь ползут,
как заспанные улитки.
«Вдохни огонь нашей ночи!»
«Узнай, что значит полёт!»
«Взгляни
на наши в натуре взрывные скидки!»

Ну что же, эфир кричит.
Вверху, в густой темноте,
тревожные СМС сбиваются в стаи.
А ночью город не спит,
считает своих детей,
никак не может понять,
кого не хватает.

Почитаешь с утра про бомбёжки и про налёты,
Мыслишь: нет, чёрт возьми,
          я не ведусь на это,
Я сижу, починяю примус,
               решаю ребус
И мечтаю купить когда-нибудь
               новый глобус.
Всю вторую войну нас спасали Туве Марика
И её хвостатые крохотные зверюшки,
Но она устала от нас,
          перешла реку,
               растворилась.
И теперь нам, возможно, крышка.

Мне плевать,
          я пью чай,
               ковыряю свои идеи,
Я читаю статьи про детей, дожди и удои
В регионе,
          удалённом от места действий.
Например, на Луне.
Или в Северной Каролине.
У меня здесь фонарики, эльфы и кока-кола,
У меня здесь сонеты, лимерики и скеллы,
Орхидеевые сады,
          ледяные скалы,
Изумрудные травы
Шира и Муми-дола.

Крепко сжатые зубы крошатся.
Сводит скулы.