Дмитрий Михаловский - Поэты 1880–1890-х годов

Безотчетные порывы
Мимолетного волненья,
Мимолетные приливы
Безотчетного томленья!
Грезы юности желанной,
Отблеск страсти пережитой,
Свет весны моей туманной,
Безо времени забытой,—
Всё мелькает предо мною
В них нестройной вереницей —
Потухающей зарею,
Отдаленною зарницей…
Нет вам смены, нет забвенья,
Мимолетные порывы
Безотчетного волненья!
Для меня полны значенья
Безотчетные приливы
Мимолетного томленья!..

Сегодня целый день бродил я по лугам,
С двустволкою в руках… Знакомые картины
Мелькали предо мной… Пестрели здесь и там
Усадьбы серые: дымилися овины
На гумнах у крестьян; по берегу реки
Ютилось на горе село с убогим храмом;
Паслись по озимям стада-особняки;
Обманывая глаз, на горизонте самом
Зубчатою стеной вставал сосновый бор,
И летом, и зимой хранящий свой убор…
На всем заметен был истомы грустной след…
Угрюм, печален вид природы сиротливой
Осеннею порой, — а всё ж иной поэт
Найдет ее подчас и пестрой, и красивой!..
Его пленит собой узорная гряда
Курчавых облаков на бледном небосводе,
Излучина реки; быть может, иногда
И самая печаль, разлитая в природе…
Она его душе мечтательной сродни:
В ней — отголосок дум, желаний и волнений,
Она исполнена тревоги, как они,
Она таинственна, как своенравный гений
Певца-художника… Невидимая нить
Привязывает к ней природы властелина,
И — с ней наедине — способен он забыть
Минуты горькие, часы тупого сплина,
Обиду кровную, лишений тяжкий гнет,
Измену женщины, грядущих дней тревогу, —
Его упавший дух невольно оживет,
Больная мысль найдет желанную дорогу…
Куда ни кинет он пытливо грустный взгляд —
Мелькают образы, плывут живые тени;
Повеет ветерком — неслышно налетят
Все спутники его минутных вдохновений:
Тут рифмы звонкие ласкают чуткий слух,
Здесь строфы мерные сплетают ряд созвучий,
А там — растет мотив… И вмиг воспрянет дух,
И сердце застучит, и стих готов летучий…
…Так вот и я с утра до вечера бродил
По берегам реки, среди родной природы…
Забывши о ружье, нередко я следил
За стаей вольных птиц, прорезывавших своды
Тяжелой мантией нависших облаков,
Терявшихся вдали, в таинственном просторе;
И крикнуть был порой, смотря им вслед, готов:
«Снесите мой привет за радужное море!..»
…………………………………………
Лишь поздним вечером вернулся я домой,
С пустою сумкою, измученный, усталый…
Казался город мне огромною тюрьмой,
И грудь была полна тоскою небывалой;
Душа опять рвалась от каменных громад
На волю, на простор… А сердце в песню муки,
В больную песнь любви, слагало наугад
Природой серою подсказанные звуки…

И вот опять ползут косматые туманы
Из северных болот и сумрачных лесов,
Покинув нехотя просторные поляны
Для тесной суеты шумливых городов…
Задернуты с утра какой-то мутной мглою
Огромные дома, сады и острова,
Гранитные дворцы над смолкшею рекою
И в латах ледяных красавица Нева…
И снова целый день по улицам туманным
Брожу я, затаив в груди печаль свою,
И — как больной в бреду — в своем кошмаре странном
Ни близких, ни врагов кругом не узнаю…
Худые, бледные, измученные лица
Повсюду предо мной мелькают; из-за них
Глядит в мои глаза туманная столица
Зрачками мутными несчетных глаз своих…
И думается мне: весь этот город шумный
Внезапно заболел, и бред его больной,
Сливаяся с моей тоскою многодумной,
Звучит во мне самом и гонится за мной…

Несется поезд… Дым змеистый
Клубами тает позади,
Картиной яркой и лучистой
Даль развернулась впереди…
Ручьев серебряных извивы
Мелькают всюду предо мной.
Кустов щетинистые гривы
Плывут зеленою волной;
Водой размытые долины
Хранят остатки снежных гор;
Толпятся сосны-исполины,
Взбежав на каменный бугор;
Лучей полдневных позолота
Слегка покрыла небеса,
И мхом одетые болота,
И темнокудрые леса…
И ни начала, ни конца нет
Гирляндам серых деревень,—
Родная глушь невольно манит
В свою задумчивую сень…
Несется поезд… Обгоняя,
Летит мечтаний бледный рой —
Как птиц встревоженная стая
Передрассветною порой…
Что их влечет в простор лазурный,
Что их зовет в немую даль?
Затишья сонного печаль,
Волненья ль прошлой жизни бурной?!
Их не догнать! Из душных стен,
На миг отрясши прах столицы,
Летят, забыв недавний плен,
Их окрыленные станицы…
Куда летят? Зачем, к кому?!
Не всё ль равно! Вернуться снова
Им суждено в свою тюрьму
От неба ясно-голубого,
От этих ласковых долин,
От хвойных стен лесов унылых,
От грустных северных картин,
Вдвойне больному сердцу милых…

Еду я, еду… Везде предо мной
Чахлые нивы родимые
Стелются мертвенно-бледной волной,
Солнца лучами палимые…
Колос пустой от межи до межи
Перекликается с колосом;
Чудится: кто-то над волнами ржи
Стонет пронзительным голосом…
Слышится ропот тревоги больной,
Слышатся слезы смирения, —
Это рыдает над нивой родной
Гений труда и терпения!..

Чутко дремлет в полях недожатая рожь,
С нетерпеньем жнецов дожидается;
Побурел-пожелтел шелковистый овес,
Точно пьяный от ветру шатается.
Нарядилась гречиха в цветной сарафан
И белеет над горными скатами…
Ветерок, пробегая хлебами, шумит:
«Будем золото гресть мы лопатами!..»
Солнце красное сыплет над грудью земли,
Над рабочею ратью могучею,
Золотые снопы искрометных лучей,
Ни на миг не скрываясь за тучею…
Улыбается солнце… До ясных небес
С нивы песня доносится женская…
Улыбается солнце и шепчет без слов:
«Исполать тебе, мощь деревенская!..»

Венок цветущих иммортелей,
В своей печальной красоте,
Висит под сенью старых елей
На покачнувшемся кресте.
Но безымянная могила
Молчит про то, кто в ней зарыт,
О ком молва не сохранила
Ни лжи, ни правды в камне плит.
Но может быть, и здесь витала
Недавно фея светлых грез
И холм надгробный орошала
Святою влагой чистых слез:
Обросший мохом крест убогий —
Соперник памяти людской,
Могильных сводов сторож строгий,
Увенчан любящей рукой…
Всесильна вечностью своею
Слепая смерть, но всё же власть
И сила есть у нас над нею:
Та власть — любовь, та сила — страсть!
Под балдахином хмурых елей
О них гласит моей мечте
Венок печальных иммортелей
В своей цветущей красоте…

Свободною душой далек от всех вопросов,
Волнующих рабов трусливые сердца,—
Он в жизни был мудрец, в поэзии — философ,
И верен сам себе остался до конца!
Он сердцем постигал все тайны мирозданья,
Природа для него была священный храм,
Куда он приносил мечты своей созданья,
Где находил простор и песням, и мечтам.
Он был певцом любви; он был жрецом природы;
Он презирал борьбы бесплодной суету;
Среди рабов он был апостолом Свободы,
Боготворил — одну святую Красоту.
И в плеске вешних вод, и в трепете пугливом
Полуночных зарниц, в дыхании цветов
И в шепоте любви мятежно-прихотливом,—
Во всем он находил поэзию без слов.
Привычною рукой касаясь струн певучих,
Он вызывал из них заветные слова,
И песнь его лилась потоком чувств кипучих —
В гармонии своей свободна и жива.
Но вещий голос смолк… Но песня жизни спета…
Но поздний дар любви упал из рук жреца…
И траурный венок я шлю к могиле Фета —
Венок стихов на гроб могучего певца…