Евгений Плужник - Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов
Одновременно не отмежёвывалась тогда от пролетарской литературы и экзальтированная, наполненная стихийной радостью бытия и мелодическим эмоциональным удивлением, восхищением красотой природы и главным ее двигателем — любовью, поэзия чрезвычайно популярного Александра Олеся, который завершил свой жизненный путь в эмиграции. Народную славу создали ему песни и поэтические плачи периода революции 1905–1907 годов и февральской революции 1917 года. Александр Олесь сумел в них большим экспрессивным напряжением «переплавить» в болезненно-впечатлительной своей душе народные переживания и надежды и мощно, с настоящей эмоциональной исповедальностью отлить это в поэтических образах, символических ассоциациях и музыкальных ритмах. Даже в трагические десятилетия не забывалось его творчество, хотя 27 лет — с 1930 по 1957 год — стихи А. Олеся не издавались в нашей стране.
Много лет не доходила до украинского советского читателя и поэзия галицких поэтов-модернистов, которые объединились в 1906 году в группу «Молодая муза». Самый талантливый из «молодомузовцев» Петро Карманский — автор меланхолически-пессимистического сборника стихов «Из папки самоубийцы» (1899), настроения которого, а главное — оценки его современниками, — сказались на дальнейшей оценке, а вернее, на литературной судьбе поэтов этой своеобразной, талантливой группы. Не были они похожими друг на друга, хотя их объединяла печальная ностальгия по утраченным духовным и общественным ценностям, недовольство реалиями каждодневной безыдеальной жизни, стремление возродить и возвеличить красоту как единственный способ спасения запятнанных компромиссами и борьбой за выживание человеческих душ.
Поэзия и красота и в этом угнетенном социальной несправедливостью мире созидают духовную силу народа, который расправит плечи с испокон вечной крестьянской неторопливостью и солидностью, — так мыслит и чувствует Богдан Лепкий. Интеллектуально утонченный Степан Чарнецкий, наоборот, изуверившийся, абсолютизирует обреченность, ибо считает, что святого нет ничего — ни в любви, ни в общественных идеалах. Музыкальный, мастерски аллитерированный стих Сидора Твердохлиба бесконфликтно «уживался» с народно-игривым, эротично образным миром элегантных ритмов поэзии Василя Пачовского, тогда как Петро Карманский культивировал и автоиронию, и экзотическую мечтательность, и неисчерпаемую грусть по униженным национальным идеалам, и сострадание впечатлительной души, охваченной беспомощностью при виде бед и тревог родного народа.
Эти первые шаги «тихого» поэтического бунта «молодомузовцев» — поэтов Богдана Лепкого, Василя Пачовского, Петра Карманского, Остапа Луцкого, Святослава Гординского, Сидора Твердохлиба, прозаика Михайла Ицкива тепло приветствовал Иван Франко: «Живое чувство действительности, презрение к шаблону, страстные поиски правды в обсервации — вот что характеризует этих молодых писателей и заставляет возлагать на них самые лучшие надежды».
В первые два десятилетия XX столетия поэзия «Молодой музы» была известной и популярной на Восточной Украине. Под ее влиянием взрос Григорий Чупринка, стих которого завораживал энергичной звукописью, мелодикой ритма, звонким переливом тонов. Поэт Олекса Коваленко, собравший в Киеве молодые художнические силы вокруг подготовки антологии «Украинская муза» и альманаха «Терновый венок», а главным образом, привлекший творческую молодежь к изданию организованного им в 1909 году журнала «Украинская хата», так писал в эссеистичном вступлении к первому сборнику Григория Чупринки «Огнецвет» (1910): «В украинской поэзии, после бесконечного монотонного перепева стихов Шевченко, начинается новая эра, с философично-этическим направлением, в свободной, артистической форме.
Настроили уже на новый лад свои кобзы Микола Вороный, А. Олесь, Петро Карманский, Василь Пачовский, Микола Филянский. А вот идет еще один поэт: Грицько Чупринка…»
Новые пути украинской модерной поэзии лежали как на Восток, так и на Запад. Григорий Чупринка зачитывался Константином Бальмонтом, Иннокентием Анненским, Александром Блоком, Шарлем Бодлером, поэзия «молодомузовцев» вырастала под творческим влиянием и в творческом диалоге с польскими модернистами — Каспровичом, Тэтмайером, Выспянским, другими современными европейскими — преимущественно французскими и итальянскими — поэтами.
Крупной заслугой украинских поэтов-модернистов было обогащение национальной поэтики новыми формами и приемами, новыми образно-смысловыми принципами благодаря приобщению к европейской культуре. Много значила сама общественная атмосфера предреволюционного времени, сама Революция, идеи, события и настроения которой органически выливались в эмоционально открытых исповедях и декларациях, разворачивались в символических образах, «произведенных» предреволюционным символизмом, но поэтически «опредмеченных» реалиями революционной действительности.
Именно на этой мощной волне революционного энтузиазма так ярко и впечатляюще расцвел талант Василия Чумака, Павла Тычины, Василя Эллана-Блакитного. Если для Василя Чумака — девятнадцатилетнего революционера, расстрелянного деникинцами, — революция оживает в образе-символе обновляющей землю и общество весны, в образе миллионнотворческих усилий легионов рабочих-трударей, готовых к героической жертвенности без посмертной славы, то для аскетического, сконцентрированного на смысловом утверждении идеи Василя Эллана больше значила конкретика революционного созидания реальной жизни. В первых его стихотворениях символ доминирует, образ тяготеет над мыслью, но позже стих Эллана становится суровее, наполняется прозаизмами, синтаксически дисциплинируется и стремится «работать» на ежедневную жажду вопросов революционной действительности.
Павло Тычина дольше других сохранил необходимость созидания величавой гармонии жизни в музыкально-ассоциативном единстве с хоральными речитативами природы, счастливую возможность включаться душой в каждый миг поэтического вдохновения, «спровоцированного» бесконечной сменой жизненных впечатлений. Однако суровая, жестокая реальность революционного течения событий, взбурленного и благотворными силами, и силами антигуманными, которые породили террор, голод, сиротство и беспризорность, безжалостную борьбу за власть, диктатуру и репрессии, приглушила этот великий талант.
С иным поэтическим ключом подошел к образному открытию человека и мира сдержанный и ясный Максим Рыльский. Стимулирует его творческую энергию прадавний и неутомимый дух человеческого самопознания, в котором соединилась поэтика украинского образного мышления с античной и европейской поэзией. Тонкий лирик и глубокий философ природы, он создал классические образцы переводов многих шедевров поэтического искусства мира. Он подвергался жестокой, несправедливой, до отчаяния оскорбительной критике, обвинялся в буржуазном национализме, в пропаганде буржуазной культуры, однако не сдался и достойно прожил большую жизнь.
Было это время — время революционных событий на Украине, время украинского возрождения — удивительное, радостное, тревожное. Творили революционные романтики, символисты, модернисты, футуристы… Что ни поэт, то новая форма, новая концепция художественного развития. Многое удивляет и заставляет задуматься лидера литературно-художественной группы «Гроно» («Гроздь») Валерьяна Полищука — этого энергичного и независимого, бунтарского «философа с головой мальчика», как он сам себя называл. Нет, он не отбрасывает ни приемов импрессионизма, ни футуризма, ибо считает, что для пролетарских масс надо создавать синтетическое искусство, которое гармонично объединяло бы все существующие течения. В поэзии должна найти отклик красота движения, динамичной скорости как антитеза инертности. В своем порыве к синтетическому искусству — искусству революционного динамизма Валерьян Полищук отстаивает идею искусства универсального, вне времени и пространства («…искусство не зависит от времени или нации, которая его создала»).
В 1925 году он организовал литературную группу «Авангард», поскольку хочет быть «животворным, правдивым и разнообразным», а главное — необходимым революции, социализму. Не пришлось. На тридцать седьмом году жизни — в 1934 году его арестовывают, а 9 октября 1937 года расстреливают. Не мог он остаться в живых, несмотря на то, что написал революционную «Книгу восстаний», сборник красноармейских стихов, много стихотворений, посвященных Ленину, ибо по жестокой логике истребления интеллигенции он — яркий, бунтующий, безоглядно полемический поэт — не мог органично жить в душной атмосфере командно-бюрократического контроля за каждой поэтической строчкой.
Пытался жить и творить в идейно-эстетическом ритме новой пролетарской литературы один из первых украинских символистов Яков Савченко. Искренно верил, что любое отклонение от нормированных эстетических принципов, на которые ориентировались представители «пролетарского стиля», прежде всего он сам, как творец его и пропагандист, угрожает чистоте марксистско-ленинской идеологии и методологии. Поэтому резко, как критик, выступал и против ваплитовцев, называя «азиатский ренессанс» Миколы Хвылевого «азиатским апокалипсисом», против неоклассиков, которые, как ему казалось, пытались реставрировать отжившее и идеологически вредное греко-римское искусство, во многом противореча самому себе — поэту оригинальному, аллегорическому, символично образному. Погиб на Соловках, пророчески предрекая свою судьбу и судьбу миллионов.
