Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века

Там, где волны плещут пеной,
Я бродил под гнетом горя.
Вдруг заслышалась из моря
Песня, петая сиреной:

— С горем, смертный, нету сладу?
Неразумный! Жизнь — что птица:
Миг — и прочь на крыльях мчится.
Лишь любовь дарит усладу
Жизни горькой, жизни бренной.

Дабы нечто осветило
Мрак людских предрассуждений,
Купидон, ваш добрый гений,
Путеводное светило
Красоты зажег нетленной.

Смех ли уст услышишь милых
Иль поймаешь взгляд влюбленный,—
И, желаньем окрыленный,
Чувствуешь, как бьется в жилах
Ток амврозии блаженной.

Не стремись к иной отраде,
Утешайся стройным станом,
Щек цветением румяным
И в сетях кудрявых прядей
Дай душе остаться пленной!

Тут сирена с пеньем нежным
Погрузилась в море снова,
Ветеркам доверив слово,
Я же на песке прибрежном
Начертал его смиренно.

Розы алы, словно пламя,
Над шипами,—
Но Амур взрастил другие,
Дав блюсти чете румяной
Под охраной
Зубы — перлы дорогие.

Вы, что краше всех на свете,
Мне ответьте:
Почему, едва потонет
Взор влюбленного в пучине
Взора синей,
Вас улыбка тотчас тронет?

С тем ли, чтоб меня опала
Не терзала,
Бренной жизни не губила,
Иль затем, что вам по нраву
И в забаву,
Коль близка моя могила?

Тут жестокость ли причиной,
Иль кручиной
Одолел я нрав надменный,
Вас я славлю непрестанно,
Неустанно,—
Вы ж смеетесь неизменно.

Если по траве росистой
Струйкой чистой
Ручеек, сверкая, вьется,
Если тихий ветер реет,
Луг пестреет,—
Говорят: земля смеется.

Если в полдень зыбь искрится,
Серебрится
В пенном кружевном уборе,
По волнам Зефир играет
И ныряет,—
Говорят: смеется море.

Коль Заря встает под алым
Покрывалом
Предвозвестницею Феба
И, влекомая Зефиром,
Мчит над миром,—
Говорят: смеется небо.

Пусть смеется в миг блаженный
Всей вселенной
Голубой простор бездонный,
Пусть смеются неба своды,
Земли, воды,—
Все затмит улыбка донны.

На заре ветерками
Овевается пламя
Роз, росой окропленных
Средь шипов потаенных.
Но красою затмит их
Пурпур роз на ланитах,
Что ланиты Авроры
Посрамляют без спора.

Нимфа дней благодатных
И цветов ароматных,
О Весна, о богиня,
Что в тебе нам отныне?
Пусть цветами в апреле
Все луга запестрели,
Но красою затмит их
Пурпур роз на ланитах,
Что ланиты Авроры
Посрамляют без спора.

Коль моими насладиться
Песнями Амур желает,
То, сокрывшись за ресницы,
Стрелы взглядов посылает,
Для засады выбрав око
Амариллиды жестокой.

И, стрелою уязвленный,
Лук другой беру я в руки,
Наущеньем Аполлона
Нахожу отрадны звуки,
Чтобы ранили напевы
Неприступной сердце девы.

Жгучих ран не заживляют
Ни бальзам, ни заговоры,
Если сердце уязвляют
Девы огненные взоры,
И утешится несчастный
Только лирой сладкогласной.

Лестью пленяться ли,
Гнева страшиться ли
Сына Венерина,
Иго носить его
Сладостно-горькое
Полно уж мне.

Чудище адское,
Исчадие Тартара,
Змееволосою
Вспоенное Фурией,
Иго носить твое
Полно уж мне!

Может бродить теперь
Дева жестокая,

Где ей захочется:
Больше не буду я
Искать следы ее,
Гнаться за ней.

Утром и вечером
Денницей — Геспером
Хочу любоваться я:
Долго в тумане слез
Очи не видели
Звездных огней.

Пусть вероломная
Дух сокрушила мой,—
В пепел сожженное
Сердце, учись опять
Счастью и вольности
Радостных дней!

Карл, доблесть сердца твоего — порука:
Пробьет свободы италийской час!
Но медлит что? Что ждет оно? Для нас
Досуг твой и покой — страстная мука.

Да узрит мир твои победы ныне,
Взвей знамена, зови отважных в строй!
Тебе союзник — Небо, пред тобой
Судьба склонилась — мужества рабыня.

Царица моря пусть покоит тело,
Румянит щеки, мягкий локон вьет,
Пусть Франк следит, как близкий бой идет,
В застолье вечном позабыв про дело.

И пусть товарища на бранном поле
Тебе все нет и меч твой одинок,
Пренебреги, о Государь, и в срок —
Вся честь — тебе, ни с кем ты не был в доле.

Великого твоя душа взыскует,
И, мощная, великих тягот — длань,
Но трусу не дарит победы брань,
И робкий — век в бесславии векует.

Дороги славы не благополучны,
Путь почестей — обрывы, бурелом,
Успех берется жертвой и трудом,
Победа и опасность — неразлучны.

Кто, как не ты, собьет засов темницы:
Давно тюрьма — для Гесперии дом,
Ты узы разомкнешь своим мечом,
Ее свобода — дар твоей десницы.

Карл, Гидра новая страшнее видом
Той, древней, — если ты ее сразишь,
Трехглавого Тирана победишь,—
Я первый нареку тебя Алкидом.

Не отвергай сейчас мольбы и оды,
До времени — о, долго ли терпеть! —
Когда воздвигнем мраморы и медь
Тебе — восстановителю свободы.

Быть может, у подножья Авентина
Ты бродишь. В разноцветье диких трав
Великолепия латинских слав
Останков гордых пред тобой картина.

С презрением и скорбью ты взираешь:
На месте храмов, царственных палат —
Скрип плуга и мычанье нищих стад;
И ты в сердечной глубине вздыхаешь.

Что славная сейчас во прахе древность —
В том буйство злое времени вини;
Другим пред ней повинны наши дни:
В нас древним подражать угасла ревность.

Столпов и врат еще немало стройных
Величат доблести старинных лет,
И оглянись — между живыми нет
Врат и столпов, воздвиженья достойных.

Италия, отваги неуклонный
Дух — ленью сладострастною прельщен,
И ты не видишь — разум твой пленен,—
Что выродился в мирт — твой лавр исконный.

Прости мои слова. Но было ж время —
В палестре ежедневной крепость рук
Ты тешила и гнуть могучий лук
Любила и щитов и копий бремя.

А ныне? Ты выпытываешь средства
Не стариться — у верного стекла;
В кичливые одежды заткала
Все золото прапращуров наследства.

Благоухают перси ароматом
Бесценнейшим сабейских берегов;
И плечи — словно в пене облаков,
В голландском льне, воздушном и хрущатом.

В твоих застольях кубки золотые
Хиосской влагой полны золотой;
Смирят — надменную годами — в зной
Струю Фалерно волны ледяные.

Колхиды и Нумидии дичина —
Спесь расточительных твоих пиров,
И в туках духовитых свой улов
Тебе подносит дальняя пучина.

Иной была, когда на Капитолий
Ты земледельца консулом вела,
Когда средь фасций Города дела
Вершил диктатор-пахарь властной волей.

Рукою, гладившей воловьи шеи,
До света, медленных, спеша запречь,
Твоя держава создана, и меч,
Послушный ей, везде стяжал трофеи.

Одна преданья славы сохраняет
Молва. И варварская мощь хулит
Честь стародавнюю могильных плит
И, дерзкая, тобою помыкает.

И если, Ронки, ввек неодолима
Италии дрема (хочу солгать!),
Поверь, увидишь: станом станет рать —
Фракийца, Перса ли — на стогнах Рима.