Борис Бухштаб - Поэты 1840–1850-х годов

                 Честные господа,
                 Пожалуйте сюда!
                 Милости просим,
                 Денег не спросим:
                 Даром смотри,
Только хорошенько очки протри.

                 Начинается,
                 Починается
О том, как люди на свете живут,
Как иные на чужой счет жуют.
                 Сами работать ленятся,
                 Так на богатых женятся.

Вот извольте-ко посмотреть:
                 Вот купецкий дом, —
                 Всего вдоволь в нем,
Только толку нет ни в чем:
                 Одно пахнет деревней,
                 А другое харчевней.
Тут зато один толк,
                 Что всё взято не в долг,
                 Как у вас иногда,
                 Честные господа!

А вот извольте посмотреть:
                 Вот сам хозяин-купец,
                 Денег полон ларец;
                 Есть что пить и что есть…
Уж чего ж бы еще? Да взманила, вишь, честь:
                 «Не хочу, вишь, зятька с бородою!
                 И своя борода —
                 Мне лихая беда.
На улице всякий толкает,
А чуть-чуть под хмельком,
Да пойди-ка пешком вечерком,
                 Глядь! — очутишься в будке,
                 Прометешь потом улицу сутки.
                 А в густых-то будь зять —
                 Не посмеют нас взять…
Мне, по крайности, дай хоть майора,
Без того никому не отдам свою дочь!..»
А жених — тут как тут, и по чину — точь-в-точь.

А вот извольте посмотреть,
                 Как жениха ждут,
                 Кулебяку несут
И заморские вина первейших сортов
                 К столу подают.
                 А вот и самое панское,
                 Сиречь шампанское,
На подносе на стуле стоит.

А вот извольте посмотреть,
                 Как в параде весь дом:
                 Всё с иголочки в нем;
                 Только хозяйка купца
Не нашла, знать, по головке чепца.
По-старинному — в сизом платочке.
                 Остальной же наряд
                 У француженки взят
Лишь вечор для самой и для дочки.
                 Дочка в жизнь в первый раз,
                 Как боярышня у нас,
                 Ни простуды не боясь,
                 Ни мужчин не страшась,
                 Плечи выставила напоказ. —
                 Шейка чиста,
                 Да без креста.

Вот извольте посмотреть,
                 Как в левом углу старуха,
                 Тугая на ухо,
Хозяйкина сватья, беззубый рот,
                 К сидельцу пристает:
Для чего, дескать, столько бутылок несет,
                 В доме ей до всего!
                 Ей скажи: отчего,
                 Для чего, кто идет,—
                 Любопытный народ!
А вот извольте посмотреть,
Как, справа, отставная деревенская пряха,
                 Панкратьевна-сваха,
                 Бессовестная привираха,
В парчовом шугае, толстая складом,
                 Пришла с докладом:
Жених, мол, изволил пожаловать.

И вот извольте посмотреть,
                 Как хозяин-купец,
                 Невестин отец,
                 Не сладит с сюртуком,
Он знаком больше с армяком;
                 Как он бьется, пыхтит,
                 Застегнуться спешит:
Нараспашку принять — неучтиво.

А извольте посмотреть,
                 Как наша невеста
                 Не найдет сдуру места:
                 «Мужчина чужой!
                 Ой, срам-то какой!
Никогда с ними я не бывала,
Коль и придут, бывало, —
                 Мать тотчас на ушко:
„Тебе, девушке, здесь не пристало!“
Век в светличке своей я высокой
Прожила, проспала одинокой;
Кружева лишь плела к полотенцам,
И все в доме меня чтут младенцем!
                 Гость замолвит, чай, речь…
                 Ай, ай, ай! — стыд какой!..
А тут нечем скрыть плеч:
                 Шарф сквозистый такой —
                 Всё насквозь, на виду!..
                 Нет, в светлицу уйду!»

И вот извольте посмотреть,
Как наша пташка сбирается улететь;
                 А умная мать
                 За платье ее хвать!

И вот извольте посмотреть,
                 Как в другой горнице
                 Грозит ястреб горлице, —
                 Как майор толстый, бравый,
                 Карман дырявый,
                 Крутит свой ус:
«Я, дескать, до денежек доберусь!»

Теперь извольте посмотреть:
                 Разные висят по стенам картины.
                 Начинаем с середины:
                 На средине висит
Высокопреосвященный митрополит;
Хозяин христианскую в нем добродетель чтит.
                 Налево — Угрешская обитель
                 И во облацех над нею — святитель…
Православные, извольте перекреститься,
                 А немцы,
                 Иноземцы,
На нашу святыню не глумиться;
                 Не то — русский народ
                 Силой рот вам зажмет.

И вот извольте посмотреть:
                 По сторонам митрополита — двое
                 Наши знаменитые герои:
                 Один — батюшка Кутузов,
Что первый открыл пятки у французов,
                 А Европа сначала
                 Их не замечала.
                 Другой
                 Герой —
Кульнев, которому в славу и честь
Даже у немцев крест железный есть.

И вот извольте посмотреть:
Там же, на правой стороне, —
                 Елавайский на коне,
                 Казацкий хлопчик
                 Французов топчет.
А на правой стене хозяйский портрет
В золоченую раму вдет;
                 Хоть не его рожа,
                 Да книжка похожа:
                 Значит — грамотный!

И вот извольте посмотреть:
                 Внизу картины,
                 Около середины,
Сидит сибирская кошка.
У нее бы не худо немножко
Деревенским барышням поучиться
                 Почаще мыться:
                 Кошка рыльце умывает,
Гостя в дом зазывает.

А что, господа, чай устали глаза?
А вот, налево, — святые образа…
Извольте перекреститься
Да по домам расходиться.

В глубокой древности один законодатель
                 И, как велось, богам приятель,
                 С одним из них в радушный час
                           Сидевши глаз на глаз,
                 Был удостоен откровенья
                           И наставленья,
                 Как сделать сча́стливым народ.
                 Конечно, первое условье
                          Для счастия — здоровье.
Вот он для улучшения своих людских пород
        Постановил в закон: чуть где родись урод
        Иль хворенький иной, иль просто недоношен,
                         Дитя быть должен в море брошен;
        А если быть кому по правилам в живых, —
                        Чтобы ни пятнышка на них,
Ни бородавочки нигде не оставалось,
                       Сейчас чтобы срезалось
                                Иль выжигалось.
Устроен на скале Тарпейской комитет.
                 Набрали членов добрых, честных,
                 Умом, ученостью известных,
                               Хирургов цвет.
                           И в этом комитете
Осматривались все и подчищались дети.
                 Проходит двадцать, тридцать лет,
Вот новое уже явилось поколенье,
Но вовсе не видать в породе улучшенья.
                 Уродов не перевелось.
                 Знать, члены матерей щадили.
В делах политики в расчет не брать же слез,
                 И добрых членов заменили
                              Другими, покрутей;
                 Но улучшение людей
Вперед у них, глядят, всё мало подается.
           Не действует на членов ни арест,
                                                       Ни крест;
                 Смени иного — он смеется
                         И очень, очень рад:
                 В другое место заберется, —
Везде, где ни служи, — везде жирней оклад,
                             Чем в членах комитета.
                                 Смекнувши это,
                                               Сейчас
Оклады увеличили для членов во сто раз,
                 И место сделалось первейшим в государстве.
                 Но улучши́лась ли людей порода в царстве?
                          Член, точно, местом дорожит,
                 Поэтому от всякой малости дрожит
                         И, несмотря на материно горе,
Ребенка всякого почти кидает в море.
                 Оно спокойней и верней —
                                 Дитя отпето
                        И нет вперед ответа.
А если жить и даст по доброте своей,
                 То с пятнышками у детей
                 Обрезав и кругом с запасом,
                             Без носа часом
                 Их пустит в свет иль без ушей
И изо всякого обделает урода.
                            А вместе с тем
Всё прекращалося, и наконец совсем
                 С земли исчезла вся порода.
                 Остались члены для развода.
                           И слышал я вчера:
Потомки их весьма способны в цензора.