Юрий Вейнерт - Злые песни Гийома дю Вентре

Застыло утро в нежном забытьи…
Склонившись над водою, с удивленьем
Ты любовалась двойником своим —
Кокетливым, лучистым отраженьем.

Какое колдовство таит вода!
То — младшая сестра твоя, наяда!
Твое лицо пытаясь увидать,
Я бросил в воду камень из засады.

Пошли круги, и замутилась гладь.
Скорее — вплавь, в погоню за прекрасной!
Стыдливые мольбы твои напрасны —
О нежная, моей должна ты стать!

…Кой черт! Я — перед мраморной Дианой.
Довольно! Больше пить с утра не стану.

С врагами справится любой дурак —
От благодетелей избавь нас, Боже! —
Гласит пословица. И впрямь, похоже,
Что добрый — бедному опасный враг.

Купив ослу зеленые очки,
Мякиной Жак кормил его досыта,
Осел чуть не вылизывал корыто.
Жак ликовал: любуйтесь, мужички!

На сене Жак немало сэкономил:
Осел привык к опилкам и соломе.
Но через месяц почему-то сдох.

…Горя любовью к ближнему, сеньоры
Ввели оброки, отменив поборы.
Ликуй, крестьянин!.. но ищи подвох.

Ты встречи ждешь, как в первый раз, волнуясь,
Мгновенья, как перчатки, теребя,
Предчувствуя: холодным поцелуем —
Как в первый раз — я оскорблю тебя.

Лобзание коснется жадных губ
Небрежно-ироническою тенью.
Один лишь яд, тревожный яд сомненья
В восторженность твою я влить могу…

Чего ж ты ждешь? Ужель, чтоб я растаял
В огне любви, как в тигле тает сталь?
Скорей застынет влага золотая
И раздробит души твоей хрусталь…

Что ж за магнит друг к другу нас влечет?
С чем нас сравнить? Шампанское — и лед?

С тех пор, как ты оставил эскадрон,
Я не писал еще тебе, приятель.
И если б не стеченье обстоятельств,
Еще сто лет не брался б за перо.

Но видишь ли… Не знаю, как начать я…
Ты помнишь Непорочное зачатье?
Так вот: такой евангельский курьез
И нас постиг. Мы тронуты до слез!

Прими, Агриппа, наши поздравленья:
Ты стал отцом по Божьему веленью,
И я — твой кум (к чему я не пригож!).

Ты думаешь — смеюсь? Помилуй, что ты!
У нашей маркитантки, у Шарлотты,
Родился сын… Он на тебя похож.

Со всех церквей колокола гремят.
Победный легион изображая,
Идут солдаты по двенадцать в ряд:
Наш доблестный король в Париж въезжает!

Как дешев нынче стал триумф такой:
«Король — католик! Отворяй ворота!»
Черт с ними, с сотней тысяч гугенотов.
Расставшихся в сраженьях с головой!..

Соборы. Башни. Скаты острых крыш…
«Ты что, опять извлек перо, повеса?»
— Да, государь: я воспеваю… мессу!

…Цветы, Девчонки… Здравствуй, мой Париж!
А из толпы кричат: «Пошла потеха!
Соседи, прячьте жен — Анри приехал!»

Прошли сраженья. Заживают раны…
Увидев мой простреленный камзол
И взгляды восхищенных парижанок,
Агриппа был неимоверно зол.

Но не теряться же! — Свою квартиру
Он за ночь превратил в кромешный ад,
Изрешетив парадный свой наряд
Из пистолета — чуть ли не мортиры,—

И в зеркало скосил пытливый глаз.
А льстивое стекло солгало враз:
— Какое мужество! Какая сила!

…Мы вечером нахохотались всласть,
Когда Марго участливо спросила:
— Неужто… моль в Париже завелась?

Вентре угрюм — как пьяный гугенот,
Нечаянно попавший в лапы Гизу.
Подумать только: он вина не пьет!
Он о сонетах позабыл, маркиза!

Пугаются сорбоннские врачи:
Он бредит наяву, он тощ, как призрак…
Его болезнь сумеет излечить
Один бальзам: ваш поцелуй, маркиза!

О, сжальтесь! Жизнь его — на волоске.
Все чаще повторяет он в тоске:
«Любовь и смерть — нет лучшего девиза!»

Еще неделя, и Гийом погиб:
Не смерть страшна, а Фор-л'Эвек [34] (долги!)
Его спасет лишь ваше «Да!», маркиза!

У всякого свои предубежденья!
Вас злит лорнет, месье, иных — сабо,
А, скажем, господина моего —
Все, что к рогам имеет отношенье.

На днях он выбил изобилья рог
Из рук фарфоровой богини счастья.
Над Зодиаком, к счастью, он не властен —
А то бы сбил созвездье Козерог!

Шарахается прочь рогатый скот,
Когда навстречу стаду он идет,
И прячет свой рожок пастух, бледнея…

Месье, кладите шляпу на кровать:
Рога в передней велено убрать.
Ох, мне уж эти узы Гименея!

Задорным кружевом гасконских рифм
Всю исписав, что под рукой, бумагу,
Всё, что положено, до дна допив,
Зевну от скуки — и в могилу лягу.

Всплакнувши над «собратом» для приличья,
На крест перо и шпагу водрузя,
Сам д'Обинье споет дискантом бычьим
Горячий дифирамб — своим друзьям.

Затем, оповестив страну и двор,
Среди поклонников устроит сбор
На памятник любимому поэту.

Но монументу бить не суждено:
Проект Агриппа спрячет под сукно
И — без меня, увы! — пропьет монету.

От залпов пушечных дрожит земля.
Кричат герольды в переулках грязных —
Сегодня именины короля!
Всех парижан зовет Анри на праздник!

Огромные столы на площадях
Трещат, заваленные снедью разной.
Быков и куриц жарят на кострах —
Бесплатный аромат прохожих дразнит.

И для поэтов жаркая пора:
Потея над цветистым мадригалом,
Малерб изгрыз сто двадцать два пера.

И я блеснул бы, да таланту мало:
Кормить Пегаса нечем стало мне.
Овес-то, сами знаете, — в цене!

Кто право дал над Гением глумиться
Тупому попугаю и свинье?
Как смеете, чернильные мокрицы,
Ругать при мне Агриппу д'Обинье?

Из всех поэтов — д'Обинье поэт!
В его руках воскресла древних лира.
Его стихам — взлетать над клеткой мира,
Ломая крыльями преграды лет!

А вам — клевать навоз вороньим клювом.
Мне одному бранить его дано,
Ему — меня. Другим — запрещено!
Прочь руки от Агриппы, говорю вам!

Quod licet Jovi, это значит — нам,
Non licet bovi — вам, слепым ослам! [35]

Мир начался с торговли: дед Адам
За яблоко расстался с райским садом.
Христос был продан выгодней куда —
За тридцать серебром, с доставкой на дом.

С тех пор торгуют все по мере сил:
Попы, юристы, сводники, маркизы…
А Клеопатре головой платил
За ночь любовник — вот дороговизна!

С Наваррским закупили как-то мы
Париж, Марго и десять лет тюрьмы —
Всего лишь за обедню — просто чудо!

…А в наши дни потерян всякий стыд:
За тридцать су всю Францию сулит
Испанцам некий Генрих Гиз, иуда!

Агриппе д'Обинье

Хозяйка раскраснелась у огня.
Гасконец тощий, отрезвев от злости
(Он проиграл и плащ, и шпагу в кости),
Кричит: "До нитки обобрал меня!"

Трудясь над жирным крылышком индюшки,
Вздыхает, пОтом исходя, монах:
"Святой Мартин! Опять ни капли в кружке!
Sic transit… Эй, хозяюшка, — вина!"

Жонглер бродячий бьет мартышку спьяна.
О чем-то врет раскрывшим рот крестьянам
Ландскнехт в камзоле четырех мастей…[37]

Так жизнь течет. Все словно ждут свершенья —
По воле рока, по вождей веленью,
По прихоти игральных ли костей…