Владимир Маяковский - Стихотворения (1929)

Вы себе представляете
                                      парижских женщин
с шеей разжемчуженной,
                                       разбриллиантенной рукой…
Бросьте представлять себе!
                                             Жизнь —
                                                            жестче —
у моей парижанки
                             вид другой.
Не знаю, право,
                         молода
                                     или стара она,
до желтизны
                     отшлифованная
                                               в лощеном хамье.
Служит
             она
                   в уборной ресторана —
маленького ресторана —
                                        Гранд-Шомьер.
Выпившим бургундского
                                        может захотеться
для облегчения
                          пойти пройтись.
Дело мадмуазель
                             подавать полотенце,
она
      в этом деле
                          просто артист.
Пока
        у трюмо
                      разглядываешь прыщик,
она,
      разулыбив
                        облупленный рот,
пудрой подпудрит,
                              духами попрыщет,
подаст пипифакс
                            и лужу подотрет.
Раба чревоугодий
                             торчит без солнца,
в клозетной шахте
                              по суткам
                                              клопея,
за пятьдесят сантимов!
                                     (по курсу червонца
с мужчины
                  около
                           четырех копеек)
Под умывальником
                               ладони омывая,
дыша
          диковиной
                           парфюмерных зелий,
над мадмуазелью
                             недоумевая,
хочу
        сказать
                    мадмуазели:
— Мадмуазель,
                         ваш вид,
                                       извините,
                                                       жалок.
На уборную молодость
                                     губить не жалко вам?
Или
       мне
              наврали про парижанок,
или
      вы, мадмуазель,
                                 не парижанка.
Выглядите вы
                       туберкулезно
                                             и вяло,
чулки шерстяные…
                               Почему не шелка́?
Почему
             не шлют вам
                                  пармских фиалок
благородные мусью
                                 от полного кошелька? —
Мадмуазель молчала,
                                   грохот наваливал
на трактир,
                  на потолок,
                                    на нас.
Это,
       кружа
                 веселье карнавалово,
весь
        в парижанках
                              гудел Монпарнас.

Простите, пожалуйста,
                                    за стих раскрежещенный
и
   за описанные
                         вонючие лужи,
но очень
              трудно
                         в Париже
                                        женщине,
если
        женщина
                       не продается,
                                             а служит.

В смокинг вштопорен,
побрит что надо.
По гранд
              по опере
гуляю грандом.
Смотрю
             в антракте —
красавка на красавице.
Размяк характер —
всё мне
             нравится.
Талии —
               кубки.
Ногти —
              в глянце.
Крашеные губки
розой убиганятся.
Ретушь —
                 у глаза.
Оттеняет синь его.
Спины
           из газа
цвета лососиньего.
Упадая
            с высоты,
пол
      метут
                шлейфы.
От такой
              красоты
сторонитесь, рефы.
Повернет —
                    в брильянтах уши.
Пошеве́лится шаля —
на грудинке
                   ряд жемчужин
обнажают
                шеншиля.
Платье —
                пухом.
                           Не дыши.
Аж на старом
                      на морже
только фай
                   да крепдешин,
только
           облако жоржет.
Брошки — блещут…
                                 на́ тебе! —
с платья
              с полуголого.
Эх,
      к такому платью бы
да еще бы…
                    голову.

Я волком бы
                    выгрыз
                                бюрократизм.
К мандатам
                   почтения нету.
К любым
               чертям с матерями
                                              катись
любая бумажка.
                          Но эту…
По длинному фронту
                                  купе
                                         и кают
чиновник
               учтивый
                             движется.
Сдают паспорта,
                           и я
                                сдаю
мою
       пурпурную книжицу.
К одним паспортам —
                                    улыбка у рта.
К другим —
                    отношение плевое.
С почтеньем
                    берут, например,
                                                паспорта
с двухспальным
                          английским левою.
Глазами
              доброго дядю выев,
не переставая
                       кланяться,
берут,
          как будто берут чаевые,
паспорт
             американца.
На польский —
                         глядят,
                                    как в афишу коза.
На польский —
                         выпяливают глаза
в тугой
            полицейской слоновости —
откуда, мол,
                    и что это за
географические новости?
И не повернув
                       головы кочан
и чувств
              никаких
                           не изведав,
берут,
          не моргнув,
                             паспорта датчан
и разных
               прочих
                           шведов.
И вдруг,
             как будто
                            ожогом,
                                         рот
скривило
               господину.
Это
      господин чиновник
                                     берет
мою
       краснокожую паспортину.
Берет —
              как бомбу,
                               берет —
                                             как ежа,
как бритву
                 обоюдоострую,
берет,
          как гремучую
                                в 20 жал
змею
         двухметроворостую.
Моргнул
              многозначаще
                                     глаз носильщика,
хоть вещи
                 снесет задаром вам.
Жандарм
               вопросительно
                                       смотрит на сыщика,
сыщик
           на жандарма.
С каким наслажденьем
                                     жандармской кастой
я был бы
               исхлестан и распят
за то,
         что в руках у меня
                                       молоткастый,
серпастый
                 советский паспорт.
Я волком бы
                    выгрыз
                                бюрократизм.
К мандатам
                   почтения нету.
К любым
               чертям с матерями
                                              катись
любая бумажка.
                          Но эту…
Я
   достаю
               из широких штанин
дубликатом
                   бесценного груза.
Читайте,
               завидуйте,
                                 я —
                                        гражданин
Советского Союза.