Петр Вегин - Серебро
I982
Дочка
Одни хотят собаку,
другие — леденца,
а эта девочка хочет отца.
Бродит вроде слабого алого цветочка:
«Дядя, скажите, я — ваша дочка?»
Бьется эхо детское сирым голубочком:
«Я — ваша дочка?
Я — ваша дочка?»
Что же ты, молодчик,
вечный студент,
собственной дочке
отвечаешь «нет»?..
1981
"Увижу тебя — обо всем позабуду на свете"…
Увижу тебя —
обо всем позабуду на свете,
и сердце рванется в сирени,
где ткут соловьи
свою сумасшедшую песню
о саде и лете,
которую мы понимаем
как песню любви.
Увижу тебя —
мои руки окаменеют,
судьба оборвется,
падучей звездой ослепя.
Меня отпоют соловьи —
они это умеют.
Мне можно уже умирать —
я увидел тебя.
Увижу тебя —
словно враз разгадаю загадку
серебряного соловьиного словаря.
А мальчик чернильный
тугую натянет рогатку
и камешком острым
с восторгом убьет соловья.
Уже до инфаркта дошли соловьи.
до предела,
полсада, полмира,
полжизни посеребря.
Увижу тебя — задохнусь,
и ты спросишь: «В чем дело?»
Да в том то и дело,
что я уже вижу тебя…
1981
"Птицы тебя принимают за птицу"…
Птицы тебя принимают за птицу.
Дикие розы — за ликую розу.
Кошки тебя принимают за кошку.
Скрипка считает своею сестрою.
Как в тебе все это может вместиться —
кошка играет на скрипке, а птица,
севши на розу, поет?
Я не пойму, и никто не поймет.
Ты мастерица взлетать и кружиться, —
значит, ты — птица.
Ты перешла мою жизнь, как дорожку, —
значит, ты — кошка.
Ноют в душе золотые занозы, —
дикая роза.
Боль усмиряешь, спасаешь от крика, —
значит, ты — скрипка.
Я ничего в тебе не понимаю,
дикую розу для кошки срываю,
в скрипке пусть птица гнездо себе вьет.
Я не уеду на красном трамвае,
только пусть вечно, меня исцеляя,
скрипка играет и роза цветет.
1981
"Я спросил одного долгожителя"…
Я спросил одного долгожителя:
видно, часто судьба награждала его
чудесами сплошь неожиданными.
Он ответил мне: «Долгожданными!»
Жизнь с застенчивыми ужимками,
как крестьянка пред горожанами,
продает на развес неожиданное,
под прилавком держа долгожданное.
И, в стремлении жить безошибочно,
понимаем, что, как ни странно,
долгожданное — неожиданно,
неожиданное — долгожданно.
Жил я, счастье свое не высчитывая,
ворвалась ты, не предупреждая,
ослепительно неожиданная.
А глаза у тебя — долгожданные!.
Может, это и не положительно,
по судьба ведь не упреждала…
Я готовился к неожиданному,
а дождался всего долгожданного.
На костры свои беды сложите.
Зря вы страждали, зря дрожали?..
С добрым утром тебя, неожиданное.
С днем рождения, долгожданное!
1981
"Возьмите горсть земли"…
Возьмите горсть земли
и возле сердца спрячьте.
Меж сердцем и землей
невидимая нить
протянется сквозь все
преграды, неудачи
и родину в душе
поможет сохранить.
Возьмите горсть земли,
а сможете — возьмите
курган, Сапун-гору,
библейский Арарат…
Не дайте их сгубить
и сердцем заслоните.
Вы сохраните их,
они — вас сохранят.
Мой сан-францисский друг,
пока не стало жарко,
пока не поздно, нам
пора в сердца вместить
ты — западное,
я — восточное полушарие.
Быть может, землю
так сумеем сохранить.
1983
Звездочка
По деревне пойдешь —
на всех избах звездочки,
а в окошках матери — светлее лампад.
Что не возвращаются сыновья да дочечки?
Очи проглядели —
душами глядят.
Пол-Европы обойди —
большаки да тропочки.
Что за небывалый здесь был звездопад? —
обелиски подняли горячие звездочки,
а под ними —
косточки бессмертных солдат…
Сколько тебе лет,
маленькая звездочка?
Как тебя по имени, тихая звезда?
Это где видано —
изба пуста, как гнездышко… Э
то где слыхано —
мать — сирота…
По России пойдешь —
звездочки, звездочки…
Легче идти по Млечному Пути.
Больше звезд не надо,
хватит с нас, господи,
места нет свободного на груди…
1983
«NON EXEGI MONUMENTUM»
Поэма
Если бы я любил отечество одним граном меньше, то уже погиб бы.
Г. С. Батеньков
«Себе я не воздвиг литого монумента» — так с горькой иронией перефразировал строчку знаменитой тридцатой оды Горация выдающийся гражданин, декабрист Гавриил Степанович Батеньков.
Если Державин и Пушкин просто варьировали «Памятник» Горация, то Батеньков, оглядываясь на свою жизнь, решил эту тему с горьким откровением и смелостью, вероятно не думая, что и жизнь его, и его стихи — в том числе эти — пусть с опозданием, но будут восприняты потомками как Памятник. И даже горестное автопризнание не сможет убедить никого в обратном.