Александр Владимирович Соболев - Бухенвальдский набат

Да, мой путь не легок, не покат он,
крут, тернист, другими не исхожен.
Не ищу я кем-то и когда-то
плотно утрамбованных дорожек.
Показного не терплю геройства.
Против ветра мне шагать по нраву.
Вечное, большое беспокойство
мне дороже почестей и славы.

Еще ничего не осознано,
только начало пути...
Может, пока не поздно,
опомниться и уйти?

Роза ко мне нежно клонится...
Ах, какой аромат!
Ночь позади... Бессонница...
Я долгой бессоннице рад.

Маки, ромашки, левкои —
в комнате яркий цветник.
Не жажду ни сна, ни покоя —
сердцем к цветам я приник.

Радость, тревога, ненастье,
сладкий любовный угар.
Что это — первое счастье,
жизни последний удар?..

Я не знаю, как это случилось...
Был апрель, весенняя пора,
воробьи, как детвора, резвились,
щебетала звонко детвора.

В форточку, распахнутую настежь,
залетел весенний ветерок.
То ли я просил тебя о счастье,
то ли ты шепнула: «Это — рок...»

Я не знаю, как это случилось...

Какая ты весенняя
с зеленым пояском!
Сейчас открою сени я,
и ты войдешь тайком.
Цветами ты взлелеяна,
украшена венком,
и буду весь овеян я
пьянящим ветерком.

Думаешь, я в обиде
или от злобы зарделся?
Я не такое видел
и не того натерпелся!
Думаешь, если пригожа —
значит, бесценный слиток?
Я ведь, наверное, тоже
не лыком наспех шитый.
Брось ты капризы эти,
нечего зря колоться!
Ни перед кем на свете
моя спина не согнется.
Мне не надо лести,
мне от фальши — нудно...
Хочешь, как равные, вместе
пойдем по дороге трудной?

Я взора от окна не оторву,
до боли вглядываясь в девушек прохожих.
Так много издали с тобою очень схожих,
но ни одну своей не назову.

А почему? Я ведать не хочу,
шальному сердцу не прикажет разум...
Пускай с тобой не встретимся ни разу,
а все-таки я у окна торчу...

Прозвучать оркестром
может пианино.
Только очень тесно
в маленькой гостиной.
В ней, томясь от скуки,
коврики и плюши
поглощают звуки,
музыку душат...

Отметая шторы,
сквозь туман пуховый
рвется на просторы
Людвиг ван Бетховен,
где леса и горы,
где гуляют тучи,
где играет море,
полное созвучий.

Что будет со мной — неизвестно,
загадочна дымка пути.
За чуткость мою и за честность
коварством своим отплати.
Ты мягко играешь Шопена,
но явно, сквозь шорохи снов,
ползет, улыбаясь, измена,
как ведьма с букетом цветов.

Осень... Тучи небом овладели,
дождь идти затеял две недели...
И вконец продрогший воробей
вспоминает прелесть летних дней.
С завистью он смотрит на прохожих,
на зонты, калоши, макинтоши...
И выходит, что по всем приметам
осень одолела лето...

Ты перешел родной порог,
Как солнечная весть.
Не перечесть твоих дорог,
Твоих путей не счесть.

Солдат не плакал никогда,
Хоть было тяжело.
А нынче — экая беда,
Слеза бежит назло.

Не торопись ее смахнуть
И утаить от всех,
От радости такой всплакнуть
И воину не грех.

Садись, товарищ, ты устал.
Сними свою шинель,
Поведай нам, как ты шагал
За тридевять земель.

Как нес священный русский стяг
Сквозь пламя в жаркий бой,
Как пал перед тобою враг,
Поверженный тобой.

Такое — чересчур жестоко,
такое — горестно-смешно.
Ты счастья ищешь?
Вот оно — под боком,
ну, протяни же руку, вот оно!
Коснись его, неведомая сила
в тебя вольется, и конец зиме.
И ты умчишься на могучих крыльях,
без отдыха, за тридевять земель.
Там — вечный день,
спокойно плещет море,
целуя берег ласковой волной...
Ученый кот живет у лукоморья,
поигрывая цепью золотой...
Ты руку протянул с надеждой, робко
и трепетно... Но будто бы во сне
сверкнула рядом сказочная рыбка
и скрылась невозвратно в глубине.
Да, это — чересчур жестоко,
да, это — горестно-смешно...
Виденье счастья — вот оно!
А счастье? Далеко... Далёко...

Туман в окне. А может, темень?
Наверно, ночь... Вокруг — покой.
Плывут по небу тучки-тени.
Мы на Земле одни с тобой.
Волос волнующие пряди
струят неуловимый свет.
И теплое дыханье рядом...
А вот уже в окне рассвет.
Я ухожу. Я в сердце ранен,
незримо ранен... Голова
чуть-чуть в хмелю,
слегка в тумане,
во мне звучат твои слова,
звучат, как сказка,
как преданье,
мелодией звучат во мне.
Скорей бы новое свиданье!
Туман в окне, рассвет в окне...

В саду у железной ограды
вырос чудесный цветок.
И дышит легкой прохладой
каждый его лепесток.

Пусть грозы шумели над садом,
пусть ливни по стеблю секли —
цветок распустился, как радость,
как символ бессмертья земли.

Жестокий ветер дул
всю зиму напролет.
Скрипел столетний дуб,
одетый в снег и лед.
Казалось, будто он
не вытерпел, застыл,
казалось, мертвый сон
его глаза смежил...
Тянулись корни вглубь -
к подземным закромам.
И выжил старый дуб
наперекор ветрам.

Безжизненно скованы губы,
и синяя тень на челе...
И стонут приглушенно трубы,
что будешь ты предан земле.

К тебе устремляются звуки,
они умоляют: «Проснись!
Хоть чуть разомкни свои руки,
и солнце вернет тебе жизнь!»

Но глух ты и нем, словно камень,
и стоны тебе ни к чему.
А звуки, шурша меж венками,
уходят куда-то во тьму...

Но вдруг, вырываясь, бушуя,
они устремляются в бой.
Как море рокочет, волнуясь, —
так трубы поют над тобой...

Сожнут благодарные внуки
тобою взращенную рожь.
И ты под мажорные звуки
торжественно в вечность плывешь.

Ты сколько б людям ни дарил
своей любви, труда и сил,
ты не рискуешь разориться —
вернется все тебе сторицей!

Сегодня первый яркий день
красавицы весны.
Такая в небе голубень,
так облака ясны,
так взбудоражена душа,
и так играет кровь,
как будто не весна пришла,
а первая любовь!