Александр Владимирович Соболев - Бухенвальдский набат
На фоне писательской и партийной неприязни к творческому наследию Александра Соболева ярче и благороднее выглядят единичные проявления уважения к покойному поэту. А именно это продемонстрировали словами и делами литературоведы В.Ф.Огнев и А.М.Турков. При участии Туркова состоялась публикация стихов Соболева в «Аитгазете», авторская радиопередача Соболева, посвященные ему отдельные газетные публикации.
Благодарна бывшему заместителю Министра кульгуры СССР В.И.Казенину. Только с его личной помощью удалось мне преодолеть сопротивление руководства фирмы «Мелодия» и бездействие руководства Советского Комитета защиты мира — выпустить в 1990 году памятную грампластинку Александра Соболева «Берегите мир» с песнями и стихами поэта. Больше сказать спасибо мне некому.
Обращалась я и к президенту России. Дважды. По поводу издания книг Соболева. Спрашивала, неужто новая власть не считает долгом совести оплатить выход в свет двух небольших его книг за счет средств, некогда отнятых у него прежней властью? Стоимость издания — всего лишь один-два процента от громадной суммы, им самим же некогда заработанной!..
В Комитете по печати, куда переслали письмо, к просьбе моей отнеслись с пониманием и решили частично дотировать издание стихов Соболева, тем более что к моменту принятия этого решения рукопись сборника уже находилась в издательстве «Московский рабочий» и до выхода ее в свет, по заверению главного редактора, оставалось чуть более года. Но миновал год, затем второй... Продержав у себя рукопись свыше трех лет, издательство вернуло ее мне. В письме генерального директора издательства Скачкова сказано: «Союз писателей книгу Вашего мужа (Курсив мой. — Т.С.) к изданию не рекомендует». Вот так-то...
В августе 1995 года Александру Соболеву, будь он жив, исполнилось бы 80 лет. Позвонила я заблаговременно в «Литературную газету», предложила отметить его юбилей, заодно рассказать о «без вины виноватом», извиниться, опубликовать подборку стихов забытого поэта. Ответ прозвучал как приговор: «Мы этого делать не будем». Мысленно я добавила: «Во веки веков. Аминь».
Так кто же он, Александр Соболев, — поэт забытый или забитый?
Однажды, в минуту душевного «прокола», я возопила: «Почему ты не расскажешь сам, как жилось тебе — честному человеку и поэту в ореоле славы твоего произведения? Почему не напишешь свою биографию?!» Он ответил: «Я все сказал в стихах». Он оказался прав. В меру сил своих я лишь дополнила его поэтическую исповедь.
И последнее. Деньги на издание книг Александра Соболева я получила путем обмена своей трехкомнатной квартиры на однокомнатную. Не окажись я владелицей «хором», оставшихся мне после смерти его и мамы, пропасть бы всему, что создал за полвека автор знаменитого «Бухенвальдского набата» поэт Александр Соболев.
Татьяна Соболева
СТИХОТВОРЕНИЯ
* * *
Небо хмуро, земля бела.
Под ногами — и скрип, и хруст...
Вот уж снова зима пришла,
но остались тоска и грусть.
За окном снежок порошит,
и румянит лица мороз.
Ну а я снова к стулу «пришит»...
Ни мечтаний, ни страсти, ни грез.
Где-то там, на горячих катках,
слышен гомон веселый и звонкий:
это молодость на коньках мчится
с жизнью наперегонки.
Где-то слышен задорный смех —
он на лыжах с пригорка летит...
С неба падает,
падает снег...
Где ж мои вы, дороги-пути?.
Где?..
1932
Я ВЕРУЮ
Меня ругают близкие,
что не туда иду,
что я на путь на истинный
никак не набреду.
Шатаюсь-де и путаюсь,
шальная голова,
живу одной минутою,
а там — хоть трын-трава!..
Ботинки, мол, истоптаны,
чуть пятки не видны,
в пяти местах заштопаны
последние штаны...
Нет, уши не закрою
я от этакой молвы.
Конечно, все по-своему
разумны и правы.
Знакомые и близкие,
им вовсе невдомек,
что путь мой тяжкий —
истинный, хоть труден и далек.
Через ограды лезу я:
за высотой оград —
поэзия, поэзия,
цветущий вечно сад.
Я не сорвусь, я верую,
нет, я не упаду,
мое большое дерево
поднимется в саду!
Июнь, 1935
СТРАННЫЙ СОН
Как море Черное
в свирепый ураган
кипит, волнуясь,
небо над Москвой.
Москва в огне,
Москва в кольце врагов!
Тре-во-га!
Потоки толп текут по мостовым...
Тре-во-га!
Сирены ревом режут ночь на части,
орудия грохочут громовым раскатом,
рокочут самолеты,
и стрекочут
чечеткой частой пулеметы...
Тре-во-га!
Сквозь дикий вой, и шум, и грохот
врывается набат призывной речи:
«Сограждане!
смелей деритесь, крепче,
не то враги Москву в крови утопят!»
Я сразу становлюсь сильнее, старше,
и тверже шаг, оружие в руках.
Враги бегут...
Мне больше бой не страшен.
Победным маршем он звучит в ушах.
Ура! Вперед! Вперед!
Мы побеждаем!..
И вдруг я падаю
и... пробуждаюсь.
Открыл глаза.
Зажмурился от световой волны.
Как хорошо, что мир,
что нет войны...
Июнь, 1935
СОН
Верю я тому или не верю,
поздней ночью или поутру,
я стою перед закрытой дверью
в пиджачке,
на ледяном ветру...
1935
* * *
Версту одолеваю за верстой.
Иду... Куда? И знаю, и не знаю.
Вдруг, окрыленный призрачной мечтой,
я к звездам, словно наяву, взлетаю!
От радости такой я будто пьян,
и, кажется, сильнее всех на свете!
Но это — лишь пустой самообман:
пропал зверек, коль угодил в капкан,
не выплыть рыбе из добротной сети.
Как я такой дерзнул любить тебя?
Что может дать цветку усталый путник?
Жить, знаю, невозможно, не любя...
Но разве ворону голубка спутник?
Хоть раз обнять твой тонкий юный стан,
и стал бы я счастливей всех на свете!
Но это — лишь пустой самообман:
пропал зверек, коль угодил в капкан, не выплыть рыбе из добротной сети.
1940
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
Не всегда быть небу в бирюзе.
Небо черно — значит, быть грозе.
Ходят тучи хмуро. Ну и что ж?
Скоро хлынет ливень, летний дождь.
Ждут его и пашни, и сады,
плохо огородам без воды,
ждет его томимый жаждой лес.
Ну и я не спрячусь под навес.
1944
* * *
Напрасно тебя я тяну
идти по пути со мной.
Ты влюблена в тишину,
в белку под стройной сосной.
Жизнь — серебряный круг,
благодать и покой...
Снится тебе супруг
комнатный и ручной.
Я не такой души.
Я от тебя уйду.
Смогу эту боль заглушить,
один одолею беду.
1944
* * *
о, если бы я был капиталист,
я б отдал без остатка миллионы
тому, кто сделает обычный лист,
багряный лист, какой роняют клены.
1944
* * *
Ты не ждала... А я мечтал
об этой встрече дни и ночи.
Как о тебе я тосковал!
Пусть тишина, пусть бой грохочет,
пусть смрад и дым пороховой,
летят осколки смертным градом,
я верил: ты со мною рядом,
с тобой останусь я живой.
Был день, как ночь.
Разрыв шрапнели...
Я раненый к земле припал.
И в госпитале, на постели,
я чуть дышал, я умирал.
Казалось, несколько мгновений —
и жизнь уйдет...
Но ты ко мне
явилась радостным виденьем,
и я увидел свет в окне!
И вот ты снова предо мной...
Но взгляд холодный и чужой.
Твои глаза глядят далёко,
ты ждешь грозу,
ты ждешь беду,
ты ждешь тяжелого упрека...
Я молча от тебя уйду.
1944
