Михаил Яснов - Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов
Воклен де ла Френе (1536–1606)
«О Галатея! (Благостью хариты…)»
О Галатея! (Благостью хариты
Пускай вовек твои цветут ланиты!)
Поужинав, придете – ты и мать —
К нам посидеть сегодня; на досуге
У печки вечер длинный – без прислуги,
Со мной, с моей старушкой скоротать.
Нам эта ночь полудня будет краше.
И пастухи подсядут к свету наши —
И старых сказок нам наговорят.
А Лиза будет печь для нас каштаны.
И, если игры для тебя желанны,
Те игры нас от сна предохранят.
«Зимы морщинистой затеи…»
Зимы морщинистой затеи
Цветов не смяли Левкотеи;
Нет, от морщин ее черты
Не потеряли красоты:
Укрывшись тех морщинок сеткой,
Амур грозит стрелою меткой.
Их складочки едва видны,
Огня сокрытого полны:
Так солнца лик за облаками
Во всей красе встает пред нами;
Так Дафнис прячет меж ветвей
Силки – и ловит птиц верней.
««Когда уместнее любовная игра?..»
«Когда уместнее любовная игра?» —
Спросила у врача красотка.
На это врач ответил четко:
«Приятней с вечера, полезнее с утра».
Красотка молвила: «Ее, в конце концов, я
Могу с возлюбленным в тиши
Затеять на ночь для души
И снова утром – для здоровья».
Амадис Жамен (1540–1593)
«Когда гляжу на эту чаровницу…»
Когда гляжу на эту чаровницу
И вижу, как по струнам все нежней
Скользят персты, и слышу голос, чей
Высокий лад стремится с лютней слиться, —
Готово счастье в сердце распуститься:
Ее услышав, мог бы Одиссей
И тот забыть о родине своей —
Сирена, о бессмертная певица!
Я вижу Мельпомену, а вокруг —
Ее сестер; и Аполлон, из рук
Не выпуская лютни, воспевает
Любови Зевса; и напев простой
Так смертных и бессмертных услаждает,
Что бег Луара прерывает свой.
«Когда любовь – хранить в душе годами…»
Когда любовь – хранить в душе годами
Единственной богини образ милый;
Когда любовь – сгорать в тоске постылой
И умирать, пылая страстью к Даме;
Когда любовь – вот так и жить: как пламя,
А ту, что ранит, звать и над могилой;
Когда любовь – желать со всею силой
Насквозь пронзенным быть ее очами;
Когда любовь – себя уничижать,
От радостей безрадостно бежать,
От горестей своих не взвидеть света
И вдруг понять, забыв покой и сон,
Что жизни больше нет, – когда все это
И есть любовь, то, значит, я влюблен!
«Я словно Актеон – я жертва злой напасти…»
Я словно Актеон – я жертва злой напасти;
Бедняга невзначай познал Дианин гнев:
Нагие прелести богини подсмотрев,
Своими псами он разорван был на части.
Вот так и я – за то, что у тебя во власти,
За то, что ты милей и краше прочих дев, —
И я плачу стократ и гибну, ослабев:
Мне красота твоя смертельней псиной пасти.
О эти псы – мечта, надежда, ревность, страх —
Мне в клочья сердце рвут, вцепившись впопыхах.
И что там ни кричи, – все тщетно, как в пустыне
Глас вопиющего: их ненависть страшна.
«Я ваш хозяин!.. Прочь!..» Все тщетно. Вот цена
За эту красоту разгневанной богини.
Агриппа д’Обинье (1552–1630)
Стансы («Твердите вы в негодованье…»)
Твердите вы в негодованье —
Я ветреник и вертопрах:
Но можно ли построить зданье
На вечно зыблемых песках?
Лепечете вы повсеместно,
Что у меня, мол, в сердце лед;
Нет, я огонь, но всем известно —
Любой огонь без дров умрет.
Да вы подумайте и сами —
Могу ли запылать от вас?
Не зажигает льдину пламя,
Но лед тушил его не раз.
Нет дров – и пламя оскудело,
Нет солнца – и земля нага.
Душе во всем подобно тело,
Подобен госпоже слуга.
Жестокие! Я вам открою,
Где мой первоначальный пыл,
Где искры с огненной игрою:
Я в реках слез их утопил.
Вы предавали осмеянью
Любви и нежности порыв
И осыпали едкой бранью,
Когда я уходил, остыв.
Вам надобны мои мученья,
Чтоб я вас радовал, скорбя,
Вы лакомы до развлеченья —
Ну что ж, пеняйте на себя!
Теперь, как пагубной отравы,
Бегу любви, терзаний, мук,
И вы, браня меня, не правы:
Я – дело ваших милых рук.
«Чей здравый смысл угас, – бежит любовных нег…»
Чей здравый смысл угас, – бежит любовных нег,
Тот не боится мук, – кого прельщает воля,
Мой друг, любовь для нас – завиднейшая доля —
Несчастье и недуг – любви не знать вовек.
Отрада всех отрад – лелеять чаровницу —
Свобода и покой – ну, это ль не напасть?
Удел стократ благой – в любовный плен
попасть,
Хранить сердечный хлад – что лечь живым
в гробницу.
Эти мои стихи можно читать на разные лады: и как два трехстопных восьмистишия и как одно шестистопное. Трехстопные между собой не связаны, это отдельные стихотворения, где оплакиваются горести любящих. Но если их соединить, получится стихотворение противоположного смысла, воспевающее счастье любящих.
Перевод Э. Линецкой
Теофиль де Вио (1590–1626)
Ода («Мне злобный Гений угрожает…»)
Мне злобный Гений угрожает,
Его я руку узнаю —
Он и тебя, любовь мою,
Недугом тяжким поражает.
Твои глаза – гласит молва —
Со мной в разлуке потускнели,
И пламена в них отгорели,
От коих слепли божества.
Дерзка бездумная Природа,
Судьба же мстительна и зла,
Когда страданьям обрекла
Росток божественного рода.
Взбешен судьбы неправотой,
Забыв былую незлобивость,
Кляну небес несправедливость,
Расправу их над красотой.
Из-за печальной этой вести
Я на терзанья обречен
И, хоть разлукой удручен,
Все ж остаюсь на том же месте:
Лежу в постели я пластом,
Уже мерещатся мне Парки,
И думаю, что вместе в барке
Хароновой мы поплывем.
И, если страждешь ты жестоко,
Тому виной любовь одна,
Достойна жалости она —
Поскольку нет в любви порока.
Умрешь – умру и я, друг мой,
Неверность мне всегда претила;
Меня и в мир судьба пустила
Затем, чтоб умереть с тобой.
Стансы («Филлида, небеса опять взирают хмуро…»)
Филлида, небеса опять взирают хмуро,
Я ненавистен всем,
Не будь со мной отваги и Амура,
Остался б я ни с чем.
Мне поклялись вредить и добрые светила,
Нигде защиты нет,
И при дворе ничто уже не мило,
И обезлюдел свет.
И боги не добры, и люди злы со мною,
Но нрав судьбы крутой
Стерпел бы я, утешенный одною
Твоею красотой.
Я верю – победят красы всесильной стрелы
Несчастия мои,
Узрев тебя, пойду на гибель смело
В блаженном забытьи.
И все же, посреди несчетных злоключений,
Я часто лгу себе,
Что погибаю от людских гонений,
Не от любви к тебе.
Опасности презрев, я не бегу несчастий,
Что путь мой пресекли:
Одна беда страшнее всех напастей —
Быть от тебя вдали.
Укрыться от врагов не надобно науки,
Поскольку мир велик,
Но есть ли край, где не умру от муки,
Твой вспоминая лик?
Нет солнца надо мной, одна лишь ночь сурово
Покрыла мраком твердь;
Я слеп и нем, здесь не с кем молвить слова —
Уж это ли не смерть!
Ода («Измена мне всего гнусней…»)
Измена мне всего гнусней,
И я готов считать, что в ней
Заключено все зло земное;
Когда впервые гнев богов
Исторгнул гром из облаков,
Она была тому виною.
Во славе солнечных лучей
Ты вышла из морских зыбей,
Венера, нежная богиня;
Но ярче был бы пламень твой,
Когда б возник в среде иной,
А не в изменчивой пучине.
Все, что погублено зимой,
Вновь обретает жизнь весной;
Подвержен мир метаморфозам,
Одна душа моя верна:
В ней вашим лилиям и розам
Весна нетленная дана.
Сонет («Ты будешь гордою от силы два-три лета…»)
Ты будешь гордою от силы два-три лета,
А после – красоты поблекнет цвет живой;
Когда же наконец прорвется пламень твой,
Злословье не найдет желаннее предмета.
На страсть постыдную не жди тогда ответа —
Любовию твоей пренебрежет любой,
И разве что лакей польстится спать с тобой,
В надежде, что ему перепадет монета.
И будешь ты искать, кому бы навязать
Себя в любовницы: простись с былым успехом —
Ничтожество тебе отставку может дать.
Ты кинешься ко мне – но взор я отвращу,
Заплачешь от любви – но я отвечу смехом:
Так ты поплатишься; так я тебе отмщу.
Сонет («Своей жестокостью меня вы поразили…»)