Михаил Яснов - Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов
Амуретта
Вы слышите, все громче воет вьюга.
Прогоним холод, милая подруга:
Не стариковски, ежась над огнем, —
С любовной битвы вечер свой начнем.
На этом ложе будет место бою!
Скорей обвейте шею мне рукою
И дайте в губы вас поцеловать.
Забудем все, что вам внушала мать.
Стыдливый стан я обниму сначала.
Зачем вы причесались, как для бала?
В часы любви причесок не терплю,
Я ваши косы мигом растреплю.
Но что же вы? Приблизьте щечку смело!
У вас ушко, я вижу, покраснело.
О, не стыдитесь и не прячьте глаз —
Иль нежным словом так смутил я вас?
Нет, вам смешно, не хмурьтесь так сурово!
Я лишь сказал – не вижу в том дурного! —
Что руку вам я положу на грудь.
Вы разрешите ей туда скользнуть?
О, вам играть угодно в добродетель!
Затейница! Амур мне в том свидетель:
Вам легче губы на замок замкнуть,
Чем о любви молить кого-нибудь,
Парис отлично разгадал Елену:
Из вас любая радуется плену,
Иная беззаветно влюблена,
Но похищеньем бредит и она.
Так испытаем силу – что вы, что вы!
Упали навзничь, умереть готовы!
О, как я рад, – не поцелуй я вас,
Вы б надо мной смеялись в этот час,
Одна оставшись у себя в постели.
Свершилось то, чего вы так хотели!
Мы повторим, и дай нам бог всегда
Так согреваться в лучшие года.
«Кассандра и Мари, пора расстаться с вами!..»
Кассандра и Мари, пора расстаться с вами!
Красавицы, мой срок я отслужил для вас.
Одна жива, другой был дан лишь краткий час —
Оплакана землей, любима небесами.
В апреле жизни, пьян любовными мечтами,
Я сердце отдал вам, но горд был ваш отказ.
Я горестной мольбой вам докучал не раз,
Но Парка ткет мой век небрежными перстами.
Под осень дней моих, еще не исцелен,
Рожденный влюбчивым, я, как весной, влюблен,
И жизнь моя течет в печали неизменной.
И хоть давно пора мне сбросить панцирь мой,
Амур меня бичом, как прежде, гонит в бой —
Брать гордый Илион, чтоб овладеть Еленой.
Этьен де ла Боэси (1530–1563)
«Сегодня солнце вновь струило жгучий зной…»
Сегодня солнце вновь струило жгучий зной,
Густой, как локоны Цереры плодородной;
Теперь оно зашло, повеял ветр холодный,
И снова Маргерит пойдет бродить со мной.
Мы не спеша идем тропинкою лесной,
И светит нам любовь звездою путеводной;
Когда прискучит сень дубравы благородной, —
Нас поджидает луг и плеск воды речной.
И мы любуемся равниною просторной
Вдали от города, от суеты придворной —
О нелюдимый край, о сладостный Медок!
Здесь хорошо душе, и взору здесь приятно, —
Ты на краю земли, и дорог нам стократно:
Здесь наш злосчастный век, как страшный сон, далек.
«Прости, Амур, – прости – к тебе моя мольба…»
Прости, Амур, – прости – к тебе моя мольба,
Тебе посвящены мои душа и тело,
Любой мой промысел, мое любое дело, —
Но было нелегко во мне найти раба.
О, сколь изменчива коварная судьба!
С тобою, о Амур, я бился неумело,
Смеялся над тобой – но сердце ослабело;
Я сдался, я пленен – и кончена борьба.
Ты упрекнуть меня за этот бой не вправе,
Сраженье долгое – к твоей же вящей славе,
И то, что лишь теперь тебе хвалу пою,
Поверь мне, на тебя не бросит малой тени:
Презрен, кто упадет без боя на колени,
Победа радостна лишь в подлинном бою.
«Я преданность твою и верность сердца знаю…»
«Я преданность твою и верность сердца знаю;
Не уставай любить и верь, что в смертный час,
Доколе не сомкну навек угасших глаз,
Все буду о тебе я помнить, умирая.
В свидетели себе я Бога призываю,
Чья молния разит, чей благостный приказ
Порядок зим и лет установил для нас,
Кружение времен извечно повторяя,
Чей разум выверил размерный ход планет,
Лампад в Его дом, кем держится весь свет
От купола небес до полюса земного». —
Так дама мне клялась – угодно было ей
Столь многословной быть по доброте своей,
А мне хватило бы единственного слова.
Сонет («Я встретился с ее горящим чудно взором…»)
Я встретился с ее горящим чудно взором.
Кто безнаказанно глядит в лицо богам?
Ошеломленный, я стою, не зная сам,
Не буду ли сожжен его лучей напором.
Так путник в час ночной, под огненным узором
Летящей молнии, взирает к небесам
И видит, весь дрожа, как громовержец там,
Разгневанный, грозит Перуном легкоперым.
Скажи мне, госпожа, в твоих глазах горит
Не бога ли любви ужасный взор, что скрыт
Всегда повязкою? В тот день, вовеки чтимый,
Единственно, что я себе представить мог,
Так это то, что вдруг Любви жестокий бог
В меня метнул стрелу и взор неумолимый.
Жан Антуан де Баиф (1532–1589)
«Когда в давно минувшие века…»
Когда в давно минувшие века
Сплошным клубком лежало мирозданье,
Любовь, не ты ли первой, по преданью,
Взлетела и отторглась от клубка?
Ты принялась, искусна и ловка,
За труд размеренного созиданья,
И всем предметам ясность очертанья
Дала твоя спокойная рука.
Но если правда, что одна лишь ты
Сумела размотать клубок вражды,
И если дружбу ты изобрела,
То где же доброта твоя была,
Когда в моей душе плелся клубок
Друг друга раздирающих тревог?
«О, сладкая, манящая картина!..»
О, сладкая, манящая картина!
На поле боя сладостных ночей
Моя душа сливается с твоей
И тело с телом слиты воедино.
Как жизнь сладка и как сладка кончина!
Душа, пьяна от сладостных затей,
В тебя вселиться жаждет поскорей —
То вверх, то вниз несет меня пучина.
Сколь щедро мы, Мелина, силы тратим!
Я весь в тебе, я взят тобой всецело.
Тобой владея, продолжаю путь —
Мной овладев, меня мертвишь объятьем.
Но губ твоих и ласки их умелой
Достаточно, чтоб силы мне вернуть.
«Один, веля вещать отечественной сцене…»
Один, веля вещать отечественной сцене,
Мечтает лоб увить трагическим плющом,
Другой поет, к венцу лавровому влеком,
Монарху о войне в потоках песнопений.
Народа ль, королей искать не стану мнений.
Увенчан быть хочу за стих одним венцом:
Франсине угодив, войну пресечь концом —
Войну моей любви с ордой ее сомнений.
Когда б, меня любя, она про эти строки
Хоть слово молвила, верша свой суд высокий,
Я б из певцов любви счастливым самым стал.
А если б снизошла и ручкою атласной
Воздела мне на лоб мирт празднично-прекрасный,
Я лбом от радости б до самых звезд достал.
«В поцелуе ли вся замрешь ты…»
В поцелуе ли вся замрешь ты
Иль даришь ты
То, что лучше, дороже вдвойне,
Когда губы ты приближаешь
И взвиваешь
Благовонья навстречу мне?
Непричастный больше тревогам,
Станет богом,
Кто отведал амброзию ту.
Кто коснулся небесного хлеба,
Прямо в небо
Тот ушел за земную черту.
Госпожа! Не мани святыней,
Раз богиней
Ты не сделаешься со мной.
Не хочу я за облаками
Быть с богами,
Если там я не буду с тобой!
«Киприды сладостной лампада золотая…»
Киприды сладостной лампада золотая,
О Геспер, в сумраке вечернем вырастая,
Ты превосходишь все, и близок в вышине
Лучистый твой огонь не звездам, а луне.
Приветствую тебя. Веди тропой ночною
Меня к моей любви и замени собою
Луну зашедшую. Не на грабеж иду,
Ночного путника в испуг не приведу,
Но я люблю, люблю! И тут ли нет заслуги —
Помочь влюбленному, чтоб он пришел к подруге?
Розы
Природа, как нам не вздыхать?
Краса цветов почти мгновенна!
Едва взглянуть успеем, – хвать, —
Твой дар похищен неизменно.
Покуда длится день, живут
И розы – век свой. Что ж осталось?
Едва лишь юность показалась,
А старость ждет уж, тут как тут.
И та, чье утренней звездой
Приветно встречено рожденье,
Звезде вечерней, прежней, той,
Свое откроет постаренье.
Одно лишь благо сохранят
Цветы, погибшие так рано:
Вновь расцветут благоуханно,
Жизнь обновленную продлят.
Сорви, девица, розу ты,
Пока она юна в цветенье,
И помни: ждет ведь постаренье,
Увянут и твои черты.
Воклен де ла Френе (1536–1606)