Михаил Дудин - Сто стихотворений

Мне вспоминать об этом горько,
Но я не вспомнить не могу:
Гнедая кобылица Зорька
Паслась на пушкинском лугу.

Вокруг нее, такой же масти,
Играл и путался у ног
Смешной, глазастый, голенастый,
С волнистой шерстью сосунок.

Она густой травы наелась,
Стряхнула гриву с головы.
Ей поваляться захотелось
В прохладной свежести травы.

Весь день она возила сено,
Звеня колечком под дугой,
Согнув точеное колено
Одной ноги, потом другой.

В истоме легкости и лени
Передзакатного тепла
Она склонилась на колени
И на бок медленно легла.

Заржала радостно и сыто,
Собой довольная вполне.
Над брюхом вскинула копыта
И закрутилась на спине.

Откуда было знать кобыле,
Что на некошеном лугу
Вчера здесь гости были. Пили.
И пели в дружеском кругу.

А кто-то с «мудрою» ухмылкой,
В хмельной беспечности удал,
Бутылки бил пустой бутылкой
И в воздух горлышки кидал.

…Дрожит кобыла стертой холкой,
Всей кожей с головы до ног.
И конюх ржавою карболкой
Ей заливает красный бок.

Стекает кровь из рваной раны
В мою горячую строку.
И ребра, как меридианы,
Сквозь кровь белеют на боку.

Над затихающей равниной,
В полгоризонта языкат,
Краснеет спелою малиной
И разливается закат.

Сулит отменную погоду
Наутро солнечный венец.
Три утки выводки выводят
Из камыша на Маленец.

За ними по раздолью плоской,
Густой, немеющей воды,
Как три серебряных полоски,
Горят волнистые следы.

Темнеет мир. И мне сдается,
Что кто-то свистнул неспроста,
Мелькнул и скрылся у колодца
В тени ольхового куста.

Все зарывается в тумане.
А от господского крыльца
Русалка в светлом сарафане
Бежит на берег Маленца.

Какая ты смешная, право:
Походкой легкою, как дождь,
Чтобы не сделать больно травам,
Почти на цыпочках идешь.

А я оглядываюсь ради
Твоей судьбы, тебя любя.
Мне кажется, что кто-то сзади
Стоит и целится в тебя.

Слетают червы-козыри
Осенних листьев. Тишь.
Бедой на тихом озере
Воде грозит камыш.

Он скоро дальше двинется
От берега. Тогда
Зачахнет и затинится
Прозрачная вода.

Свои постели выстелют
У темных тин в тени,
Как прописные истины,
Ленивые лини.

Сюда б волну высокую,
Косу да невода, —
Поспорила б с осокою
И с камышом вода.

О берег пеной выбелясь,
Промыла б родники,
Через протоку б выбилась
Волной к волне реки.

Всей страстью наполнения
Покой тоски круша,
Не прекращай волнения,
Живущая душа.

Не отдавай — я загодя
Тебя, спеша, прошу —
Своих глубин и заводей
На откуп камышу.

Ты на Земле рожден. Заветом
Далеких предков суждено
Тебе всегда зимой и летом
Душою слышать: сей зерно!

Ты на Земле рожден. Не тем ли
Твой долг определен давно:
Хранить ее леса и земли,
Моря и реки. Сей зерно!

Что из того, что мир расколот
Тоскою распрей! Все равно
Пройдут война, чума и голод,
Любовь и песня. Сей зерно!

Ты на Земле рожденный, в высь ли
Глядишь на звездное руно,
Или веленьем острой мысли
Спешишь в глубины, — сей зерно!

Пусть будет сердце в миг единый
Последней страстью сожжено
И ты уйдешь зерном в глубины
Земной утробы, — сей зерно!

Земля твоя! Она качала
Твоей судьбы веретено.
И нет конца и нет начала
У вечной Песни. Сей зерно!

С далеких пушкинских времен
Я навсегда в тебя влюблен
И в солнца желтый ореол,
Где выше облака орел
За плавным кругом чертит круг.

Что в мире выше слова «друг»?

Друг — это значит: отведу
Тебе грозящую беду,
А хлеб и воду, соль и стих
Делю по-братски на двоих —
Тебе глоток и мне глоток.

Вселенной звездный потолок,
Росы предутренний озноб
Венчают твой высокий лоб.
В седых метелках ковыля
Постелью стелется земля.
Но мы с тобой не будем спать —
Нам лишь бессонница под стать.

Мы будем слушать горный гул
Обвалов, где поет Расул.
Пускай к нам спустится Кайсын,
Высот Чегема верный сын.
И из Башкирии Мустай
Одарит нежностью.
   Блистай
Всю ночь, созвездие друзей!
Кто хочет — с нами вместе пей
Веселый дружества кумыс.
Он скукой жизни не прокис
И не иссякнет никогда,
Как бед и Счастья череда.

Есть за плечами песни два крыла,
И новый день вчерашним светит светом.
Тоскуешь, друг, что молодость ушла
И женщина за ней уходит следом.

Ты за любовь любовью ей платил,
Но обернулась искренность притворством,
И трезвость поубавила светил
На небе правды, откровенно черством.

Тоскуй до сумасшествия. Дотла
Сгорай в тоске, коль некуда деваться.
Но есть в резерве верности, светла,
Святая память фронтового братства.

Она спасет. И ляжет шрам на шрам
На поле боя, пасмурном и диком.
Сквозь пепел лет смеется юность нам
Прекрасным беспощадным ликом.

Встречай ее в открытую, смелей,
Ответь на смех заботы мудрым смехом.
Твоя душа, как музыка,
   и ей
Не суждено довольствоваться эхом.

Кто я? Старый журавль, отстаю постепенно от стаи.
Вон на север весенний все дальше уходит косяк.
Там по мягким болотам линяют снегов горностаи.
И холстины тумана на голых деревьях висят.
Там гнездо моей жизни, извечная родина родин,
Заливные луга и леса в предрассветном дыму.
Там высокие звезды как гроздья созревших смородин.
Мне, наверно, туда не добраться теперь одному.
Кто ты? Легкая ласточка, сбитая ночью с дороги.
Острым крыльям твоим встречный ветер осилить
   невмочь.
Равнодушные звезды далеки и чужды тревоги,
Шторм под нами гремит, и кипит океанская ночь.
Хлещут волны внизу и соленой кидаются пылью.
Будь спасеньем моим, прижимайся плотнее к плечу.
Пусть доверье твое к моему прикоснется усилью:
Я спасу тебя, слышишь, и сам до гнезда долечу.

Все, что прошло, и все, что станется,
О чем я плакал и молчал,
Нежнее с каждым годом тянется
Туда, к началу всех начал.

Там детство с лампой керосиновой,
Там вместо дома моего
И всей деревни кол осиновый
Торчит — и больше ничего.

Там за церковною оградою
Ограды нет и церкви нет,
Под коромыслом зимней радуги,
Мой синий, синий, синий свет.

Цвет глаз моих идет от матери.
Лишь только голову закинь —
И хлынет синь по белой скатерти
Снегов, сольется с синью синь.

Я не без роду, не без племени,
Причастный к горести земной.
За мной два океана времени
И три погибели за мной.

За мной войны дорога дальняя.
Тоска и песня, пот и кровь.
И в наваждении случайная
Скорей печаль, а не любовь.

И не от случая до случая,
А каждый день сто тысяч раз
Надежда, радуя и мучая,
Мне светит синью синих глаз.

И льется, льется чудо синее
Через сугробы гор и лет,
Душа и песня в синем инее,
Над белым светом — синий свет.